Идеальная пара

— Если хочешь обсудить тот факт, что мы сразу не выяснили проблему между Майло и Джиной, конечно же, сделаем это, но тебе не стоит разочаровываться в себе из-за этого. Я сам выяснил, только когда сел с мужчиной за один стол и действительно начал разговаривать с ним. Когда мы сидели вместе с другими Мастерами всплыли некоторые аспекты его личности, которые были несовместимы с сексуально-доминирующим характером.

— Я говорю не об этом, — призналась Тиффани. — Я говорю о том, когда Мастер Йен признал, что мы им не подходим как учителя, и поставил нас в неловкое положение. Когда он сказал кое-что о решении одной проблемы. Мне кажется, он говорил о нас.

Так было только потому, что Мастер Йен был ужасной затычкой в бочке, когда дело доходило до окружающих его людей.

— Да, я подозревал, что он пытался сыграть сваху. И это сработало. Теперь иди и раздевайся, чтобы я смог насладиться плодами его стараний.

— Ты не злишься?

— Ну, меня раздражает то, что у меня не было возможности поиграть со своей сабой сегодня вечером, и теперь, кажется, она хочет подвергнуть меня психоанализу, когда все, чего я действительно хочу сделать — это накрыть своим ртом ее киску.

Это было настолько грубо, насколько он мог выразиться, но иногда ей требовалась эта безжалостная честность. Мужчина никогда бы ей не сказал таких слов, не будь они в сексуальных отношениях, но девушка должна была привыкнуть к нему, использующему грязные выражения, когда она рядом.

Бог знал, что он все время думал о ней. Грязные разговоры не беспокоили его. Другие мысли, которые роились в его голове, — да.

Мысли, что Себастьян сможет удержать ее, что он сможет любить эту женщину. Эти мысли беспокоили его.

Но он отбросил все это на мгновение, потому что не был готов отпустить ее. В конце концов, мужчина так и сделает, потому что это было бы самым добрым поступком. Она заслуживала того, кто мог любить ее всем своим сердцем, кто не видел мир через фильтр предательства и потерь. Тиффани была ярким светом. Он не собирался быть тем, кто заберет это у нее. Но, может быть, Себастьян, хоть не долго мог бы погреться в ее тепле, сохранив его для грядущих холодных и одиноких ночей.

— Я думала, что ты будешь злиться на Большого Тага за манипулирование тобой.

— Ты злишься на него? — он не подумал об этом. — Потому что, это как бы влияет на твои собственные манипуляции.

— Мои манипуляции сводились к тому, чтобы уложить тебя в постель, и они сработали. Я также была отшлепана за них, могу напомнить.

А он оплакивал ее бедный зад. Маленькая мазохистка.

— Я не собираюсь шлепать Большого Тага. Не думаю, что он будет сидеть смирно. И я могу сделать хуже, Тиффани. Я мог бы связать тебя и поиграть с твоей маленькой киской, пока ты не будешь умолять меня, а потом я развяжу тебя и лягу спать.

Это было бы наказанием для него самого, а Себастьян не сделал ничего плохого.

— Я буду хорошей, Мастер, — она остановилась. — Должна ли я называть тебя Сэром?

Он думал об этом во время долгой поездки на машине из «Санктума».

— Наш контракт гласит, что ты должна называть меня Мастером. Этот контракт действителен до открытия ресторана. Давай соблюдать его в этот период времени.

— И затем он закончится?

Скорее всего, ему придется ее отпустить. А сможет ли он? Было бы легче, если бы они не жили вместе. Не было никакой причины, чтобы они не могли продолжать отношения Д/С. Себастьян должен был подумать об этом.

— Мы перезаключим свой контракт, если захотим, ну а сейчас, ты можешь либо подчиниться моим инструкциям, либо использовать свое стоп-слово.

Этот ответ, казалось, удовлетворил Тиффани. Она стянула рубашку через голову. Ее грудь появилась в поле зрения. Она не стала надевать бюстгальтер в раздевалке. Мужчина мог сказать, что Тифф никогда не носила его, если не работала в столовой. Как он и просил.

Девушка, казалось, была готова угодить ему. Он не был настолько глуп, чтобы ожидать, что это сработает в долгосрочной перспективе, если он не преклонится перед ней.

Сколько Себастьян мог дать ей? Сколько мог взять? Мужчина знал, что если попросит слишком много, Тиффани убежит прочь и будет права. Никто не должен был брать на себя бремя. Ни один.

— Я упоминал, как ты была красива в этой одежде?

Ему нравилось смотреть, как Тиффани раздевается. Черт, но она делала это для него, по его приказу. Он должен был прийти в себя. Себастьян будет брать ее каждый день с этого момента и до истечения срока их контракта. Он будет упиваться ею.

— Рада, что вы так думаете, Мастер.

Мужчина мог поклясться, что каждый раз, когда это слово слетало с ее уст, его член отвечал.

— Ты красивей, когда обнажена. Собираешься сделать то, о чем я просил?

Она сняла юбку и, конечно же, как послушная девочка не надела нижнего белья. Ее прекрасные формы были выставлены для него.

— Вы имеете в виду, хочу ли я, чтобы вы поглотили мою киску? Потому что ответ — да. Ответ — «я ждала вечность, чтобы ваши великолепные губы коснулись моей киски». Я уже упоминала, насколько сексуальны вы были в коже? Единственное, что сексуальнее этого горячего тела в костюме из кожи, это чувственный, смехотворно горячий рот, говорящий о сексе и грехе.

Она повернулась на каблуках и пошла к своей спальне.

Тиффани собиралась убить его.

То, как он относился к Алисии, было чем-то подростковым. Тогда речь шла о надежде на будущее, мечтах о семье. Это было любовью молодого человека.

То, что Себастьян чувствовал к Тиффани, было совершенно другим. Это было первобытно, и он был подобен пещерному человеку.

Мужчина был джентльменом. Был воспитан, чтобы быть джентльменом и относиться к женщинам в своей жизни определенным образом. Он никогда не говорил бы с Алисией так, как говорил с Тиффани. Если бы он сказал Алисии, что хочет связать ее, она бы отмахнулась от него и вздрогнула от ужаса как подобает леди.

Почему это делало ее леди? Сегодня вечером он видел, как два человека уступили своим инстинктам, смотрел, как они превращаются из социальных посредственностей в тех, кем хотят быть друг для друга.

Почему и он не мог иметь этого?

Тиффани была не меньшей леди, чем Алисия. Даже, может быть, больше, потому что не ставила под сомнение свои собственные потребности и не осуждала других. Она сбросила с себя одежду, чертовски хорошо понимая, как была прекрасна, и предложила всю свою прелесть миру. Она была доброй к людям вокруг нее.