Иди сквозь огонь

Она перевернула лист и указала на новое лицо в группе Кайзера. Палыч вгляделся, и глаза его затуманились. Может от подкатывающей слезы, может от воспоминаний.

– Майка. Майя. Наша девочка-весна… – Он хрипло произнёс это и умолк.

И Катя поняла, что вопросы стоит оставить. Пока.

Палыч уловил заминку, и улыбнулся грустно.

– Потом, как-нибудь, это долгая история. И в ней очень много того, что хочется никогда не вспоминать. Так что, пока мы эту историю не будем ворошить.

Он захлопнул альбом и задвинул на старое место, в угол.

– А сейчас нам надо подумать, что делать с этим приглядой снаружи. И – нужно ли с ним что-то делать.

Глава 21

– Новичков привезли!

Кто-то из малышни принёс с улицы весть о редком в последнее время событии – поступлении новых детдомовцев.

С тех пор, как умерла Евдокия Максимовна, пробывшая директором дома не один десяток лет, всё изменилось. До неузнаваемости.

Дом превратился в застенки.

Кирилл стоял у окна, на втором этаже, и разглядывал происходящее внизу, во дворе. Когда-то и он точно так же вывалился из автобуса вместе с кучей ребятни и вошёл в стены чуждого здания, ставшего затем домом. И семьёй.

За это время произошло многое. Его били, он бил – обычная жизнь. Победа приходила и уходила. Но всё чаще и чаще – оставалась за ним. И, в конце концов, сложилось так, что Кирилл стал вожаком стайки пацанов, той самой, что поставила всё на свой лад в детдоме и вокруг него. Может, они были и подростками, но – как в той сказке – прутьями единого веника, который не сломать просто так.

Его уважали. Как и стаю. Не боялись, а именно уважали, как уважают ненавистного врага, признавая за ним честь и храбрость. В конце концов, Кирилла признали и в выпускных группах, приняв в ряды равных. Без всякой драки, как обычно, а совсем обыденно – лидеры старшаков собрались и выразили ему своё уважение, просто пожав руку по очереди.

И с каждым рукопожатием внутренний стержень в Кирилле становился крепче и крепче – «Я сумел!».

Его распирала гордость в тот момент, но разрастись ей не дали – один из парней хлопнул дружески по плечу и шепнул на ухо:

– Не облажайся, малой.

И подмигнул ободряюще. Кирилл взъярился было, но прищур глаз у парня слегка изменился, предостерегая от необдуманного.

– Я не малой! – буркнул он, скидывая напряжение. Парни расхохотались, один из них окликнул весельчака.

– Гришай, ты чего ему там шепнул, опять разводишь?

– Да нет, кое-что по делу брякнул, ибо речено – тяжело карабкаться, да легко падать.

Гришай, дурашливо изобразил раскоряченную фигуру падающего человека. А потом посерьёзнел и сухо повторил.

– Ты, Кирилл, запомни, что я сказал. Забудь смех, но не слова. И береги свою стаю. Волк ты знатный, это все оценили. В кабана не превратись, это – главное. И малышню не забывай. Они все в нас нуждаются. Тем более, теперь у нас крыска командует – и мышкует так, что все скоро зубы на полку сложат.

– Да, непорядок. – Непроизвольно брякнул Кирилл, и смех разразился с новой силой. Кто-то даже утёр слезу, выскочившую от смеха.

– Чёрт, да ты прямо, как немчура какая – те о порядке вечно гутарят. Орднунг, йа-я! Кайзер, да и только! А чё, знатное погоняло, Кирилл. Берёшь? – Толпа затихла, ожидая ответ.

– Беру. Порядок, значит порядок. Будет вам порядок. – Кайзер окинул всех посуровевшими глазами. – Имя, оно силу имеет. Спасибо.

– Вива, Кайзер! – и снова каждый из них пожал руку новичку, теперь уже окончательно равному среди равных.

С тех пор Кирилл редко слышал своё настоящее имя. Слух о крещении быстро прокатился по группам, и теперь к нему часто обращались ребята из групп помладше, и совсем малышня – каждый с какой-то просьбой и проблемой. Кому-то он помог, кому-то не смог.

Жизнь шла своей чередой, день за днем. И с каждым днём жизнь в некогда родном доме становилась всё невыносимей. Новый директор, Лариса Спиридоновна Грабкина превратила подростков в источник дохода, найдя для каждого подходящее занятие. Занятие, целью которого стало лишь одно – заработок денег.

И многие согласились подрабатывать. Да, это было противно, поначалу.

Но, деньги меняют всех. Один приоделся, другой завёл крутую подругу – процесс пошёл. Один за другим, пацаны шли в кабинет к Лариске, как её называли между собой детдомовцы, часто добавляя эпитет «крыска». И становились винтиками в конвейере, который наладила директриса. На улицы хлынули малолетние пушеры, каждый из которых нёс две-три, а то и побольше, доз наркоты. На малолеток обычно не обращают внимания, да и что делать с ними, если поймаешь?

Несколько раз милиция привозила пойманных на горячем, и каждый раз мадам Грабкина устраивала публичную экзекуцию, отчитывая подростков за прегрешения, которые они сотворили по её же приказу. Удовлетворённые стражи порядка удалялись, и тогда наступала очередь настоящего наказания. И часто это были не слова.

Реакция не стала чем-то из ряда вон выходящим, новым или изощрённым. Нет. Воспитанники просто побежали. Мальчишки, девчонки – бежали все, когда по одному, когда по два.

Ранее шумные, коридоры превратились в пустые тоннели, по которым уже не ходили поезда веселья.

Жаловаться кому-либо никто даже и не думал, все понимали, что поверят, в любом случае не им, а этой фифе, которая с каждым днём всё больше превращалась в фурию. Младшие классы позапирали в спальнях, выводя на учёбу, да в столовую. Прогулки и развлечения – запретили.

Тогда-то они и начали выходить на улицы по вечерам, в попытках подзаработать на гостинцы для малышни. Вылазки лишь сплачивали его стайку.

Приключение в парке, когда он получил обещание от Розы, не стало чем-то из ряда вон выходящим, если не считать прикосновение к мистике.

В тот вечер Кирилл ощутил ещё кое-что, что слегка изменило его, засев маленькой занозой в сознании. Он отмахивался от досаждающего воспоминания, но картина полуобнаженного женского тела периодически всплывала в памяти. Волчонок давно перешагнул тот порог, что отделяет детство и отрочество от зрелой юности, но как-то не тянулся к противоположному полу. Он ведь стал Кайзером, у которого время на пустые занятия совершенно отсутствовало.

Так он думал, совершенно искренне. Но, время от времени память совершала мелкую подлость, и он снова ощущал то, что стало для него в тот вечер совершенно новым чувством.