Идея фикс

Чемпион неловко толкнул стул, задел скатерть, уронил стакан с компотом, после чего протянул всем по очереди длинную, узкую ладонь. Наверно, это был застенчивый и вполне симпатичный парень. Но в компанию он не вписался.

— Ты понимаешь сама, Ларочка, Костержец — наша гордость. Он должен быть зафиксирован и в репортажах болгарина и в отчетах других товарищей. Ваша группа — идеологический и эстетический центр заезда. Примите Зиновия и включите в кадр, — по-дружески объяснил Решетовой после обеда директор. Он, очевидно, сделал определенное внушение и шахматисту. Парень, поселившийся в этом же корпусе, прилип к ней как банный лист.

Лара едва успела покрыть ногти лаком, как в дверь постучали. По робости стука, скорей похожего на царапанье, и по неудачности момента, выбранного для визита, она поняла, что за дверью — Зиновий. Есть такая порода людей — они всегда появляются не вовремя.

— Извини, я, кажется, помешал… — глянул исподлобья шахматный гений, — нужно согласовать костюм. — Он прошел на лоджию вслед за Ларой и сел в кресло, прямо на косметичку. Лара в ужасе покрутила в руке раздавленную пудреницу. — Зеркальце треснуло! Ну неужели не видно, что кресло занято?!

— Послушай, покажи крышку… А, эту фирму я знаю. «Ланком». Из «Березки». У мамы такая же. В Москве я обязательно куплю тебе новую, — пообещал залившийся краской смущения парень.

«Нужен ты мне в Москве!» — подумала девушка и спросила:

— Ты собирался нарядиться шахматным королем?

— Черт… — Он сморщил нос и поправил очки. — Конечно, я не хочу переодеваться. Ведь это не обязательно — всем что-то изображать, правда?

— Конечно, не обязательно. Можешь фигурировать в этом своем костюме. — Она снисходительно окинула взглядом долговязую фигуру. Костержец всегда появлялся в хорошо отглаженных серых брюках и сорочке с короткими рукавами и воротничком апаш. Очевидно, у него их полный чемодан.

— Федоренко настаивает. Нашел какой-то клетчатый балахон и корону. Остались от спектакля. И заставляет меня в этом… — Зиновий болезненно сморщился.

— Тогда надень. Подумаешь! Все равно «черти» будут всех ловить и мазать грязью, а Нептун станет макать в море. Пламен успеет пару раз щелкнуть тебя в мантии. Фото для журнала «Болгарская молодежь». — Лара поправляла смазавшийся лак.

— Ты правда думаешь, что будет не смешно?

— Смешно. — Она строго посмотрела на него. — В дружеском смехе нет ничего плохого. Это юмор, понял?

Зиновий смутился. Его глаза предательски скользнули по Лариным коленям, выглядывающим из-под короткого халатика.

«Еще чего не хватало!» — подумала девушка, выпроваживая дурацкого поклонника.

Явление Нептуна было намечено на восемь часов — сразу после ужина. Небольшое представление на пляже — все давно отработано: свита, морские черти, пираты, русалки обменяются стихотворными приветствиями. Затем празднество перенесется на танцплощадку, где будет играть «Радуга», а затейники будут организовывать разные игрища — бег в мешках, «накорми кашей», жмурки и прочие конкурсы. Выступят представители самодеятельности, затем начнется коллективное братание — хоровое пение, танцы, массовые гуляния в парке и, естественно, безобразия…

Юрий Кузьмич поднял глаза к потолку, прося защиты у высших сил. Он тайно верил в бога, но даже шепотом опасался к нему обращаться. Так, глянет и подумает: «Господи, пронеси! Комиссия из обкома под руководством самого Роберта Степановича Паламарчука. С каким-то американским коммунистом. То ли черным, то ли белым, но уж точно — цээрушником. А здесь — чехи напьются, немцы туда же, араб этот придурковатый неизвестно что выкинет. За группой «Радуга» только присматривай — такие хоть Солженицына начнут читать наизусть или играть рок-н-ролл».

В таких случаях мероприятие, как ни странно, выручало блядство. Побольше девок в костюмах «русалок» да «чертей», чтобы по кустам шастали с целью потискаться. Дело молодое, идеологически хоть и не желательное, но все же вполне допустимое. Не на площади же, а в укромных местах. Федоренко называл разгул праздника Нептуна «половой акцией дружбы», завершающейся, в сущности, к завтраку. Важно проследить, чтобы на территорию никто из посторонней публики не прорвался, для чего у ворот и всяких лазов в ограждении будут установлены пикеты дружинников.

В корпусах, как в студенческой общаге, обычно идет гудеж до утра. Начальство собирается на торжественный ужин на вилле, а поскольку та занята арабом, никакого соседства не выносящим, то столы будут накрыты в банкетном зале клуба. Активистам розданы карнавальные костюмы, остальные изобретают одежку сами: разделся до трусов, вымазался грязью — вот тебе и «негр». А девушки все больше «морские царевны» — купальничек, и во все места бусы понатыканы, ленточки, листики-цветочки… О, лето! О, юность! О, беспокойство в штанах…

Юрий Кузьмич потянулся, прикидывая, кого бы из отдыхающих трахнул в первую очередь. Наверно, болгарку. Темпераментная, стерва… Потом… потом министерскую дочку — сопли-вопли, клятвы, слезы, цитаты из классиков… «Многим ты садилась на колени, а теперь сидишь вот у меня…» Нет, это об Анжелке! Пожалуй, с нее и следовало бы начать! Оторва-девка! А когда в глаза смотрит, так вся и млеет, так и плавится…

— Юрий Кузьмич… — В дверях стоял главный спортивный инструктор лагеря Антон Сергачев с огромной штуковиной в руках. Он обычно изображал Нептуна, въезжая на монолыже прямо из воды на мелкую гальку. Эту лыжу он и притащил в кабинет директора. — Как, по-твоему, с этим можно работать? Я еще месяц назад написал заявление насчет замены. Здесь же каркас отходит… Нет, я не поеду… На жопе да по гальке… Это уж ты сам, Юра, сам. Я не берусь.

— Да иди ты… — отмахнулся директор. — Кроме тебя забот нет! Давно бы свою галошу починил или «выбил» у завхоза новую. Я-то здесь при чем? Заявление подписал. Из кожи вон лезу, а после каждого твоего чертова праздника по уши в дерьме!

— Так во всей стране то же самое…

— Сказанул! Язык без костей… Людям награды вешают за проведение мероприятий такого масштаба. А здесь только докладные строчи и объяснительные записки. — Федоренко покосился на лежащую поперек его письменного стола лыжу. «На таком корыте да перед всем честным народом…» Представив себя вываливающимся из волн на пляж прямо под нос комиссии, Федоренко зябко поежился.

Глава 3

На дверях жилища Градовых красовались две надписи. Одна, выполненная бронзовой краской по вишневому оргстеклу, гласила: «Квартира образцового содержания», другая — тушью по ватману, выглядела угрожающе, завершаясь тремя восклицательными знаками: «Комнаты не сдаются!!!» А что сдавать? Спальня супругов, столовая, в которой раскладывалась софа для Анжелки, и застекленная лоджия — место обитания восьмидесятилетней бабуси. Кухня — в пять квадратных метров, прихожая — не повернешься. Правда, у оврага, вдоль которого шли гаражи и сараи жителей пятиэтажек, Градовы имели «коттедж» — хозблок, превращенный в летнее жилье. Здесь с апреля по октябрь, свободная от родительской опеки, проживала Анжелика.