И жизнь моя – вечная игра

– Из Заболони.

– А к нам чего? У вас там своя тюрьма.

– И тюрьма своя. И люди вокруг свои. А здесь я мало кого знаю. Здесь все чужое. На то менты и рассчитывают...

– Ты что, такой особенный фрукт, что менты тебя с места на место катают?

– Не особенный. И не фрукт. Но катают.

– Что шьют?

– Убийство.

– Сколько душ?

– Говорят, что семь... Но не было ничего. Не виновен я.

– Ну, это понятно, – усмехнулся чахоточный. – Здесь все невиновные...

Судя по его властной манере держаться и по тому, как слушают его приближенные к нему авторитеты, он был в камере смотрящим.

– Вот и говорю, борзеют менты, честным людям житься не дают...

– Честным людям?! – в ехидном раздумье повел бровью смотрящий. – Ну, это знать надо, кто здесь честный, а кто нет... На воле чем занимался?

– Бизнесом, все такое... Завод станкостроительный, шестьдесят процентов акций. Ну, рестораны там, ночные клубы, казино...

– Бизнесмен, значит? Ну, ну... А в «общак» честно платил?

– С этим без проблем.

Был в Заболони воровской «общак», был и смотрящий от воров. Власти он особой не имел, так, урками своими рулил, рамсы меж ними разводил. Тимофей его не очень жаловал, но в «общак» отстегивал исправно. Понимал, что рано или поздно может всерьез загреметь на нары. Знал, что в тюрьме за пренебрежение к воровским законам могут спросить сурово...

– Ты в этом уверен?

– А ты Конотопу маляву кинь... Да он и сам должен маляву заслать...

Вор Конотоп, можно сказать, был перед Тимофеем в долгу. Ему не пришлось вести войну за воровской «общак», не лил он свою и чужую кровь, не терпел поражений. Деньги в «общак» поступали не в самом полном объеме, но исправно. На город он встал положенцем, но поскольку проблем с платежами у него не было, воры быстро возвели его в сан законного вора. А начни Тимофей с ним войну, бушлат бы деревянный на него надели, а не воровскую корону...

– Конотоп в законе... Он что, лично тебя знает?

– Само собой. Можно сказать, в одном жизненном пространстве сосуществуем. У него воровской «общак», у меня касса охранной фирмы. Может, слышали, есть такое частное охранное предприятие, «Бодигард» называется?

Смотрящий молча мотнул головой.

– Бизнесменов охраняем, – продолжал Тимофей. – Они нам отстегивают, а мы с Конотопом делимся. Он доволен, и мы сыты... Полный порядок в нашем заболонском королевстве. Только ментам такой порядок поперек горла. Потому и наехали на меня, убийство шьют...

– Что-то я не пойму тебя, парень, – с недоумением потирая пальцы, сказал чахоточый. – Ты бизнесмен или охранник?..

– И то, и другое... Да ты отпиши Конотопу, спроси у него, кто такой Орлик. Отвечаю, он скажет, что честный пацан...

– Орлик?.. – вспоминая, спросил большеголовый. – Что-то знакомое... Заболонь ты держишь. И Подостов под себя взял, да?

– Что-то в этом роде.

– Крутой ты парень, если так... Но ты не наш, не блатной...

– Чего нет, того нет...

– Не наших ты... А то, что спортивную масть на воле держал, так это чешуя. Здесь все решает наша, черная масть...

– Никто не спорит. Поэтому я с вашей мастью в штыки не стоял...

– Это мы еще узнаем...

В словах большеголового звучал вызов, но не было в нем апломба стопроцентно уверенного в себе человека. Не признавал он Тимофея как своего, но уже и не считаться с ним не мог. Потому что отдавал дань могуществу, которым он обладал в прежней жизни. Да и тюрьма – не край света, и сюда запросто может дотянуться карающая рука с воли, запущенная по тайному распоряжению Тимофея.

– Узнавай, – кивнул он. – Я за себя уверен. Конотоп за меня подпишется...

– Ну, если так, считай, повезло, – усмехнулся смотрящий.

Он явно не желал возвышать Тимофея. Но опять же не чувствовалось в нем полноценной уверенности в своем превосходстве. Зато чувствовалось напряжение в словах и мыслях.

– Что, будем ждать ответа? – пристально посмотрел на него Тимофей.

Смотрящий выдержал его взгляд, но, похоже, это далось ему ценой больших усилий.

– Не ответа. Постановы. Если ты такой крутой, то Конотоп уже должен заслать маляву. Он в законе, он может ставить постанову. Если ты фуфло, то потом тебя ставить будем. Хата у нас правильная, все по закону...

– Где ж правильная? – еще жестче посмотрел на него Тимофей. – Где же здесь правила, если ты за метлой не следишь. Фуфлом разбрасываешься, а за это ведь и ответить можно...

– Я не понял, ты чо! – дернулся чахоточый.

Но сам же себя и осадил, осознав, что Тимофей не дрогнет перед этим всплеском напускных эмоций.

– За базаром следить надо, вот чо!

– Ты бы сам за базаром следил, – нахохлившись, но без особого желания накалять обстановку, сказал большеголовый. – Плевать, кем ты на воле был! Здесь ты никто, понял? И зовут тебя никак!..

Тимофей молча слушал его треп, понимая, что продолжения в виде команды «фас» не последует. А воровские «быки», похоже, только и ждали отмашки, чтобы наброситься на Тимофея. Вряд ли он смог бы справиться сразу с тремя, но если и были в нем сомнения насчет собственных возможностей, то наружу они не прорывались. Ни единой хоть мало-мальски заметной энергетической утечки. Ни капли страха. Уголовники ощущали только мощь его внутренней силы, поэтому сами боялись его.

– Ты меня понял? – закончив свою головомойную тираду, с большим желанием оглушить Тимофея, спросил камерный авторитет.

– Понял. Да я на высокое место не претендую. Не моя это стихия... Честным мужиком буду, мне это не западло. Только фуфлом грузить меня не надо и прочей хренью. А то мне терять нечего. Что семь трупов, что восемь, разницы нет...

– Ты не так все понял, парень, – в оправдание сказал смотрящий. – Не называл я тебя фуфлом. Это я на будущее...

– Ну, не называл и не называл... Прописывать меня будешь, брат?

– Булыга меня зовут.

– Будешь прописывать меня, Булыга?

– Нет. Пока малява не придет, живи спокойно. А там видно будет...

– Где жить?

– Носик! Место покажи! Носиком звали «быка» из пристяжи смотрящего. Парень скользнул по Тимофею невидящим взглядом, усмехнулся себе под нос. Вышел из своего закутка, подошел к шконке в средней части камеры, хлопнул по ней рукой.

– Третьим будешь, – обращаясь к новичку, с видом вершителя судеб сказал он.

Это означало, что Тимофею предлагалось делить место с двумя обычными «пассажирами». Пока один спит, вытянувшись во весь рост на шконке, двое других бодрствуют, сидя на краешке впритирку друг к другу.