Идет зеленый шум

– Шут гороховый!
– прошипели Весы.
– Как вырядился!

И выбросил руку - сверкнуло лезвие, но Клятов успел отскочить. Альберту досталась вторая пуля: она угодила в левый глаз. Александр Терентьевич похвалил себя за удивительную меткость, недоумевая, откуда она вдруг взялась. Двери комнат отворились разом, словно по команде. Оставшиеся друиды вышли в коридор и стали наступать; при этом они угрожающе скандировали:

– Идет, гудет Зеленый Шум! Идет, гудет Зеленый Шум!

Впереди всех крался Неокесарийский; его лицо удлинилось, руки превратились в рачьи клешни. Клятов махнул топором и отрубил правую. Инкуб пронзительно заорал и отбежал в сторону, собираясь зайти с фланга. Александр Терентьевич отложил его на потом. На него надвигался более опасный противник: Гортензия Гермогеновна, пыхтя вечной папиросой и уподобляясь паровому катку, переместилась во главу отряда и катила, приготовив для Клятова смертельные объятия. Он выстрелил дважды, попав в солнечное сплетение и грудь, но Дева приближалась, и лишь лицо ее сделалось очень бледным и неподвижным. Экономя боеприпасы, Александр Терентьевич выдернул из-за ремня нож и насквозь проткнул мощную шею. Гортензия Гермогеновна споткнулась и начала падать; тут же Неокесарийский, подобравшись сбоку, вцепился Клятову в плечо. Едва он это сделал, как получил вторым ножом в живот. Пот стекал по лицу Александра Терентьевича крупными теплыми каплями. Не стало Рака, Весов, Девы, Водолея и половины Близнецов, так что работы еще было невпроворот.

Входная дверь сорвалась с петель, в квартиру хлынула милиция.

– Уже вылупились?
– крикнул Клятов отчаянно и прицелился. Но ему не позволили выстрелить: прыгнули как-то хитро и сбили с ног.

– Ой, ой!
– причитала Анна Леонтьевна, убиваясь над мертвым Неокесарийским.

– Пусть его расстреляют!
– кричала Юля.
– Пьет без просыпу, как въехал! Черти стали мерещиться! Пусть его посадят в клетку, на цепь! Пусть кастрируют!

Клятов извивался, тяжело дыша. На его запястьях защелкнули наручники; из комнаты Александра Терентьевича уже несли будущее вещественное доказательство - бутыль со спиртом. Ее держали двумя пальцами за самый верх, чтоб не стереть отпечатков.

– Ох, Нилыч, Нилыч!
– никак не могла успокоиться Анна Леонтьевна.

– Не слушайте их!
– зарычал Клятов, уложенный на пол ничком.

– Они вовсе не люди.

– А кто же они?
– спросил над ним насмешливый голос.

Клятов дернулся, но ему наступили сапогом на шею.

– Это чудовища. Они приходят по ночам, живут с деревьями. Вы знаете, что спрятано в почках на улице? Там спят их личинки, туда они откладывают яйца.

– Понятно, - ответил голос сверху и обратился к кому-то, находящемуся рядом: - Бригаду уже вызвали?

– Так точно, специализированную, - гаркнул невидимый человек.

– Сколько народа положил, сволочь, - проговорил третий невидимка и ударил Александра Терентьевича по ребрам.
– Рейнджер, мать его так. Откуда оружие взял?

Клятов безмолвствовал.

– Теперь прославишься, - пообещал сапог на шее.
– В газетах про тебя напишут. Но ты не прочитаешь: там, где ты теперь будешь, газет не дают.

– Прославлюсь, - прошептал Александр Терентьевич.
– Это верно. Потом, не сейчас. Потомки оценят, не вы.

– Что ты там лепечешь?
– последовал новый удар.
– Совсем борзой? Вот сейчас уйдем и оставим тебя одного, с твоими соседями. Пусть они с тобой сделают, что захотят. Согласен?

– Оставьте, - попросил Петр Осляков.
– Мы тебя, командир, не подведем. Все будет шито-крыто. Умер от отравления суррогатами алкоголя. Годится?

– Отставить, не положено, - вздохнул старший наряда.
– Будем вывозить.

– Очень жаль, - сказал Осляков.

...Александра Терентьевича увезли в больницу, поскольку состояние его здоровья внезапно резко ухудшилось. Упало давление, наросло забытье. В больнице к нему приставили милицейский пост, и два омоновца томились, покуда в Клятова вливали всевозможные живительные растворы. Однако милиционеры не дождались: Александр Терентьевич умер. Он так и не пришел в себя, у него остановилось сердце - так объяснили врачи.

Старший был прав: в желтой прессе действительно появился подробный репортаж о побоище, которое обезумевший пьяница учинил в коммунальной квартире.

Когда номер увидел свет, уже цвела сирень. Шумела свежая листва, и сотни одуванчиков приветливо желтели в густой ароматной траве.

май - июнь 1999