Идея фикс

Лара прижалась к широкой груди Пламена, в которой гулко колотилось сердце. Краем глаза она успела заметить совсем рядом длинное растерянное лицо — пошедший вслед за ними Зиновий оторопел, увидав поцелуй, и отступил к зарослям терновника… Потом раздались шаги и грубые руки оторвали их друг от друга. Незнакомые люди, бандитские повадки… Да это же ограбление! Лара не успела закричать — жесткая ладонь зажала ей рот и хриплый голос пригрозил: «Молчать, стэрва!»

…Анжела, стоявшая рядом с Робертом Степановичем у самого каменного стола, спешно прокручивала в голове полученную информацию. Конечно, товарищ Паламарчук здорово выпил и вообще находился в необыкновенно приподнятом состоянии. Естественно, Анжела предполагала, что он предпримет попытку склонить ее на интим. Но чтобы молоть такое!..

Вчера ночью он едва не подрался с Сашей. Но вместо того чтобы отомстить, спешно заслав «Радугу» на работу в отстающий колхоз, привел Анжелу в «Аул» с важными гостями, посадил рядом и без всякой конспирации оказывал ей знаки внимания. А ведь у Паламарчука жена — боевая подруга, тоже работница идеологического фронта, и двухлетний внук. В городе же сплетен не любят, особенно про больших бугров…

Конечно, в «Ауле» собрался узкий круг. Иностранцы и москвичи разъедутся, а Федоренко никогда про своего шефа ничего не растреплет. Во всяком случае, ради такого торжественного выхода в свет Анжела постаралась выглядеть эффектно. Еле втиснула свой изящный задик в узкие белые джинсы, которые имелись в городе пока у нее одной, и набросила прямо на голое тело пеструю мужскую рубашку, связав полы узлом на животе. Мало ли как сложатся обстоятельства — ведь и американец и болгарин пока свободны. Однако они тесно прилипли к своим девушкам, считая певицу девушкой партийного босса. Анжела понимала, что вечеринка не окончится для нее платоническими беседами. И обещаниями уже не обойдешься. Придется расплачиваться за долгую разлуку и за вчерашний инцидент с Сашей. Флиртуя с шефом, она придумывала пути к отступлению. И вдруг… Он взял ее за руку и, глядя прямо в глаза, как цирковой гипнотизер, заговорил вовсе не пьяным голосом: «Я ради тебя одно дельце затеял. Рискованное. Если выгорит — вся наша судьба переменится… Слушай, у меня есть давняя мечта — махнуть отсюда куда-нибудь подальше. Навсегда. Жене деньги оставлю, много денег. А тебя заберу. Ты у меня в Америке самой модной певицей станешь. Миллионов не пожалею». — Он дышал прерывисто, теснее подступая к девушке. Жаркие ладони крепко обхватили ее талию. Анжела не сопротивлялась. Она лишь молила бога, в которого тайно верила, чтобы он наслал грозу или землетрясение. Тогда уж блудливому козлу будет не до любовных утех. Сладко улыбнувшись Паламарчуку, она подумала: «Чтоб ты провалился!» Ее пожелание тут же исполнилось. Раздался глухой удар, как по волейбольному мячу, и крупное тело рухнуло в траву. Анжела увидела окруживших поляну людей. Орудуя прикладами, они, словно овец, согнали в кучу людей, оторопевших от неожиданности, разомлевших от вина и волшебных видений. Парни с ружьями ей не понравились.

В городе поговаривали о банде, засевшей в горах. Грабеж селений, нападения на сберкассы, жестокие драки и даже убийства состоятельных людей — все самые страшные события, происходящие здесь, записывались на их счет. На какого хозяина работали «лесные бандиты» — беглецы из разных колоний, — никто не знал, но боялись шайку все. Федоренко, однако, не потерял присутствия духа, обратившись к бандитам по-свойски:

— Тихо, ребята. Произошла ошибка. Мы не денежные мешки. Это — иностранцы, отдыхающие в международном лагере «Буревестник». Арчи Келвин — американский журналист. Лара Решетова — дочь замминистра из Москвы. А человек, которого вы ударили, — секретарь обкома партии товарищ Паламарчук. Я лично — директор лагеря. Денег у нас нет. Можете забрать, что завалялось. И вообще — вас привлекут к ответственности…

— Хватит бузить, урод, — прервал директора один из бандитов, по-видимому, главный. — Ошибки нет. Каждый получит то, что ему причитается… — Он хохотнул. — Кавалеры схлопочут «награды», а девок мы не оставим себе. Обслужим всех.

Остальные бандиты, человек 10–12, согласно загалдели.

— Вы будете в тюрьме! Я вам это сказал, — рванулся удерживаемый за руки Пламен.

— Не вякай, шавка! Что это тут у тебя болтается? — Приблизившись к болгарину, главарь банды сорвал с его шеи фотоаппарат и грохнул его о камень. — Хорошая вещь, но нам ни к чему. Наши личики, если понадобится, за казенный счет сфотографируют. И фас, и в профиль… Так… — Он подошел к сидевшему в траве Паламарчуку. Анжелика носовым платком промокала ссадину на скуле пострадавшего.

— Разойдись! — прорычал главный. — М — налево, Ж — направо. Будете обслужены по разной программе.

— Позвольте… Здесь не Америка! — взъярился Федоренко и получил мощный удар в челюсть.

— Спасите… — жалобно всхлипнул шахматист. — У меня денег нет. Вот — три рубля. И в чемодане еще пятнадцать. Меня сюда пригласили по путевке комсомола, в качестве премии за победу в турнире…

Его никто не слушал. Работая прикладами, бандиты согнали мужчин в кучу. Раздался вопль — болгарин ухитрился вырваться и садануть ногой в челюсть главаря. Это был блестящий прыжок. В Болгарии уже обрело популярность карате, в отличие от усердно запрещавших чуждую борьбу Советов. На парня бросились трое, завязалась драка.

— Пустите его! — рванулась Лара. — Вас всех расстреляют!

— Уведите девок, — сплевывая кровь, сказал главарь. — Пора расходиться.

Через пару минут на опустевшей поляне воцарилась тишина. Так же мирно вздыхало внизу море и взахлеб трещали кузнечики. На каменной плите поблескивали бокалы, изумрудом светилось горлышко бутылки. Словно злой волшебник произнес заклятье и пировавшие здесь люди превратились в невидимок.

— Я не понимал, что происходит, — продолжил Келвин, вновь наполняя чашку густым кофе. — По-английски бандиты, естественно, не изъяснялись. Но то, что это не друзья и не продолжение карнавала, — мне растолковывать не пришлось. Лишь я и шахматист остались без увечий. Все молчали, спускаясь в оцеплении захвативших нас басмачей по горной тропинке. Вскоре мы оказались у темного сарая — в таких держат овец или другую скотину. Нас затолкали внутрь, и кто-то, засветив фонарик, пробежал ярким лучом по нашим лицам.

— Раздевайся, гады. Будем шмон делать. — Так, наверно, звучал переведенный мне Паламарчуком приказ. Я предложил Роберту:

— Скажи им, — я плачу тысячу долларов и даю обещание не заявлять в полицию, если они нас отпустят.

— Деньги у тебя и так отберут. А на милицию эти ребята… чихали. У них там свои люди. — Он снял галстук, пиджак, рубашку. — Не советую с ними спорить — зубы выбьют в два счета, если не пришьют.

— Господи, Роберт, а слайд? Мы же потеряем карту!

— Не голоси. Во-первых, у меня дома осталась хорошо запрятанная копия. Ни одна живая душа не знает. А эту, что принес для тебя, я Анжеле успел передать. Сказал — партийный документ чрезвычайной важности. Она местная, ее здесь все знают. Эти бандюги здорово секут, что к чему.

— Так они должны соображать, с кем имеют дело! — Я достал свой американский паспорт и пачку зеленых стодолларовых.

— Сэр! — подошел я к главному. — Я — американец! — прорычал в самое ухо. — Шпион! Андерстенд? (Слово «шпион» я умею говорить на всех языках).

Мужик посмотрел на деньги, покрутил в руках паспорт и что-то крикнул своим воякам. Меня весьма неделикатно подхватили под руки. Я с трудом сдерживался, чтобы не раскидать сволочей приемами дзюдо, которым владел в то время еще очень неплохо.

Главный сунул в карман моей рубашки паспорт, пиджак с меня сорвали, заставили снять брюки и почти любезно поволокли к выходу. Оружия, как ты понимаешь, я при себе не имел.

— Если меня выпустят, я пришлю копов, — крикнул я Паламарчуку.

— Давай поскорее, — на хорошем английском пискнул уже раздевшийся догола шахматист. Да, этот парень не выглядел культуристом…

Натянув на голову мешок, меня поволокли вниз. Потом пинком швырнули куда-то. Сгруппировавшись, я катился вниз и вдруг растянулся на чем-то твердом. Вокруг было тихо, никто не нарушал мой покой. Тогда я сел, с удивлением ощупав ладонями теплый асфальт и содрал с головы мешок.

Представляешь, — пустынное шоссе, петляющее вдоль берега моря. Редкие фонари, вокруг которых кружит мошкара. Я — в беленьких трусиках и голубой рубашке. Без копейки денег, но с английским паспортом в кармашке. И абсолютно живой! Ты будешь смеяться, но, кажется, у меня нечасто бывали такие веселые минуты: я хохотал, как помешанный, представив, что произошло бы с моими бывшими коллегами, доведись им увидать такую картину!

— Тебя бы списали за негодностью, агент 003, — зевнул Сид, сильно сомневавшийся в правдивости истории разговорчивого джентльмена. Он прикидывал причины, заставившие Келвина удерживать его у себя дома, но к однозначному выводу не пришел. На гомика старикан не похож и на тайного садиста тоже.

— Почему 3? — Арчи нахмурился.

— Это номер телефона психушки в одном маленьком городке, где мне приходилось трудиться.

— Не лестно. Но лучше, чем я подумал… В другом маленьком ведомстве, где мне довелось служить, так называли «двойников». Тех, кто работает на две стороны и еще на черта в придачу.

— Извини, что прервал на самом веселом месте. Ты оказался голым на шоссе и побрел к таксофону.

— Какому таксофону? Ах, ты же не уловил юмора: в СССР на дорогах нет таксофонов и там нет никакой «Службы спасения»! Да что я тебе буду объяснять про них! Я сидел под фонарем и счастливо смеялся. Но вслед за всплеском животной радости спасшего свою шкуру существа на меня обрушилось отчаяние: Снежина осталась в руках террористов. Я должен был немедленно заявить о случившемся в милицию. Но вокруг не было никого! Ни одна машина не проезжала по шоссе… Я поднялся и двинулся в сторону города. Вскоре мне попался столб с указателем километров. Всего десять!