Идет розыск

— В сельхозтехнике ты тоже не спец, — скептически заметил Эдик.

— Само собой, — согласился Виталий и неожиданно предложил. — Слушай, а что, если я вообще ни за кого себя выдавать не буду?

— Каким же ветром, дорогой, тебя туда задует?

— А просто я в отпуске и друга по армии ищу, Петра Сергеевича Свиридова.

— Это еще кто такой? — изумился Эдик.

— Да где-то в этих местах механизатором работает. Ты не думай, — засмеялся Виталий, — у меня в самом деле такой дружок в армии был. В славной нашей десантной части. Знаешь, сколько мы с ним боевых троп прошли?

Эдик усмехнулся.

— И где же сейчас этот твой дружок?

— В том-то все и дело, что где-то под Рязанью. Механизатор в колхозе. Да, это самое лучшее, ты уж мне поверь.

— Ну, а сам ты кто такой будешь? — не отставал Эдик.

— Я? В Москве работаю. Допустим… слесарь-сантехник.

— А в этом ты хоть чуточку петришь?

— Ого! Сам дома краны и бачки чиню, засоры прочищаю, стояки выключаю. Что тебе еще надо для первого раза?

— Не пройдет, — покрутил головой Эдик. — Не похож ты, дорогой, на сантехника. А вообще-то надо тебе хоть одну профессию как следует освоить. На всякий случай, понимаешь. Мало ли что.

— А я из милиции уходить не собираюсь, — усмехнулся Виталий.

— Вообще. Все в жизни может пригодиться. Вот я экономист. Это кое-что, я тебе скажу.

— Эх, — вздохнул теперь уже Виталий. — Я, конечно, в юрисконсульты могу податься или еще куда по юридической части. Только хреновый я буду всюду работник. Мое место здесь, в розыске. А вообще, если хочешь знать, — добавил он, — меня очень история увлекает.

— Ну, это в трудную минуту не выручит, — махнул рукой Эдик.

— Как сказать.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, как «что»? Человек без своего прошлого и будущего не человек. Так и каждый народ. Знать все о своем прошлом, и хорошее, и плохое, необходимо. Это нам один умный профессор еще в университете говорил. Все знать. Тогда и будущее будет достойное.

— Ну, историю мы в школе проходим.

— Э, милый. Это только пол-истории. Ты, вот, Карамзина почитай или там Соловьева. Что у нас на Руси творилось. В каждом из нас наша история сидит. Это понять надо. А то стариков наших послушай. Тоже, брат, история. И тоже в нас сидит.

— Это лопнуть можно, дорогой, — засмеялся Эдик.

— Что-то не отмечалось еще таких случаев, — серьезно возразил Виталий. — А вот наоборот было. От пустоты лопались. И еще я тебе скажу. История заставляет над собственной жизнью задуматься. Кто ты есть и куда ты идешь.

— Я есть человек, — гордо произнес Эдик. — Гомо сапиенс. И творю доброе дело, которому нет конца и не будет, — заключил он бодро.

— Ладно, — махнул рукой Виталий. — Что-то мы с тобой расфилософствовались. Так принимаешь мой план?

Эдик кивнул.

— Тогда идем, доложим начальству.

Разговор происходил в комнате Эдика, поэтому они спустились этажом ниже.

Цветков отнесся к поездке Виталия серьезно.

— Помни, — сказал он напоследок, — там всякое может случиться. Люди среди них есть, сам знаешь, какие.

— Вообще-то наш контингент смирный, — усмехнулся Эдик. — Он больше любит на нас жаловаться, понимаете. Чем крупнее жулик, тем выше жалуется.

— Группа, судя по всему, смешанная, — возразил Цветков. — Там и ваши, и наши. Так что, все можно ждать. Местных товарищей придется предупредить.

— Вот это не надо, Федор Кузьмич, — живо откликнулся Лосев. — Разные могут попасться люди. Могут подпортить дело.

Цветков усмехнулся.

— Предупредим, как надо. Они тебя не найдут, но готовы будут. Мало ли что тебе вдруг потребуется. Вот так и сделаем, — заключил он твердо, не допуская возражений.

Уже вечерело, когда Виталий сошел на небольшой станции, где даже не каждый поезд останавливался.

Высоченные деревья, голые и хмурые, уныло выстроились вдоль длинной платформы и с двух сторон подступали к одноэтажному и довольно симпатичному зданию вокзальчика, новенькому, сложенному из красного кирпича с белыми рамами окон и дверями. «Ухаживают», одобрительно подумал Виталий. За густой путаницей голых ветвей и высокого кустарника пристанционный поселок еле проглядывал под уже потемневшим, тяжелым небом, только мерцали где-то вдали огоньки. В холодном воздухе кружились редкие снежинки и тут же таяли, прикоснувшись к земле. Под ногами тускло блестели лужи.

Платформа была пуста. Пока Виталий оглядывался, несколько пассажиров, сошедших с поезда вместе с ним, уже исчезли.

«Та-ак, — подумал Виталий, поставив у ног свой маленький, потертый чемоданчик и закурив, по привычке закрывая ладонями огонек зажигалки. — Значит, первый пункт у меня Лялюшки, „темное место“, как говорит товарищ Албанян, потом Горелово, потом Сухой Лог. Ну, названия. Впрочем, Лялюшки звучит даже ласково. Как же мне туда добраться на ночь глядя? А, может, тут, на станции, заночевать? Тут, наверное, и буфет есть, чаек. Ну, да посмотрим».

Он запахнул свое старенькое, видавшее виды пальто, подхватил чемоданчик и бодро направился к станционному зданию, приветливо светившемуся своими большими, чистыми окнами.

В зале ожидания было светло и тепло. На одной из длинных, отполированных временем, потемневших скамеек, оставшихся, видимо, от прежнего вокзала, кто-то спал, укрывшись с головой телогрейкой, на другой — сидели две женщины, ели что-то и тихо переговаривались между собой.

Слева от окошечка кассы находился буфет.

Там суетилась полная, немолодая женщина в белом халате. За ее спиной на подставке сопел огромный блестящий самовар.

Виталий подошел к буфету, рассмотрел выставленные под стеклом бутерброды с потрескавшимися сырными ломтиками и тушками какой-то рыбки, блюдца с красноватым винегретом, сметану в граненых стаканах и решил, что с голода он тут не умрет. А чай — это было вообще отлично. С чая он и начал.

— Попрошу два стакана, — сказал он. — Раз самовар, значит, чай должен быть отличным, так я полагаю.

— Какой уж есть, — сухо ответила женщина, окинув Виталия настороженным взглядом, и спросила. — С поезда?

— С поезда, — подтвердил Виталий. — Вот погреюсь у вас и дальше отправлюсь. Лялюшки далеко будут? Как туда добираться?

— Два раза в день автобус. Час назад последний ушел.

— А километров сколько туда?

— Поболе двадцати будет.

— Да-а. Пешком не доберешься.

Женщина тем временем выставила перед ним два граненых стакана с чаем, блюдце с сахаром и все так же сухо спросила: