Иди на Голгофу

Я на время успокаивался. Все ясно! Человек есть изначальная гнусная тварь, а религия - опиум для народа. Только зачем эту тварь поить таким утонченным и не очень-то дешевым напитком? И стала ли лучше эта тварь, когда ее перестали поить этим напитком?

Я рассказал в своей группе об этом кошмарном случае. "Подумаешь, какое дело, - сказал один из моих товарищей, - А вот у нас было дело, так дело!" И он целый день рассказывал о "своем" кошмарном деле, гордился им, хвастался. Ему, наверное, важно было затмить "мое" дело и быть в центре внимания. "Родителей надо наказывать, - сказал другой, - Посылают детей одних в магазин!.." "Милицию надо усилить, - сказал третий, - Народные дружины! Поголовное участие населения в охране порядка! Вспомните, чему нас учили классики марксизма!" И никто не подумал о том "некоем начале", которое я заподозрил в изначально гнусной твари - в человеке. "Все-таки чего-то не хватает в людях, - сказал я, - И это "что-то" не заменишь борьбой с пьянством, усилением милиции и поголовным вовлечением населения в охрану порядка, изучением классиков марксизма..." "Чего?! Закуски, - сказал мой друг, сам большой любитель выпивки, - закуски не хватает! Если бы мы закусывали подобающим для человека двадцатого века образом, то, поверь мне, число девочек, которых убивают за трешку, сократилось бы вдвое!" Как человек советский, он мыслил масштабно.

Прошли годы. Теперь я знаю, чего именно нам не хватает. Я стал специалистом по этому дефицитному элементу человеческой жизни - специалистом по разговорам на тему о Душе, Вечности, Боге. Для меня никогда не было проблемы, существует Он реально или нет. Я с некоторых пор живу со страстным желанием, чтобы Он был. Я понял очень простую истину: если многие люди захотят, чтобы Он был, Он придет. Все дело не в Нем, а в нас. Он - это мы. Все остальное есть суета сует и всяческая суета. Это говорю вам я, Учитель Праведности, - так в шутку прозвали меня мои клиенты и собутыльники.

Прозвали не без оснований, У меня действительно уникальная профессия: я учу людей тому, как научиться хорошо жить и хорошо закончить свою жизнь. Делаю я это, разумеется, нелегально. Легально людей учат жить Партия и Правительство, а в нашем городе - лично товарищ Сусликов и прочие руководители области. Но они учат людей жить для общества, на благо народа (как народ может жить на благо народа?!), ради счастья будущих поколений. Я же учу людей жить для самих себя. Учу, как быть красивым, здоровым, умным, удачливым, молодым и счастливым. Я даю частные уроки и консультации. И беру за них, как за уроки иностранного языка или за натаскивание школьников для экзаменов в институты. Этим я тоже занимаюсь.

ЧТО ЕСТЬ ЧЕЛОВЕК

У меня есть знакомый, который оспаривает любые мои утверждения, - мой Антипод. Заикнулся я как-то о некоем врожденном "святом" начале в человеке. Он усмехнулся и поволок меня в здание областного суда, где слушалось дело группы рабочих с химического комбината. Эти рабочие в день получки заманивали своих собратьев в свой цех, обещая выпивку, убивали их, забирали деньги, а трупы бросали в какую-то жидкость, в которой они растворялись бесследно, полностью (вплоть до пуговиц, ключей и металлических зубов). Таким путем они отправили на тот свет больше двадцати человек.

Разоблачили их случайно. "Обрати внимание, - сказал Антипод, - никакого раскаяния, только сожаление, что попались из-за сущего пустяка. Где оно, "святое начало"? Если тебе этого мало, я могу помочь тебе устроиться на работу на химическом комбинате, а еще лучше- в "Атоме" (так называется секретное атомное предприятие в одном из районов области). Ты там такого насмотришься, что концлагеря сталинских времен тебе покажутся гуманными учреждениями". "Не надо, - сказал я, - Я верю тебе. Но если в человеке нет святости от природы, ее нужно вселить в него извне. В этом задача Бога". "Попробуй, - усмехнулся Антипод, - Когда тебе удастся это сделать хотя бы в отношении одного человека, покажи мне его, и я дам тебе власть вселить святость во все человечество".

О ПЬЯНСТВЕ

Пьянство не есть мое призвание. Это- моя профессиональная обязанность. Я на этот счет не есть исключение. Тот самый начальник милиции, о котором я уже упоминал, жаловался мне, что не может ни дня обойтись без выпивки, хотя водку ненавидит. А его подчиненные почти сплошь алкоголики. И ничего не поделаешь. Без выпивки у нас ни одно дело не делается. Недавно было совещание в обкоме по поводу борьбы с пьянством. Мириться с этим дальше нельзя. На заводах иногда целые цеха простаивают из-за пьянства. Так, после совещания добрая половина участников оказалась в бесчувственном состоянии в вытрезвителе и в отделениях милиции. А ты говоришь! (Я, между прочим, как раз молчал.) Начальник попросил меня научить, как пить, не пьянея и без последствий для головы и желудка. Я сказал, что я лично отрыгиваю выпитое и сплю, где свалюсь, и до тех пор, пока не очухаюсь естественным образом. Начальник сказал, что спать на службе и на совещаниях ему никак нельзя. Отрыгивание он отверг как бессмысленный "перевод добра". Велел к следующему разу (что он имел в виду?) придумать для него хотя бы средство, заглушающее спиртной дух изо рта. Я ему это средство изобрел, не дожидаясь "следующего раза". Как выяснили мои враги и разоблачители, регулярное употребление этого средства сокращает жизнь человека на десять лет. Это, однако, не помешало ему овладеть городом в считанные дни. Теперь в городе не увидишь ни одного трезвого шофера. А придраться не к чему. Не будешь же анализ крови делать каждому! После нескольких смертных случаев и крупных автомобильных катастроф "средство" как-то сошло на нет и забылось. Но начальник милиции употребляет его до сих пор и чувствует себя превосходно. Он знает меру! А то, что он не доживет десять лет, - пустяк. Для русского человека лишние десять лет жизни - ничто.

НАЦИОНАЛЬНАЯ РЕЛИГИЯ

Я, конечно, не сразу докатился до такого убогого состояния. Заметьте: убогое состояние у Бога! Но не буду вас утруждать лингвистическим анализом. Сначала я был рядовым пьяницей. Из-за пьянства меня исключили из комсомола. Из-за пьянства прервалась моя успешно начатая научная карьера. Я был даже не столько пьяницей, сколько инициатором и вдохновителем пьяных сборищ. И что особенно важно: я был теоретиком и поэтом пьянства. Сочиненный мною гимн пьянству приобрел общегородскую известность. Вся армия стукачей была брошена на поиски автора гимна: в это время началась антиалкогольная кампания, и гимн сочли за вражескую идеологическую диверсию. После этого я все свои стихи читал моим собутыльникам как услышанные от других. Хочу внести в связи с этим коррективы к сказанному выше. Мое учение выросло не на пустом месте, не в стороне от столбовой дороги мировой цивилизации, а на самой этой дороге и из вполне реальных источников. Марксизм имел три источника. У меня этих источников тоже три. Первый из них, как вы уже догадались, надо полагать, есть наша национальная религия - наше русское пьянство. Наше пьянство играет роль, принципиально отличную от других стран. Вернее, в других странах пьют и впадают в алкоголизм, но пьянство, как таковое, есть только у нас. Это не алкоголизм (как у американцев, финнов, шведов) и не форма питания (как у французов и итальянцев), а наша фактически национальная религия, адекватная нашему духу и образу жизни. Конечно, наше пьянство обычно переходит в свинство. Но и свинство есть наша национальная черта. Пьянство без свинства это вовсе не пьянство, а выпивка в западном стиле. Или грузинство. Русский человек пьянствует именно для того, чтобы впасть в свинство и учинить свинство. Выпивка предполагает выбор компании, душевное состояние и прочее. Пьянство ничего не предполагает. Пьянство - это когда попало, где попало, что попало, с кем попало, о чем попало. Это - основа для всего прочего: и для компании, и для душевной близости, и для любви, и для дружбы...

Я сказал, что я - организатор и вдохновитель пьяных сборищ. Но я выразился неточно: я есть некое организующее и вдохновляющее ядро этих сборищ. Я никого не уговариваю на выпивку и никого не собираю. Мне достаточно просто появиться в местах, где я могу быть замечен. При виде меня пьяницы бросают все дела и твердо решают "поддать", у выпивающих появляется идея "А не заложить ли сегодня?!", переходящая в намерение "наклюкаться", а трезвенники впадают в мрачное рефлектирующее состояние, выражаемое формулой: "Жизнь уходит, а я как идиот пью только молоко и чай! Почему я должен отказываться от радостей жизни?! К черту! Эх, и надерусь же я сегодня!"

Я просто стою и с грустью наблюдаю мирскую суету. Или медленно иду, погруженный в свои мысли. И все знают, что это за мысли ("Выпить, стервец, собрался!") и куда я движусь ("В забегаловку, негодяй, бредет!"). И я постепенно обрастаю собутыльниками, как Христос обрастал апостолами и последователями. Когда я приближаюсь к намеченному злачному месту, я уже бываю окружен восторженной толпой, а у того злачного места нас уже ждет другая восторженная толпа. И благодать Божия нисходит на нас. Мы, просветленные и любящие друг друга, роемся в карманах, звеним медяками, потираем руки, хлопаем по плечу, обнимаемся, шутим, вспоминаем анекдоты и хохмы. И над нами парит сияние, издали напоминающее по форме водочную бутылку и пивную кружку одновременно. Я воздымаю длань к небу. Наступает тишина. "Дети мои, - тихо говорю я, но голос мой звучит, как труба архангела в Судный день, - предлагаю сегодня начать с "Мальтуса"" (Мальтус - один из вариантов пьянства, открытых мной. В этом варианте пьется смесь водки и пива, причем порция пива возрастает в арифметической, а порция водки - в геометрической прогрессии). В ответ на мое предложение раздается ликующий вопль народа.

МОИ И ЕГО СТРАДАНИЯ

Первая обязанность Учителя Праведности - не учить других, а быть учимым другими. А для этого надо терпеливо выслушивать всякого, желающего высказаться, и стремиться понимать его и сопереживать с ним рассказываемое. Чужие секреты я всегда храню, и исповедующийся это чувствует с самого начала. И порой рассказывают мне такое, что они не решились бы открыть даже священнику и следователю КГБ. Один человек, тайной профессией которого являются методы разврата, рассказал мне омерзительнейшие факты из своей биографии. Но я все же не стал доносить на него, хотя избавление мира от этого чудовища было бы большим благом для людей. Я до сих пор не знаю, как следует поступать в таких случаях. Пока я прибегаю к самому малодушному средству: стараюсь уклониться от выслушивания исповедей такого рода. Но мне это не всегда удается. И к тому же это не соответствует моему общему принципу: выслушивай всякого, желающего в словах очистить душу свою. Правда, люди часто хотят не столько очистить свою душу, сколько испакостить твою. Но где тут разграничительная линия? Покаяние исповедующегося? Это слишком сильное требование для наших дней. Согласно моему учению, покаяние не требуется, ибо сама потребность высказаться несет в себе покаяние. И этого достаточно.

Иногда мои собеседники о своих душевных тайнах ничего прямо не говорят и крутят вокруг да около. Я их не вынуждаю к откровенности, я придерживаюсь на этот счет правила: не принуждай никого к совершению желаемых тебе поступков даже в мыслях. И опять-таки проблемы: где грань между желаемым и нежелаемым, где грань между отсутствием желания и нежелания, где грань между пресеченным и невозникшим желанием? Я не верю в то, что есть какие-то психологические критерии для этого. Я склоняюсь к тому, что их нет вообще, что они еще только должны быть изобретены. В данном случае я не знаю, есть у меня желание выслушивать откровения собеседников или нет и является мое внешнее равнодушие заглушенным желанием или природным безразличием. Кстати, о безразличии: как быть с ним? Морально оно или нет? Когда оно морально и когда нет? Видите, сколько проблем ставит такой заурядный случай перед существом, обреченным на роль Учителя Праведности. И поверьте мне, для него эти проблемы несут не интеллектуальное развлечение, а страдание. После каждой беседы с теми, кто раскрывает мне свою душу, я впадаю в болезненно-лихорадочное состояние, я буквально бьюсь головой о стенку в поисках решения этих мучительных проблем. И никто не в силах мне помочь, ибо я избран помогать всем и находить решения в себе самом. Поймите, -люди: Бог есть прежде всего самострадание и лишь затем сострадание! Быть Богом не столько трудно, сколько мучительно. Лишь в такие минуты я не просто понимаю, а каждой клеточкой своего тела ощущаю смысл христианской идеи, что Он принял страдания людей на себя. Его мучения перед распятием и распятие суть лишь внешний символ скрытых душевных страданий, доступный вульгарному сознанию масс. Он, как и я, бился над решением неразрешимых проблем.