Идеаль

Сиди тихо, о патриарх. Ты обязан дослушать меня. А то я превращу храм Христа Спасателя на Водах в Граунд Зеро на Москве-реке. Ты же прекрасно понимаешь, что если вызвать милицию, она, не колеблясь ни минуты, газанет фентанилом по верующим, которые находятся сейчас под твоими сводами, или пойдет на штурм с огнеметами. Правда, взорвать тут все я в любом случае успею. Лучше внемли терпеливо моей исповеди, а затем отпусти мне грехи и дай уйти с миром. Получив Лену Дойчеву, я навсегда исчезну из твоей жизни, клянусь. Ведь православная религия предусматривает прощение грехов? Умоляю, не оставь без внимания мои стоны, я всего лишь паршивая овца, приникшая к твоим ногам. Поверь, все останутся целы и невредимы, если СМИ подхватят мои призывы и белокурая чеченка, выигравшая в Петербурге «Aristo Style Contest», покажет кончик своего курносого носа. Пока мы тут с тобой говорим, Лена принимает душ в какой-нибудь точке нашей планеты и мыло медленно стекает по ее груди, это черт знает что такое. Я пришел сюда, чтобы попросить прощения и воззвать о помощи.

3

Постой, мне срочно нужна еще одна дорожка для взлета, Париж — Владивосток с посадкой в Новосибирске… Дорогой, я уменьшил кокс, [89] вауууу! Главное, не завязывать с этой мерзостью, а то — пиши пропало! Ты уверен, что не хочешь попробовать? О, святая непорочная ноздря! Тем хуже для тебя, my Lord. Я нюхаю, потому что мне так легче говорить. Давай вернемся к истокам моей ссоры с Леной, и ты будешь терпеливо слушать меня, потому что твоя работа состоит в том, чтобы любить жизнь и оберегать ее. Я тебя понимаю: я тоже частенько хватался за жизнь как за соломинку. После сорока кажется, что все происходит с тобой в последний раз. Разменяв пятый десяток, ведешь себя по-другому. Будь мне лет на двадцать меньше, я, может быть, тут бы сейчас не стоял. Я уже говорил — до знакомства с Леной я считал себя эмоциональным калекой. Когда тебя воспитывают разношерстные няньки и отцы на час, быстро научаешься ни к кому не привязываться. В юности девушки не особенно обращали на меня внимание. Сегодня я нарасхват — это входит в мои профессиональные обязанности. Секрет любви мне неведом. В смысле альтруизма я урод. Мне не повезло, я не встретил твоего Господа, да и никого другого, увы, тоже встретить не удавалось — до недавнего времени. Такова печальная участь богатых стран: там уже давно никто не интересуется ближним своим. Вы в России, возможно, этого еще не поняли, но наша цивилизация больше не основывается на желании — злоупотребив им, она его уничтожила. То, что мы называем индивидуализмом, я долго принимал за свободу. Но теперь я знаю: свобода ведет только к бессилию наедине с плазменным экраном, к самоубийству в ванной комнате со сверкающими зеркалами. Свобода, какая еще свобода? Свобода подрочить, глядя на свое отражение? Ни от кого не зависеть?

89

Отсылка к названию фильма Джо Джонстона «Дорогая, я уменьшил детей» (1989).

Слишком мы эту свободу переоценили. Свобода — это очередная ложь, иллюзия, утопия! Что такое индивидуализм — великая победа философии Просвещения или пришествие самого нарциссического одиночества в истории человечества? Ваша свобода — ровесница Лены. Свобода в России еще подросток. Но дело в том, что людям насрать на то, свободны они или нет, и ты это знаешь лучше, чем кто бы то ни было, — смысла жизни им за глаза довольно.

Лена решила, что я с ней буду обращаться как со всеми остальными давалками, которые описали ей меня как сексуально озабоченного монстра. Черт возьми, ну как я мог над ними сжалиться, если они не внушали мне даже симпатии? Когда никого не любишь, терять нечего. Это не нигилизм, а капитализм. Цивилизация неженок и трусов, System ментов, где все друг друга боятся. В Париже, помню, я утешался тем, что вещал по телику о сочувствии к невзгодам бедных государств. Я надеялся, что по сравнению со страданиями обездоленных мои собственные страдания покажутся мне смехотворными. Подсознательно я решил поселиться тут не для того, чтобы охотиться за свежей плотью, а чтобы выяснить наконец, человеческое я существо или нет. Я же держал Россию за страну третьего мира, набитую битыми «ладами». (Знаешь русский анекдот: «Что находится на последней странице инструкции к автомобилю „лада“? — Расписание автобусов».) Но очень быстро я обнаружил, что ничего не понимал в этой стране. Я прочел ваших писателей, изучил историю и религию, но только теперь начинаю прозревать правду: вы в таком же дерьме, как и я, просто вы с этим смирились. Вы мечтаете о том, чтобы, не работая, выиграть в казино или проснуться в один прекрасный день владельцем газоперерабатывающего комбината или нефтяных месторождений, как Михаил Прохоров и пушкинский старик, которому золотая рыбка подарила дворец. Вы ирреалисты, как сказал бы Пьер Меро. [90] Выбирая между богатством и свободой, вы предпочли первое. Мне бы следовало родиться русским, в вашей неразумной стране, а не в Беарне, на моей планете, втиснувшейся между горами и океанами. На вилле «Наварра» я чувствовал себя как россияне в России: когда-то это был мой дом, а теперь — нет.

90

Пьер Меро — французский писатель, автор романа «Ирреалист» (2005).

У вас я общался только с богачами, потому что моя работа заключалась в поиске красивых женщин, а красивые женщины тусуются только с состоятельными мужчинами, которые не разъезжают на «ладах». В Москве проживает 280 ООО долларовых миллионеров, это мировой рекорд, так что есть из кого выбирать. Вот в чем состоит секрет хорошего скаута: самый прямой путь к рассаднику отпадных девушек пролегает через дружбу с миллиардерами. Спасибо им — я наконец понял, что деньги убивают любовь, и хоть о ней и говорят на приемах, по достижении определенного уровня жизни любовь невозможна. Короче, я считаю, что любви больше нет и что условия, необходимые для ее возникновения, уже никогда не соберутся воедино в нашей потерявшей невинность цивилизации. Как влюбиться в России, когда за романтизм тут пришлось так дорого заплатить? В 1991 году похоронили не только Союз Советских Социалистических Республик, но и человеческое легковерие. Провал коммунизма породил невозможность ангажированности, не важно, в какой области — в политике или в личной жизни. Этот разгром затронул не только Россию, но и весь мир. Гедонизм — идеология людей, потерявших надежду. Все химеры отныне нам заказаны. Глобализация превратила нас в безропотных и отчаявшихся технопотребителей. Любовь — запретная мечта, как и все прочие мечты, за исключением револьверного кредита. XXI век никогда не оправится от осмеяния лиризма.

4

Заткнись, сделай одолжение, святоша хартофилакс, видишь мой большой палец? Стоит мне опустить этот рычажок, и все возвратится в прах. Dostali! Я прошу тебя просто выслушать мою историю, а потом мы вместе позовем Лену, при посредничестве СМИ. Увидев свое имя рядом с моим на первых полосах ежедневных газет и в телевизионных выпусках новостей, она вернется… а если не вернется, мы умрем вместе, какая разница? Чего нам терять. У меня уже течет из носу, я плачу наркотическими слезами. Ты убил меня в Петербурге… Ах, Петербург, Петербург! Вот так повторишь несколько раз это слово — прямо стихи получаются. У меня щемило сердце, когда я слушал Ленин рассказ о ее детстве, казалось, она вспоминает мои юные годы без отца, и бесконечное одиночество, и вечно печальную мать… Жизнь Лены переплелась с моей. Как бы то ни было, сегодня все живут моей жизнью. Похожее детство объединяет нас, хорошо бы слились и наши судьбы. Русские уверяют, что надо жить в Москве и умереть в Санкт-Петербурге, по-моему, я это и сделал, разве нет?

Лену я полюбил вопреки ее красоте. Уверяю тебя, меня привлекла не столько ее внешность, сколько отчаяние, и лучезарное смущение, и еще то, что она стыдилась своей ослепительности. Я всегда считал, что нет ничего эротичнее на свете, чем юная блондинка, вся из себя, которая произносила бы всякие отстойные фразы типа: «Привет, как тебя зовут?» Недоступная девочка в цвету — в прозрачном топике на лугу, под бесконечно длинными белыми девственными облаками или в ночной рубашке бебидолл на продавленном диване. Что может быть эстетичнее желтых волос на бледно-сером фоне? Но, должен признать, мне нравилось кичиться ею. Мне хотелось щеголять рядом с ней, купаться в ее отсветах, ловить брызги ее величия, подбирать крохи, упавшие со звезды. Я ждал, пока она заразит меня. Как и все комплексанты, я жаждал отираться поблизости от красоты и благоговеть перед ней. Я наслаждался, бродя в молочных сумерках по питерским улицам рядом с таким потрясающим созданием. Видели бы вы рожи парней, которые попадались нам навстречу! Я тащился от их ненависти. Особенно если это были французы! Глядя на Лену, они мысленно падали ниц, потом их взгляды обращались в мою сторону, и в это мгновение, заметив, что я держу ее за руку, они желали мне смерти. Чужие взгляды заводили меня, когда я попытался ранним вечером, после прогулки по Петергофу, заняться с ней любовью в 403-м номере гостиницы «Европейская». Вообще-то я думаю, что все парни, любящие красивых женщин, — гомики. Трахаясь, они воображают на себе взгляды посторонних мужиков. Когда выходишь в свет с очень красивой женщиной, любовью с ней занимаешься тоже в коллективе. Все остальные ее воздыхатели торчат в вашей спальне, наблюдая вместе с тобой, как она раздевается, и их присутствие добавляет пикантности ее жестам. Я слышу, как они шепчут мне: «Давай, Октав, трахни ее за нас за всех. За тех, кому она никогда не достанется. От нашего имени». Да, я занимался сексом с женщинами, думая о мужчинах. Бодлер ошибся: педерасту по вкусу любить не умных, а самых прекрасных женщин мира. Вот чем объясняется мое оглушительное фиаско в ту ночь: слишком сильно на меня давили. Я воображал, как меня освистывают три миллиарда мужиков. Никогда я так не потел от стыда, а виагры при себе не оказалось. Короче — туши свет.

— Хрен знает что — мне хотелось бы заниматься с тобой любовью восемь часов подряд.

— Не, слишком долго.

— Ты права: восьми минут более чем достаточно. А жаль.

— Ладно тебе, все равно ничего не выйдет.

— Я выпил столько водки с бензодиазепинами, что даже протрезвел. Лена, теперь я скажу тебе, что думаю на самом деле.

— Можно, я сначала закурю?

— Kharasho.

Она зажгла сигарету, и пламя спички обратило ее глаза в реку забвения, где утонуло все, что я собирался выдавить из себя. Что-то типа: любовь вызывает технические дисфункции.

— Лена?

— Мм?

— Я доживаю последние дни.

— Мм.

— Конец близок.

— Мм.

— Я скоро умру.

— Мм.

— Лена, я чертовски несчастен и окружаю себя красотой, потому что путаю ее с добротой.

— Это не ты путаешь, а Платон. Твоя печаль идет тебе, но ты никогда об этом не узнаешь. Почему ты записываешь все, что я говорю?

— У меня плохая память. Вот что я отметил в блокноте: лучше бы нам не заниматься любовью, поскольку, принимая во внимание твое безудержное сладострастие, это наверняка было бы очень приятно, нам бы страшно понравилось трахаться, мы бы только этим и занимались, визжа и получая такое удовольствие, что того и гляди почувствовали бы себя счастливыми, и вот тогда бы точно оказались по уши в дерьме.

Ее волосы: русый водопад, пожар в простынях. Как будто моя подушка воспламенилась.

— You set my bed on fire. [91]

— Погаси меня.

— Я забыл свой асбестовый комбинезон и противогаз. Спасите!

— Простите!

Пока мы разговаривали, она посылала эсэмэски своему парню. Я мог бы обидеться, но что толку? Самое унизительное было, когда она задремала под мою декламацию «Песни Песней»: «Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви…» Проснувшись от моих поцелуев в ее белоснежную шею, она, вместо того чтобы ныть и отбиваться, послушно дала мне целовать себя, мурлыча, как кошка, которая вежливо ждет, пока ее оставят в покое. Ни разу я не удостоился какого бы то ни было романтического признания, пусть даже косвенного, или намека вроде корнелевской литоты (типа: я тебя не ненавижу). Лишь один-единственный раз, в ту достопамятную ночь, когда мы улеглись спать вместе, у нее вырвался вздох во сне: «Как-то странно я себя чувствую…» Лена принадлежит к поколению, которое так категорически запрещает себе любить, что даже глагола такого не знает. Любовь столь безнадежно мертва, что теперь принято говорить: «Как-то странно я себя чувствую», чтобы не дай бог не вырвалось «я тебя люблю», это было бы слишком опасно и позорно. Я точно помню, она сказала: «I feel weird», словно Луи Жуве в фильме Марселя Карне: «Вы сказали странно? Как странно…» И то правда — в XXI веке любовь — забавная драма. [92]

91

Ты подожгла мою постель (англ.).

92

«Забавная драма» — фильм Марселя Карне с Луи Жуве (1937).

5

Что-что, мое startchestvo? Охотно тебе верю. Открыв для себя существование Господа, ты понял, что экстаз не обязательно должен быть плотским. С тех пор, как в одно прекрасное утро ты с необычайной силой ощутил Его любовь, тебе ведомы иные виды оргазма. Аминь. Я лично верю в Нее. В Лену Дойчеву, которая сидит на скамейке в белизне полуденного света, задрав подбородок в сторону Балтийского моря. Стоит мне закрыть глаза, как я вновь ощущаю аромат ее духов, еще немного — и я упаду в обморок. Святая Елена, Дщерь Божия, молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей. Лена-сильфида в радужной волне шумного водопада, на фоне плакучих ив, почтительно склонившихся перед ее грацией. Спаси меня от этого ангела смерти. Знаешь песню Элвиса «The Devil in Disguise»? [93] Окажи мне такую любезность: немедленно вызови сюда Лену. Если позвонишь ты, она придет, я точно знаю. Это мое единственное требование. Как только она появится, я уберусь отсюда вместе с ней, и никто не будет даже ранен. Я объясню, что был слишком влюблен, чтобы дотронуться до нее. Она поймет, что я был чист ее чистотой. Наяда, благословенна ты между женами. Мы поймаем машину под снегопадом, и больше она меня никогда не бросит. Мы состаримся вместе в доме с большим садом, на берегу далекого озера, где будет царить вечное лето, дни не будут становиться короче и сентябрь не наступит никогда. У вас тут что ни машина, то такси — за пару скомканных рублей незнакомец за рулем увезет нас и спрячет среди урало-алтайских народностей. Она рассказывала мне о Ташкенте, я знаю, что ей хочется там жить. Я ответил тогда, что готов водить ее в ресторан «Узбекистан» при условии, что меня не будут за каждой едой пичкать пловом. Да мне плевать, я за ней хоть в Чечню поеду! Kharasho, отец, я подожду тут, но смотри, у меня палец не сдвинется с детонатора. Сделай так, чтобы я тут все не взорвал. Жизнь утратила смысл, меня вовсю глючит, но, клянусь, я готов совершить большой прыжок. У тебя есть пять минут. Spasiba, о верховный диакон с обильной растительностью. А все из-за тебя: вольно ж тебе было открывать мне доступ к вечной любви.

93

Здесь: «Дьявол, притворившийся ангелом» (англ.).

6

Пока священника нет, позволю себе небольшой технический перерыв.

(трехсотсекундная пауза, со мной никого, кроме моего дыхания.)

Вот о чем я думаю сейчас.

Заключительная книга Библии, Апокалипсис, преподносит нам конец света как благую весть. 2005 год был самым жарким за 12 000 лет — ура. Вскоре Москва окажется на берегу моря и в Петербург можно будет добраться только на батискафе. Гренландия становится легче минимум на 100 миллиардов тонн в год. Не понимаю, почему земляне так боятся таяния льдов Гренландии, наступления пустыни, глобального потепления, поднятия уровня моря и вырубки амазонских лесов: им бы радоваться, что они присутствуют при Прощальном Поклоне Истории. Более шестидесяти процентов экосистем нарушено, половина видов рыб мирового океана исчезнет в ближайшие пятьдесят лет. Выбросы газа с парниковым эффектом растут, риск развития рака в молодом возрасте продолжает увеличиваться, показатель плодовитости женщин падает. Человечество самоуничтожается. Мир, возможно, близок к гибели, но это еще не катастрофа, так как конец означает начало. (В моей молодости «Апокалипсисом» назывался ночной клуб в Париже на улице Колизе… Потом его переименовали в «Les Planches», и средний возраст посетителей там — пятнадцать лет, равно как и в освенцимской дискотеке «System». Знали бы наши дети, на какой истории они отплясывают!) Наш образ жизни ускоряет движение к финишу, а нефтяные лобби только способствуют этому. Возможно, гендиректорам транснациональных корпораций, так же как и мне, не терпится посмотреть на Финальный Апофеоз. Либо