Идеальная копия: второе творение

– А это еще что значит, позвольте спросить?

– Я освобожден от занятий в школе, вот что это значит, – ответил Вольфганг. Он испытывал непреодолимое желание запустить чем-нибудь в угол комнаты. – Клоносвободен.

– Парень, ну ты даешь! Круто! – закричал Чем. – Надо бы мне тоже пустить о себе такой слух. И тогда я составлю тебе компанию!

Вольфганг не торопился вернуться домой. Он катил свой велосипед по улице, раздумывая над тем, как он объяснит матери свое раннее возвращение домой. Удивительно, каким тихим и пустынным казался сейчас его родной город. Вольфганг был уже внутренне готов встретить машины с телевидения, длинные шнуры телефонных кабелей и вереницу репортеров с большими микрофонами, но вокруг пока еще не было ни души.

Возможно, скоро это начнется.

Вдруг рядом с ним остановилась машина, маленький серый автомобиль, и мужчина, сидящий за рулем, высунулся из окна и поманил его к себе. Вольфганг подошел ближе, думая, что мужчина собирается спросить у него дорогу, но тот не сделал этого, а только сказал:

– Прости меня.

– Что?

– Я этого не хотел. С газетой.

Вольфганг понял, что он имел в виду, и вытаращил глаза:

– Вы журналист. Это вы про меня написали?

– Не совсем. Они опубликовали историю без моего согласия, наверное, чтобы опередить конкурентов. В журналистике такое часто случается.

Мужчине было немного за тридцать, и он выглядел слегка диковато с большой взъерошенной бородой и обветренным лицом.

– Пожалуйста, поверь мне. Я не хотел впутывать тебя в эту историю. Я действительно исследую материалы о клонах, но я искренне хотел оградить тебя от всех неприятных последствий.

Вольфганг недоверчиво смотрел на него:

– Почему же у вас этого не получилось?

– Я знаю, знаю. – Мужчина снял с пассажирского сиденья потертую кожаную папку с неопределенным содержимым и пачку зачитанных газет и скинул их назад. – Хочешь прокатиться? Мы бы заодно поговорили.

– Нет, спасибо, – ответил Вольфганг. У этого типа явно были не все дома. К тому же со стороны салон машины выглядел неопрятно. Две обкусанные плитки шоколада с орехами – между прочим, любимый сорт Вольфганга, – лежали на приборной панели, а разные темные пятна на сиденьях говорили о том, что и они когда-то были шоколадом. – Вы просто хотите разузнать у меня все подробности.

– Ну хорошо, – ответил журналист и заглушил мотор, вынув ключ зажигания. – Тогда я сам выйду, и ты можешь спросить у меня все, о чем захочешь.

Он вышел, обошел машину и присел на невысокой стене у тротуара.

Вольфганг подумал, не оставить ли его сидеть, а самому уехать. Вот он разозлится! Но почему-то этот человек был ему симпатичен. Он выглядел как настоящий искатель приключений: застиранная рубашка и жилет с множеством карманов. Как будто он мог рассказать не меньше миллиона захватывающих историй. Вольфганг прислонил свой велосипед к стене и сел рядом.

– Вы это серьезно, я могу спросить вас обо всем?

– Ну конечно, – кивнул мужчина.

– Ну хорошо. Как вас зовут?

– Конти. Томмазо Конти.

Вольфганг был ошеломлен.

– Но это ведь итальянское имя.

– Да.

Удивительно. Мужчина был совсем не похож на итальянца.

– И на какую газету вы работаете?

– По-разному. Я свободный журналист. Как правило, я делаю зарубежные репортажи.

– И сколько языков вы знаете?

– О, много! – Он как будто попробовал подсчитать в голове, но сбился. – Достаточно много.

– Даже китайский? – спросил Вольфганг первое, что пришло ему в голову. Допрос начал доставлять ему удовольствие.

Конти кивнул:

– Ну да, достаточно, чтобы объясняться и читать газеты.

Вольфганг завороженно уставился на него. Вдруг он заметил шрам в форме зигзага на тыльной стороне его левой ладони.

– Откуда у вас этот шрам?

Конти ухмыльнулся.

– Обычно я говорю, что это гражданская война в Африке. Но на самом деле в возрасте шести лет я страшно порезался о гладильную доску моей матери.

– О гладильную доску? – переспросил Вольфганг.

– Ну, вот видишь. Поэтому я предпочитаю говорить про гражданскую войну. Я был один дома, гладильная доска была моей лошадкой, и в погоне за разбойниками, обокравшими почту, я хотел отважным прыжком спрыгнуть с нее. Тогда она сломалась прямо подо мной и один из острых кусков вонзился мне прямо в руку. – Он потряс рукой, как будто воспоминание об этом до сих пор доставляло ему боль. – Вот так. В любом случае никогда в жизни из меня не вытекало столько крови, как тогда.

– Рану не зашили вовремя, – заметил Вольфганг, бросив на шрам профессиональный взгляд. И для разъяснения добавил: – Мой отец врач. Поэтому я кое-что в этом понимаю.

– Да, я знаю, – серьезно кивнул Томмазо.

Вольфганг вздохнул. Ему снова вспомнилась вся эта история с клонированием и газетной статьей.

– Что же мне теперь делать?

Журналист потер свой выдающийся нос.

– Да, это вопрос. Но что ты непременно должен сделать, так это сказать своему отцу, чтобы он как можно скорее нанял адвоката. Незамедлительно. Уже сегодня в суде должно быть организовано предварительное слушание по поводу использования твоей фотографии в печати и назначено возмещение морального ущерба. Газета не имеет прямых доказательств, что ты клон, и она нарушает твои личные права, напечатав твою фотографию в газете.

– А если бы я был клоном? – горько сказал Вольфганг. – Разве в таком случае я не имел бы прав на собственное изображение?

Конти кивнул.

– Да, но не потому, что у клона меньше прав, чем у остальных людей, а потому, что в таком случае ты, как первый клон, был бы так называемым героем современной истории, и поэтому терял бы права на собственное изображение. Цена славы, можно сказать.

– Хотел бы я знать, что на самом деле такого плохого в клонах, – сказал Вольфганг, обращаясь больше к самому себе. – Я имею в виду, что в принципе нет ничего страшного в том, чтобы твое ДНК совпадало с ДНК другого человека. Такое бывает и в природе, например у близнецов.

– Это еще надо проверить, – возразил Конти.

– Что надо проверить?

– Совпадают ли эти ДНК на самом деле. Это то, о чем чаще всего забывают во всех оживленных дискуссиях про клонов. Насколько на самом деле чувствительна эта молекула, никто не знает. Тебе понадобится два метра бумаги, чтобы записать ее, а между тем в свернутом виде она занимает в ядре клетки так мало места, что ты даже не сможешь увидеть ее невооруженным глазом. Можешь себе представить, какая тонкая эта молекула и как легко ее разрушить. В чистом виде дезоксирибонуклеиновая кислота представляет собой тягучую жидкость, чистую, как вода, и, если перелить ее в пробирку, хватит легкого помешивания, чтобы полностью нарушить строение молекулы.