Идеальный реверс

У капитана аж брови на лоб полезли.

– Эм… В смысле, совсем выпить?

Ах, ну да, он же у нас героический вояка… Идеалы, пафос, все дела. Идиот. Сдохнет ведь из-за меня.

– Тащить меня неразумно, я вас замедляю. Так хотя бы принесу пользу.

– Знаете что, Смит? Идите нахер со своей разумностью!

Однако в следующий момент капитан замирает, разглядывая меня, и задумчиво проводит языком по острым резцам. Сердце сжимается. Всё-таки согласился с моими аргументами? Издалека доносятся голоса, он делает шаг ко мне, и я непроизвольно напрягаюсь. Все рефлексы кричат, что я не должен подпускать к себе человека, который собрался меня убить, но я сдерживаюсь как могу. Нет, я не из типажа самоубийц, но, в конце концов, я всегда знал, что «жили долго и счастливо» – сказка не про меня. Во всяком случае, принести пользу человеку, который спас мне жизнь, лучше, чем сдохнуть на потеху публике.

Капитан приближается почти вплотную и останавливается, глубоко дыша. Берёт меня за подбородок и отворачивает лицо в сторону – открывая доступ к шее, – однако тянет почему-то. Наверное, ему действительно трудно смириться с убийством подчинённого. Хотя он знает меня не так уж долго, но у военных свои закидоны – братство, взаимопомощь и прочее подобное.

Наконец, склоняется к шее, быстро прокусывает кожу. И почти сразу в моём сознании отдаётся его головокружительное удовольствие. Пьёт большими глотками, жадно впивается в кожу, царапает зубами. Вцепившись в одежду, тянет на себя, а вскоре перебирается ладонями дальше, на спину, поглаживая, прижимая теснее… И это неожиданно приятно – знать, что его удовольствие связано со мной. Я никогда раньше не испытывал подобного. Видел в глазах людей лишь страх, отвращение или презрение, и представить, что кто-либо может меня обнимать – вот так, – было невозможно.

Голова кружится, сердце трепыхается, пытаясь частыми поверхностными ударами компенсировать недостаток крови. Ладони инстинктивно сжимаются в кулаки, требуя оттолкнуть то, что высасывает из меня жизнь, и, чтобы отвлечься, я концентрируюсь на ощущении удовольствия в сознании капитана. Нет, это определённо не самая плохая смерть.

Зрение отказывает, я уже ничего не могу разобрать за серой пеленой. Ноги подгибаются от слабости. И вдруг – он меня отпускает. Сил не хватает даже открыть глаза, я только сползаю по стене, всё глубже проваливаясь в темноту.

Запах крови. Незнакомый человек. И не успеваю я хоть что-нибудь осознать, как уже вцепился в него зубами. Нужно пить.

***

Сначала казалось, что всё нормально. До тех пор, пока я не дошёл до ванной и не обнаружил на шее своего отражения тёмно-красный след, в происхождении которого сомнений не возникает – засос. С характерными такими царапинами от острых зубов. Блядь… Но ведь я тоже его кусал… Ну да, у него-то – эта полумаска, закрывающая и шею. А у меня – только китель с низкой стойкой воротничка. Блядь ещё раз. И нет никакой возможности это прикрыть, не могу же я накрутить на шею газовый шарфик с оборочками.

Ну, вот так я и ходил – с засосом. А что я могу сделать? Пошли все в жопу.

Через неделю в первый раз заметил, как на построении, когда я подошёл подать капитану график, некоторые начали ехидно ухмыляться и переглядываться. На следующий день в коридоре услышал за спиной насмешливое мурлыканье: «Капитанская шлюха…». Вообще, мне было бы плевать, если бы не он. Капитан Блэйк уж точно не заслужил подобных шуточек в свой адрес. Но что я могу сделать?

Нет, кое-что всё-таки могу – проверить, какой мне остался срок обязательной отработки. Одиннадцать дней, затем я подам заявление, и уволят меня… так, через две недели. Замечательно, значит, меньше чем через месяц я свалю, и постепенно эта история забудется.

Вот только мысли о предстоящей свободе от тупого армейского быта не вызывают радости, как следовало бы. Я вдруг понял, что привык к капитану – и к нашим коротким разговорам, и к его не особо смешным шуткам, и к ощущению спокойной уверенности, которое от него исходит.

Как назло, и он стал проводить со мной больше времени. Иногда выйдет из своего кабинета, заварит чай, прислонится бедром к столу с кофеваркой – напротив моего стола – и смотрит, как я работаю. Или бродит туда-сюда по приёмной, сочиняя очередную докладную. Мне даже кажется, что он и сам этого не замечает, а вот я замечаю всегда – у меня в его присутствии улучшается настроение. И мысль, что всё это закончится совсем скоро, вызывает ощутимое неприятие.

глава 7

Вопрос в том, как жить дальше. Ну, уволюсь – и куда идти?

Подумав, я ничего не решил. Вообще ничего. Всю жизнь решали за меня, нужно было только подчиняться: будешь старательно выполнять команды – получишь койку и еду. Ха, прямо как в армии. А когда уволюсь, командовать будет некому. Это обескураживает. У меня нет никаких идей, чем бы я хотел заниматься.

В книгах люди вроде меня, без семьи и профессии, обычно бродяжничали, нанимаясь на поденную работу. Хотя там действие происходило в прошлом, сейчас не знаю, принято ли так.

Но меня, думаю, мало кто согласится взять. Судя по тому, что я увидел здесь, в этой части, к мутантам по-прежнему относятся без особой симпатии.

А с другой стороны, где-нибудь в глубинке – какая им разница, кто будет мешки таскать? Может, и заплатили бы. Конечно, если не убьют.

В больших городах, наверное, народ либеральнее. Хотя ещё не факт, что в романах правду пишут. С другой стороны, там криминала должно быть много, на улицах чужаков не любят.

Нет, всё-таки чем меньше людей вокруг, тем безопаснее.

Ладно. Уволюсь, выйду за ворота части и просто пойду вперёд по дороге. План не хуже прочих.

А пока нужно держаться подальше от капитана, чтобы не давать повода для слухов. Странно это всё, мне казалось, что в подразделении к нему хорошо относятся, отзываются с уважением – ну, из того, что я слышал. Так-то я с ними не сижу, или на лестницу ухожу, или в спортивный зал. Но вот чуть что – сразу какую-то херню насочиняли. Не люди, а падальщики.

Не все, но многие – теперь пялятся на меня изучающе, хотя раньше не обращали внимания. Если компанией сидят – перешёптываются с улыбочками. Сразу видно, что заняться нечем. Их бы к Ларту в клетку запихать – живо бы стало не до херни, у него дисциплина железная, потому и арена одна из самых известных. А тут, конечно, казарма для малолеток, песочница, чтоб в куличики играть. Раздали мальчикам жетоны – типа, вы теперь крутые парни, – а они и довольны, поглядывают на всех снисходительно и сплетни разводят.

Конец ознакомительного фрагмента.