И вспыхнет пламя

Хочу найти Хеймитча и немедленно все ему выложить, однако поблизости никого нет. Наверное, готовятся к ужину. Да и мне не мешает помыться. Тем более этот сок на руках... Стоя под струями душа, я начинаю сомневаться в мудрости своего поступка. Прежде чем действовать, нужно было спросить себя: «Как это поможет Питу?» Прямо сейчас – никак. Все происходящее на тренировках охраняется режимом высшей секретности, поэтому не имеет смысла меня примерно наказывать: ведь ни одна душа не узнает, за что. В прошлом году моя дерзость даже была вознаграждена. Впрочем, как можно сравнивать? Если распорядители всерьез разозлятся и захотят покарать меня на арене, Пит попадет под удар одним из первых. Может, не стоило так торопиться? И все же... Не могу сказать, чтобы я сожалела о сделанном.

Когда все собираются к ужину, пальцы Пита еще покрыты пятнами краски, хотя его волосы не успели высохнуть после душа. Значит, он все-таки что-то маскировал. Как только нам подают суп, Хеймитч решает заговорить о том, что теперь у всех на уме:

– Ну, и как прошли ваши показы?

Мы с Питом обмениваемся взглядами.

– Ты первый. – Отчего-то я не спешу облекать в слова свой подвиг. В тишине банкетного зала он кажется чересчур вызывающим. – Похоже, это было нечто. Я потом сорок минут ожидала вызова.

По-моему, Пит испытывает такие же терзания.

–Ну, я... занялся маскировкой, как ты предложила, Китнисс.
– Он запинается.
– Вернее, не совсем маскировкой. То есть краски мне пригодились...

– Для чего? – осведомляется Порция.

Мне вспоминается резкий запах чистящего средства, ударивший в ноздри на входе в тренировочный зал. Встревоженные лица распорядителей. Мат, передвинутый на середину. Может под ним решили спрятать то, что не удалось отмыть?

– Ты написал картину, да?

– Видела? – вскидывается Пит.

– Нет. Но распорядители от души постарались ее закрыть.

– Все правильно, – безразлично бросает Эффи. – Трибут и не должен знать о поступках будущего соперника. А что ты нарисовал? – У нее как-то странно поблескивают глаза. – Портрет Китнисс?

Меня даже разбирает досада.

– С какой радости, Эффи?

– Например, чтобы показать, что будет любой ценой защищать тебя. Зрители в Капитолии другого и не ждут. Разве он не вызвался добровольцем, лишь бы пойти на арену с тобой? – произносит она как ни в чем не бывало.

– Вообще-то, – вмешивается Пит, – я написал портрет Руты. После того как Китнисс украсила ее тело цветами.

Некоторое время все молча переваривают услышанное.

– Ну, и чего ты хотел добиться? – очень уж сдержанным тоном интересуется ментор.

– Не знаю. Пусть хотя бы на миг осознают, ведь это они убили маленькую девочку.

– Кошмар. – Голос Эффи дрожит от подступающих слез. – Что за мысли... Разве так можно, Пит! Ни в коем случае. Ты только навлечешь беду на себя и Китнисс.

– Вынужден согласиться, – цедит Хеймитч.

Цинна и Порция не говорят ни слова, но лица у них чрезвычайно серьезные. Разумеется, они правы. Мне тоже не по себе – и все-таки здорово он придумал!

– Кажется, сейчас не самое подходящее время упоминать, что я повесила манекен и написала на нем имя Сенеки Крейна, – срывается у меня с языка.

С минуту никто не верит своим ушам, а потом на мою голову обрушивается неодобрение, равное по весу тонне кирпичей.

– Ты... повесила... Сенеку Крейна? – выдает Цинна.

– Ну да. Хвастала своими способностями вязать узлы, и он как-то сам собой очутился в петле.

– Ох, Китнисс, – приглушенно вздыхает Эффи. – Как ты вообще обо всем узнала?

– Разве это секрет? – бросаю я. – Президент Сноу не делал тайны из его казни. По-моему, даже был рад, что я в курсе.

Она поднимается из-за стола, прижав салфетку к лицу, и уходит.

– Ну вот, теперь и Эффи расстроилась. Надо было солгать, будто я стреляла из лука, словно пай-девочка.

– Можно подумать, мы с тобой сговорились, – еле заметно улыбается Пит.

– А разве нет? – осведомляется Порция, надавив пальцами на закрытые веки, будто бы от слишком яркого света.

– Нет. Никто из нас до последнего не представлял, чем займется на индивидуальном показе... – Я смотрю на Пита с какой-то новой признательностью.

– И знаешь что, Хеймитч? – подает он голос. – Мы решили обойтись без союзников на арене.

– Вот и отлично, – цедит ментор. – Не хватало еще, чтобы мои старые приятели гибли там из-за вашей непробиваемой глупости.

– Мы так и подумали, – отвечаю я.

Остаток ужина проходит в молчании. Когда мы встаем, чтобы удалиться в гостиную, Цинна приобнимает меня.

– Идем, поглядим результаты показов.

Усаживаемся вокруг телевизора. Эффи с заплаканными глазами присоединяется к нам. На экране мелькают лица трибутов, дистрикт за дистриктом, и под каждым снимком – набранные очки – в пределах от одного до двенадцати.

– А ноль еще никогда не давали? – интересуюсь я.

– Все однажды случается в первый раз, – отзывается Цинна.

И оказывается совершенно прав. Потому что мы с Питом получаем по дюжине – впервые в истории Голодных игр! Впрочем, никто не спешит обрадоваться.

– Зачем они это сделали? – выпаливаю я.

– Чтобы другим игрокам не осталось другого выбора, как прикончить вас, – ровным голосом поясняет Хеймитч. – Идите спать. Глаза бы мои на вас не глядели.

Пит молча провожает меня до дверей и хочет уже попрощаться, но я обвиваю его руками, прижавшись лицом к могучей груди. Теплые ладони скользят вверх по спине, и он зарывается лицом в мои волосы.

– Прости, если я все испортила, – вырывается у меня.

– Не больше моего, – отвечает он. – Кстати, для чего ты это затеяла?

– Сама не знаю. Может, хотела им показать, что я не просто пешка в руках Капитолия?

Пит усмехается: наверняка вспомнил ночь накануне последних Голодных игр. Мы были на крыше, оба не в силах заснуть, и он сказал что-то в этом роде. Тогда до меня не дошло, о чем речь. А теперь доходит.

– Мне это знакомо, – кивает Пит. – Не то чтобы я уже сдался. То есть мы опять сделаем все, чтобы ты выжила, но, положа руку на сердце...

– Положа руку на сердце, ты сейчас думаешь: президент Сноу отыщет способ разделаться с нами, даже если мы победим.