Идеальность

Лера не ответила. Осторожно поднялась, всё ещё сжимая гробик, баюкая его, как младенца. Слезы лились из глаз. Она подумала, что с Настей ничего не случилось, что время ничего не сделало с ней, можно открыть крышку и посмотреть.

— Что в руках? — крикнула Ната. — Покажи руки, Лера! Хватит, наигрались!

Молнии снова осветили поляну. Ната увидела гробик в руках Леры и громко, удивлённо охнула.

— Ты нашла её?

Лера сделала несколько шагов, огибая вырытую недавно яму. Её уже залило водой.

Прислонилась щекой к деревянному боку, вдохнула гнилой запах смерти. Строчки колыбельной начали растворяться, словно этот запах нарушил какие-то взаимосвязи в цепочке воспоминаний.

«Спи, моя радость, усни»

— Это моя дочь! — крикнула Лера, всхлипывая. — Ната, представляешь, я вспомнила! Я откопала! Она здесь! Она всё это время была здесь!

Лера подошла ближе, раскачиваясь от усталости и от внезапного приступа то ли агонии, то ли истерики. Ната сжимала в руке пистолет. Дождь размазал по её лицу тушь. Мокрые волосы прилипли к лбу, лежали на плечах и щеках. Ещё одна вспышка молнии коротким рассветом обнажила растерянность на лице Наты. Такой сцены она точно не ожидала. Никакой идеальности, всё в прошлом.

— Лера, остановись. Стой!

— Я любила её больше всего! Мне очень, очень, очень плохо сейчас. Ты не поймёшь. Ты можешь быть идеальной во всём, Ната, но никогда не поймёшь этих чувств. Мне жаль тебя, сестричка.

Лера сделала два шага в сторону Наты, подхватила лёгкий полусгнивший гробик одной рукой, а второй замахнулась — и воткнула ржавое лезвие старого ножа Нате под ключицу. Лезвие вошло легко до рукоятки. Ната закричала, вскинула руку с пистолетом.

Выстрел не просто оглушил — он с хрустом вырвал барабанные перепонки из ушей. Левый глаз погас, будто его выключили невидимым выключателем. Что-то больно ударило по голове, Лера дёрнулась, теряя равновесие, но не отпустила рукоятки ножа, навалилась на Нату и упала вместе с ней, на неё. Выдернула лезвие и ударила ещё раз, под подбородок. Ната ударила её рукоятью пистолета по челюсти, зубы чиркнули друг о дружку и вроде бы даже сломались.

— Ты вообще любила кого-нибудь? — Лера выплюнула сгусток крови Нате в лицо. — Мне кажется, нет.

Она навалилась всем телом на нож, погружая его всё глубже в тело Наты. Видела огромные Натины глаза, вылезающие из орбит от напряжения. Леру снова ударили, но уже не сильно.

Шум в голове вырвался наружу, и Лера поняла, что кричит.

Она упала лицом в траву, чувствуя, как хриплое и горячее дыхание сестры смешивается с её собственным дыханием.

Гробик лежал рядом, опрокинутый на бок. Крышка его съехала, и Настя, милая, родная Настенька, вывалилась наружу. Только это была уже не она, конечно же не она, ну а как иначе?

Лера собрала остатки сил и закричала. А потом раздался ещё один выстрел.

Глава 20

Она любила читать по утрам сонник. Даже после всего, что произошло. Странные привычки имеют свойство въедаться в подкорку сознания намертво.

Ей всё ещё снилась поляна, но уже без фортепьяно, ножки которого утопали в рыжей траве. Деревья перестали походить на безликие тени зрителей, нетерпеливо ожидающие её выступления. И уж точно никто больше не шептал на ухо судорожные и нервные фразы. Некому было — та самая Лера из прошлого ушла окончательно.

Иногда во сне появлялась Настя, и Лера просыпалась, вздрагивая. Сон быстро рассеивался, приходило настоящее — старая больничная палата на четыре места, круглый телевизор на подоконнике, потрескавшаяся штукатурка, запахи лекарств, варёной курицы, солёных огурцов, фонарный свет сквозь занавески, шум машин, разговоры из коридора и бубнение радио у соседки слева.

Реальность была так хороша, так стабильна, что Лера радовалась каждому короткому пробуждению и не хотела проваливаться обратно в вязкую темноту сна. Он попросила принести ей сонник. Читала, как книгу, по алфавиту, чтобы отвлечься и продержаться как можно дольше. Но сон был сильнее, дрёма накатывала, веки тяжелели, и Лера засыпала, чтобы позже проснуться чуть более здоровой, чем раньше.

У койки то и дело появлялись знакомые и незнакомые лица.

Открыла глаза: пожилой врач много говорил, не ожидая ответов. Что-то про трудное восстановление, сон и операции.

Открыла глаза: двое молодых людей устало задавали вопросы про Нату и Лизу, про умершую дочь, наркотики и таблетки, про рецептуру, место работы, дом Риммы Ивановны Бельгоцкой и про отношения с родным дядей. Лера пыталась ответить, но не могла, сил не хватало. Ей в руку вкладывали карандаш, но она с трудом выводила буквы и за целую вечность написала лишь несколько слов дрожащим почерком.

Снова открыла глаза: Вадик сидел молча и улыбался. Он держал Леру за ладонь, гладил волосы, шептал разные слова, смысл которых иногда терялся в эмоциях. Лере хотелось расцеловать Вадика, прижаться к нему, потереться щекой о его щетину, но не было сил даже улыбнуться как следует. В голове постоянно шумело: шум приходил волнами, иногда становился чуть тише, а иногда вытеснял все остальные звуки. Левый глаз вращался в глазнице, но ничего не видел. Он был укрыт плотной повязкой. Лера разглядывала Вадика и хотела, чтобы он не растворился после её следующего сна. Хотела, чтобы Вадик вернулся.

Чаще всех рядом оказывалась мама. Она переехала в квартиру Леры на время, приходила в палату каждый день, приносился еду, свежую одежду, лекарства. Мама постоянно плакала, и это было невыносимо. Лера не могла утешить — не сейчас — и сбегала в сны, лишь бы больше не видеть слёз.

Потом прикатил Пашка. Инвалидное кресло совсем ему не шло. Пашка сидел с таким видом, будто оказался в нём по недоразумению. Он презирал больницы и явно хотел выбраться отсюда как можно быстрее.

— Паршиво выглядишь, — сообщил Пашка вместо приветствия.

Она только шевельнула плечом, не в силах выразить радость.

Пашка гладко побрился, где-то раздобыл потёртый военный камуфляж, но всё равно был в тапочках на босую ногу и с марлевой повязкой, закрывающей нижнюю половину лица.

— Я как только смог передвигаться, сразу к тебе рванул, — продолжил Пашка. — Меня не пустили. Неделю околачивался рядом, выжидал. Курить хочется — закачаешься. Я бы почку продал за сигарету. А на улицу не пускают, сволочи.

— Как ты выжил?

— Тебе ещё никто ничего не рассказывал?

Она слабо мотнула головой. Её не хотели беспокоить.

— Проявил чудеса героизма, — сказал Пашка. — Это если кратко. Я два дня провалялся в подвале той самой писательницы.

Он рассказал о том, как выбрался из подвала и дозвонился до Вадика. Вадик и отец Наты приехали за ним через полчаса. Тут же втроём рванули к Лизе, обнаружили запертую дверь и отключенные телефоны. Лера и Ната тоже пропали.

Там же, на лестничном пролёте у двери в Лизину квартиру, Вадик принялся рыскать в записях Бельгоцкой, пытаясь найти хоть какую-нибудь информацию по ключевым словам. И таки нашёл.