И жизнь моя – вечная игра

– Для того, чтобы людям лучше жилось.

– Какая тебе забота до людей?

– Большая забота. Хорошо люди живут – работают лучше, детей больше рожают. И в казну пополнение, и в дружину... Да и нет у меня больше других забот, – опечаленно нахмурился Тимофей. – Только тем и живу, что в делах и заботах...

– По Ладе тоскуешь? – догадался Елизар.

– По ней.

– Да, жаль, что так вышло. Проклятый Ждан...

– Может, и Ждан... А может, и нет... Я с людьми его говорил, никто про Ладу не знает. И лазутчиков, говорят, Ждан ко мне не посылал...

– Языки вырви тем, кто это говорит, – непонятно почему разозлился Елизар. – Ты бы стал всем рассказывать, что лазутчиков послал во вражеский стан?

– Нет. Дело это тайное...

– Вот видишь!

– Вижу... Что Лады нет, вижу...

– Мой тебе совет, забудь о ней. Глаза разбегаются, сколько девиц красных вокруг. Выбери лучшую да женись...

– Думал уже. Душа у меня к ним не лежит...

– Понимаю, без роду и племени бабы. Но и ты рода не знатного...

Тимофей угрюмо покосился на Елизара. Он и сам знал, что по рождению простолюдин. Но ведь сам Елизар поставил его на Заболонь. Зачем тогда попрекает? Намек делает, что не прочно его положение, что, если захочет, другим человеком заменить его может... А ведь не сможет заменить. Убить может, а заменить – нет. Не сдастся без боя Тимофей. А бой будет жестоким. И вряд ли Елизар сможет одолеть его. Стены в городе прочные, мечи у дружины острые, луки у ополчения длинные и меткие...

– Прости меня, боярин, если обидел.

Елизар понял, что допустил оплошность. Осознал ошибку, пошел на попятную. Но уже ясно, что не все так просто в отношениях с ним...

Была одна закавыка, о которой Тимофей мог и не ведать. Но он знал, что у Елизара растет красавица дочь, от роду ей уже четырнадцать лет, в самую пору под венец идти. Но не предлагает Елизар ему такую невесту, нет в нем желания породниться с ним. И при этом на Заболонь алчными глазами смотрит...

Ждал Тимофей знатного гостя, готовился к встрече. Палаты ему свои отдал, пуховую перину в сажень толщиной для него приготовил, стол богатый накрыл, амфору болгарского вина распечатал, баньку протопил, девиц веселых подобрал... Но не стал Елизар задерживаться у него. Оглядел город с высоты стен, провел смотр воинству, потолковал с оружейником Давыдом, чьи мечи да кольчуги славились на все великое Рязанское княжество. Пировать отказался, быстро попарился в баньке, провел ночь в походной своей опочивальне, а рано утром отправился в обратный путь. Невесел он был, не радовали его добротные избы, мимо которых он проезжал, не восхищала его высокая стрелецкая башня у ворот, на распаханные поля вдоль крестьянских селений он смотрел угрюмо и нелюдимо. Не нравилось ему, что в Заболони все ладком-рядком, не нравилась ему сила, которую нарастил Тимофей Орлик.

Настало лето, зарумянился в лучах жаркого солнца полный ягод и плодов червен-месяц. Вернулись в Заболонь послы, которых Тимофей отправлял к Пичаю. Принял князь богатые дары, заручился боярин заболонский миром с ним. Не боялся он войны, но не хотел разорения.

Засветился огненными заревами и яркими зарницами последний летний месяц зарев. И бросил клич князь Елизар. И привел Тимофей свою рать на княжий двор.

Большой был город Терлец, но уж больно запущенный. Высокие, но шаткие стены старого острога, хлипкие лачуги с потемневшими крышами, церковь большая, но какая-то неказистая. Мрачные башни детинца, огромные, но покосившиеся от времени хоромы. Не строил ничего нового Елизар, не созидал. Но готовился идти походом на соседнее княжество – убивать и разрушать. И Тимофею придется идти вместе с ним.

Не мог Елизар не радоваться его прибытию. Большую дружину привел он за собой. Два десятка конных латников, три дюжины пеших окольчуженных копейников. И ополченцев он тоже поднял на рать – полсотни стрельцов под щитами, в кожаных латах с кольчужными нагрудниками. Луки у них длинные, тугие, стрелы с тяжелыми острыми наконечниками. Тимофей знал толк в стрелецком деле, поэтому его ополченцы являли собой грозную силу – что на городских стенах, что в открытом поле.

– Ну, брат мой Орлик, ну, удружил! – счастливо улыбался Елизар, осматривая стройные ряды его воинства. – Славных богатырей привел!

– В бою посмотрим, какие они славные, – с хмурым видом сказал Тимофей.

Не сглазил бы князь его дружину.

В тот же день на княжий двор подоспела и рать боярина Кузьмы. Не более дюжины всадников под хлипкой броней и на тощих конях, десятков семь-восемь жалких на вид ополченцев – у кого вилы, у кого топоры на длинных палках, редко у кого старый заржавленный меч без ножен.

Убожество это бросалось в глаза, и Тимофею пришлось брать себя в руки, чтобы не выдать своего презрения. Он встретил Кузьму радушной улыбкой и братскими объятиями. Как-никак они оба – бояре одного князя.

Тимофей не похвалялся мощью своей дружины, не пытался поведением своим затмить Кузьму. Но тот сам ощущал свою ущербность.

– Мор этой зимой в Ревени был, – сказал он князю так, чтобы слышал и Тимофей. – Много смердов похоронили...

Тимофей лишь печально усмехнулся, слушая его. Ему-то известна была причина той напасти, что постигла вотчину Кузьмы.

– И люду мужского мне совсем не хватает, – метнув на него быстрый взгляд, сказал Кузьма. – В полон их много увели...

– Значит, нужда в том была, – нахмурился Тимофей. – И не всех мужчин я в полон увел. И зерна тебе много оставил... Куда ты дел зерно? Почему до зимы не хватило?

– Потому что не забывал Кузьма князя своего, – ответил за боярина Елизар. – Потому что подать щедро платил...

– И подать платил, – язвительно усмехнулся Тимофей. – И соседу своему боярину за гривны продавал... Может, я мало подати заплатил, но Кузьме зерном помог...

Всем было тяжело зимой этого года. Тимофей выбивался из сил, поднимая разрушенный город. Но все же он смог помочь голодающим соседям, отправил им несколько подвод с рожью. Пусть это и был откуп с его стороны за уведенных в рабство мужчин, но ведь никто не спрашивал с него за то платы. Сам, по своей воле помощь прислал. И рабы его не до смерти голодали...

– И кузнеца у меня такого, как Давыд, нет, – продолжал жалиться Кузьма.

Тимофей смотрел на него и удивлялся. Как мог Елизар посадить в Ревень такого мозгляка. Ни лицом не вышел, ни телом, голова садовая, в душе глиняный посох, но никак не булатный стержень-клинок. Голова большая, глаза как у жабы, плечи тощие, руки длинные как плети... Одно достоинство у Кузьмы – знатного он происхождения. Дед его воеводой у князя муромского и рязанского служил, небольшой удел во владение получил. Отец его этим уделом правил, пока его Елизар за долги под себя не взял. Мог бы и убить Кузьму – отравить или даже на кол посадить: проказу придумать дело нехитрое. Но приблизил Елизар Кузьму, на город посадил. И не жалеет о том, хотя взашей надо гнать такого посадника. Тимофей бы пнул его под зад коленом, не задумываясь...

Елизар не скупился – устроил пир для всех, и для бояр, и для воевод, и для старших дружинников. Огромная светлица, длинные столы, мясо навалом на серебряных блюдах, рыба, фрукты заморские, орехи, варенье сладкое, мед-пиво бочками...

Рядом с собой князь посадил свою княгиню, пышную дородную женщину с богатым ожерельем в виде полумесяца. Золотая лунница, усыпанная самоцветами. Заколки, брошки, браслеты... Дочь была гораздо скромней своей матери. Не такая пышная, румянец на щеках естественный, а не наведенный, русая коса до пояса, синий, шитый узорами сарафан. Из драгоценностей были только глаза, большие, сапфирно-голубого цвета.

Не взволновалась душа Тимофея с ее появлением, не вспыхнул в глазах страстный огонь. Но все же он залюбовался красивой милой молодицей.

Его самого посадили рядом с князем, по правую от него руку. Великая честь. Но Тимофею не понравилось, что Кузьма сел рядом с Любавой, как звали княжескую дочь.

Он понимал, что женщины на пиру засиживаться не будут. Мать и дочь уйдут, и тогда Кузьма займет место по левую руку от Елизара. А он как был, так и останется одесную князя. Но почему Елизар позволил Кузьме сесть рядом со своей дочерью, почему боярин посматривает на нее, как на свою собственность?