И жили они долго и счастливо
Шрифт:
— Вот и все, — сказал Кощей. — А теперь домой. И Василиса, не стоит об этом знать Баюну. И Варваре не говори. И Настасье. Вообще никому.
Василиса растерянно посмотрела на реку, а потом с тоской на коня. Изначально она надеялась на хотя бы небольшой привал, но кто-то нехороший внес свои коррективы. За это его стоило ненавидеть в два раза сильнее. Она тяжело вздохнула и приняла протянутую Кощеем руку.
___________________
* - Хугин и Мунин — пара воронов в скандинавской мифологии, которые летают по всему миру Мидгарду и сообщают богу Одину о происходящем. На древнеисландском Huginn означает «мыслящий», а Muninn — «помнящий».
** - Смородина (Смородинка, Огненная река, Пучай-река, Несей-река[1]; от др.-рус. смород «смрад,
*** - Реституция (лат. restitutio - восстановление) - в гражданском праве возврат сторонами всего полученного ими по сделке в случае признания ее недействительной.
Глава 6. Ретроспектива.
много лет назад в тридевятом мире
В болотах была своя прелесть. Василиса старалась думать об этом на заре, когда вставало солнце, окрашивая небо и мир в приятный розоватый оттенок, и на закате, когда оно разливалось по небу багряным, и фиолетовым, и сиреневым. Удивительно, но даже ночью, в темноте, она продолжала видеть цвета, и это было прекрасно, потому что после темного замка Кощея ей больше никогда не хотелось видеть ни одного оттенка серого.
Но в целом на болотах было плохо. Шли дни, и в какой-то момент Василиса начала понимать, что забывает себя. Ей все чаще казалось, что она лягушка, и что девчушка, набредшая однажды в лесу на домик старушки-колдуньи, ей просто приснилась.
Знал ли Кощей о таком эффекте своего заклинания? Там, на болотах Василисе казалось, что конечно знал и что в этом и был смысл его кары. Даже если она выдержит три года, то навсегда останется квакушкой. И она хваталась за свою ненависть, думала о Кощее, заставляла себя вспоминать, каково было в холодной камере, а через это вспоминать себя.
Довольно быстро Василиса выяснила, что днем теряет свою силу, а по ночам та возвращается к ней. Стоило последним лучам солнца скрыться за горизонтом, как она чувствовала легкое покалывание в лапках, ощущала этот прилив. Стоило взойти луне, и она могла сбросить свою шкуру. Но в человечьем обличье да без одежды было холодно и сыро, и Василиса поначалу обращалась ненадолго, мучилась от укусов комаров, кляла Кощея. Однако колдовать стало проще. Навь извратила ее силу, но она же и усилила ее. Василиса научилась укутываться в лунный свет, добывать воду, призывая росу в ладони, выращивать ночные цветы, а еще смотреть глазами птиц и животных, слушать их ушами, чувствовать то, что чувствуют они. Любой житель болот радостно отвечал на ее зов, и однажды она обнаружила, что понимает, о чем говорят птицы и звери. Она вплетала в волосы сияние звезд, собирала бусы и браслеты из болотных огней, и надеялась, что Кощей следит за ней и умирает от бессилия и злобы. Он сам поставил условия на свое заклятье. Он не мог их нарушить.
Но только начинал сереть воздух и бледнеть луна, Василиса снова накидывала свою шкурку и обращалась в зеленую лягушку.
Прошел год, за ним второй, минуло еще несколько месяцев, и Василиса начала верить, что свобода близко.
А потом прилетела стрела. Просвистела в дюйме от нее, сверкнула золотым наконечником — особая стрела в колчане, об этом любая девушка знает, — вошла в воду без всякого плеска. Василиса квакнула от удивления и нырнула следом. Выпрыгнула на кувшинку, стала изучать свою находку. Так ее и нашел царевич.
Царевич был хорош. Статный, русоволосый, глаза голубые. Кожа — кровь с молоком. Василисе вспомнился Кощей: вечно бледный и словно больной, старый, с тускло светящимися в темноте зелеными глазами… Вот и нашелся еще один способ отомстить. Пусть помучается, наблюдая, как она нашла свое счастье. Ведь в такого — в Царевича — точно можно было влюбиться. Такого и полюбить не грех. И вот именно такому стоит дать клятву верности.
Василиса проквакалась и предложила царевичу взять ее в жены. Можно сказать, уговорила. Юноша выглядел крайне опечаленным, но лягушку забрал. Так она и оказалась в царских хоромах, уверенная, что ей повезло.
Там
она впервые взглянула на себя в зеркало. Навь изменила не только ее магию, но и ее саму. Сверкала белизною кожа, ярко синим смотрели когда-то светло голубые глаза, и даже пшеничная коса, кажется, стала толще и мягче и теперь отливала золотом. Василиса бы залюбовалась на саму себя, но все это было чужое, не ее, напоминало о тех днях, что она провела в темнице у Кощея. Эта внешность была ей противна.Когда Иван сжег шкурку, Василиса даже подготовиться толком не успела. Налетел вихрь, и вот она снова в месте, которое снилось ей по ночам. Кощей сидел на троне, и невозможно было отвести взгляд от ветвистой короны на его голове. Но теперь она была царевной. И она гордо вскинула подбородок. Кощей, кажется, не обратил на это ни малейшего внимания.
— Подождем, — сказал он с какой-то непонятной ей усталостью, словно все это ему было в тягость. — Ты дала клятвы, супруг твой дал. Интересно, как вы будете их выполнять. Гуляй, где хочешь, Василиса. Ты не в темнице. Ты в гостях.
И она гуляла. Солнце всходило здесь, когда закатывалось там, наверху, но светило слабо, будто вполсилы. Кощеев замок был темен и страшен, и больше всего напоминал груду камней, сваленных на скале таким образом, чтобы они изображали стены, башни и мосты. Она бродила по этим камням и нигде не встречала ни цветка, ни птицы, ни зверя. Ни одна травинка не пробилась через щели. Вокруг замка была пропасть, через которую перекинулся узкий каменный мост, а за пропастью высился вековой лес, он навевал жуть. Василиса часто останавливалась у начала моста и смотрела вниз, в сизый туман, клубившийся на дне пропасти. Приходили разные мысли, но Василиса верила, что Иван ее спасет.
Однажды Василиса увидела тропу. Было страшно подумать, каких усилий требовалось Лесу, чтобы пробиться сюда. Тропа была совсем узкой, еле заметной, она выбегала из леса и, истончаясь, ползла по мосту, пытаясь подобраться ближе, и девушка знала: ступит на нее — и спасена. Это был путь назад. Но ей было нельзя. Она дала клятву. Она должна была ждать и верить. У этой игры были свои правила. Она уже была замужней женщиной. Ее воли больше не было. И она повернулась к тропе спиной, и столько сил ей это стоило, что следующие несколько дней она не выходила из своей комнаты, горько плакала.
В первый вечер Кощей позвал ее разделить с ним трапезу, но она молча отвернулась и встала у окна. Он пожал плечами, и больше не звал. Она вообще его больше практически не видела. Еда в ее комнате появлялась и исчезала сама собой, как и все, что ей было нужно. А вот ненавидеть его становилось все сложнее и сложнее. Ненависть что огонь, ей нужна пища, а Кощей ее давать не желал. Он наложил условия на свое заклятье, и может бы уже и хотел, но не мог от них отказаться.
Впрочем, была у Василисы и отрада: Кощеевы конюшни. Василиса приходила сюда и подолгу сидела, гладила морды коней, угощала их диковинными фруктами, которые ей приносили невидимые слуги, говорила с ними, начищая их шкуры. Кони не трогали ее, наоборот, радостно фырчали, раздувая большие мягкие губы. Каждый из них был в полтора раза больше обычного, но, кажется, и разумнее. Однажды, когда Василиса была в конюшне, внутрь вошел Кощей. Молча взглянув на нее, он сам запряг своего коня и вывел наружу. Василиса сочла его молчание за разрешение продолжать бывать здесь.
А потом появился Иван. Он не сражался с Кощеем. Не вызывал его на честный бой, в котором скорее всего проиграл бы. Он надломил иглу, и Кощей рассыпался прахом. Впрочем, слишком театрально рассыпался, чтобы Василиса поверила. Но Иван поверил, и она не стала его переубеждать.
Вскоре началась война, старшие царевичи погибли один за другим, не успев оставить после себя наследников, и на престол взошел Иван. И Василиса стала царицей. Это означало, что она оказалась заперта в своей половине терема с правом выезжать только в церковь. Царице полагалась вышивать и молиться. И родить царю наследника. Царице нельзя было на конюшню, нельзя было ходить в лес, спускаться на кухню, разговаривать с кем-то, кто не входил в круг приближенных. Иногда ей приносили челобитные, чтобы она умилостивила мужа.