I was made for loving you

Дорога пролетает будто во сне. Останавливаю машину на дорожке, покрытой прошлогодней листвой. Заброшенный парк устрашает и во рту появляется привкус горечи от осознания того, в каких условиях сейчас находится Анастейша.

— А вот и ты, мистер Грей! Как же приятно увидеть старого друга! — Голос этого подонка раздается за моей спиной, и я незамедлительно поворачиваюсь, наблюдая за этим человеком, которого я считал умершим более десяти лет.

— Эванс Рид, я считал тебя своим умершим другом! Ты скрывался десять лет!

— А все почему, как ты думаешь, Кристиан? — у меня нет ответа. — Молчишь? Да потому что той дружбы нет больше! Понимаешь? Ты и Джек были для меня единственной родней! Я доверял вам безоговорочно! А что же сделали вы? Бросили меня, как только вам выпала возможность подзаработать. Теперь вы — крупнейшие шишки в мире бизнеса, а я кто? Посмотри на меня! Я бездомный нищеброд! У меня была семья, которая погибла от рук мерзкого Хайда! Он убил всех: жену, двоих дочерей, даже собаку не пощадил! Ты понимаешь?!

— Но причем здесь я? Отчего же ты мстишь мне?

— Я тебе не мщу. Лишь возвращаю долги. Анастейшу ты забрал у Джека. Следовательно вы уже не друзья. Ты же помнишь, как бросили меня одного на той вечеринке в колледже?

— Мы были подростками! И я не хотел попадаться полиции! Не хотел расстраивать родителей — мне и так было трудно прижиться в новой семье.

— Где деньги?

— Где Ана?

— Джейкоб! Покажи малышку.

Высокий громила несет на плече мою маленькую девочку, и совсем неаккуратно сбрасывает на асфальт, от чего она стонет, а я порываюсь в ее сторону, но направленный на меня пистолет заставляет остановиться.

— Рид, вот он я перед тобой, Джек. Отпусти Анастейшу. Пожалуйста. Не она виновата в том, что наша дружба умерла.

— Ты так легко не отделаешься. Убью ее — страдать будешь и ты и Джек.

Я надеюсь, что смогу уговорить этого неадекватного ублюдка. Или Тейлор его пристрелит. У этого Джейкоба тоже оружие имеется, и оно направлено прямо в лоб, лежащей на асфальте девушке.

Как в кошмаре происходят следующие события: я что-то кричу и падаю прямо на Ану, полностью закрываю ее собой. Слышу выстрелы и какую-то возню, но я лишь судорожно ощупываю Анастейшу, пытаясь рассмотреть нет ли увечий. Ее тело все в синяках и она не приходит в себя. Кровь по всему телу и выдран клок волос. Моя маленькая девочка…

— Кристиан, нельзя здесь оставаться, Ане нужно в больницу. — Кто-то пытается оттащить меня от девушке. — О, черт! Кристиан, не закрывай глаз! Слушай меня!

Боль накатывает и парализует правую ногу выше колена. Я еще раз целую Ану в разбитый лоб и прислоняюсь к ее щеке своей щекой.

***

Полтора года спустя

Чуть позже я узнал, что Анастейша ждала малыша, но он так и не увидит этот жестокий мир. Моя девочка провела в глубокой коме несколько недель, а точнее четыре с половиной. После ее пробуждения, она продолжает молчать, и как долго это продлиться никто из врачей не знает. А я так и не смогу сказать ей о том, что наш сын или дочь умерла.

Я буду на костылях больше года и не смогу даже помочь встать с кровати Ане. В ее глазах застыли слезы, а щеки будут бледны, как мел. Тоненькие ручки избавились от синяков лишь спустя пять месяцев после того, как мы попали в больницу.

Я так и не смогу сказать ей, что у нас мог бы быть малыш.

========== Глава IX ==========

— Она очнулась? Скажи мне, мам, Анастейша очнулась? — Требовательно задаю вопрос, как только замечаю Грейс в длинном ослепляюще белом коридоре.

— Пока что нет, Кристиан. Тебе нужно успокоится, сынок, или я скажу уколоть тебе успокоительное.

— Не нужно мне ничего, лишь обезболивающее. И побольше, желательно — нога ужасно болит, доктора не выпускали меня с палаты, но я смог прорваться к палате Аны, точнее к реанимации. И так неделю после операции не мог подняться с постели.

— Конечно. Тебе вообще подниматься противопоказано и любые нагрузки на ногу могут…

— Да-да, я помню: могут привести к непоправимым последствиям. Ты не понимаешь, мам, мне нужно к Ане! Меня не пускают к ней! Я так скучаю. Мне нужно хотя бы увидеть ее. Мама, пожалуйста! — умоляюще смотрю в глаза женщине, которая тяжело вздыхает и катит меня к лифту.

— Ты невыносим, Кристиан!

Несколько секунд нашего подъема в просторном лифте, двери которого распахиваются на четвертом этаже, и Грейс, прилагая усилия, выкатывает меня с этого металлического куба.

Мама стучит в дверь, наверное увидев в высоком окне на двери кого-то в палате помимо Аны.

— Входите. Доктор Грей, я предупреждал, что мистеру Грею нужен лишь постельный режим, иначе кости срастутся неправильно. — Майк Гордон — лечащий врач Анастейши и по совместительству один из докторов, оперировавших меня.

— Гордон, ты же знаешь, что я не останусь в палате, даже если меня привяжут.

— Твоя нога может так и не восстановиться, ты можешь потом всю жизнь мучиться от боли в колене и хромать.

— Мне плевать на это! Пусти меня к ней и просто позволь оставаться здесь!

— Я оставлю вас, только прошу, Кристиан, она в коме, пожалуйста, будь спокоен. Она тебя слышит. Любое твое слово может как оживить ее, так и…

— Не смей говорить то, что думаешь! Она жива и скоро проснется! Поэтому лучше уйди с пути, Майк!

— Я ухожу, если что-то пойдет не так, кнопка вызова медсестры над кроватью. — он хлопает меня по плечу, и тихо переговариваясь с Грейс покидает комнату.

Я, как можно тише и аккуратнее качу коляску к огромной кровати, на которой спит моя девочка.

— Ана? Детка? Моя маленькая, ты слышишь меня? Ты меня слышишь? — прижимаю ее руку с худенькими пальцами к губам, а потом щеке, хочу почувствовать такое необходимое тепло. — Моя любимая, я очень скучаю. Ты тоже скучаешь, я очень надеюсь на это. Меня к тебе не пускали целую неделю. Сегодня прорвался и то лишь благодаря Тейлору. Ты очень храбрая, любовь моя. Я не говорил тебе, что люблю тебя, но теперь жалею, что приходится признаваться при таких страшных обстоятельствах. Но разве земля говорит, что она крутится? Нет, но она же крутится. — усмехаюсь сам тому, что говорю и еще несколько раз целую костяшки пальцев. — Я люблю тебя больше жизни, детка. Сердце мое, душа моя.

Говорю с ней еще несколько часов и сам не замечаю, как засыпаю, положив голову ей на кисть и прижимаясь губами к холодной коже.

***

Атмосфера клиники уже успела надоесть мне несколько раз, но все, что мне остается делать — это катить свою коляску к палате Аны и открывать там окно, чтобы моя девочка дышала свежим воздухом.

Два месяца она в коме, и лишь Всевышний знает, когда я увижу ее голубые глаза. Хотя прогресс уже я сам начал замечать неделю назад — рассказывая, как обычно о делах компании и читая в голос документы, я неожиданно заметил, как пальчики Анастейши пошевелились, а когда читал документ о расторжении моего брака с Лейлой, вовсе подняла руку и опустила. Именно тогда я понял, что Ана начинает оживать.