Идиот

–  Получил, - ответил князь, краснея и замирая.

–  Объясните же немедленно, что вы об этом думаете? Это необходимо для спокойствия мамаши и всего нашего семейства.

–  Послушай, Аглая… - забеспокоился вдруг генерал.

–  Это, это из всяких границ!
– испугалась вдруг чего-то Лизавета Прокофьевна.

–  Никаких всяких границ тут нету, maman, - строго и тотчас же ответила дочка.
– Я сегодня послала князю ежа и желаю знать его мнение. Что же, князь?

–  То-есть, какое мнение, Аглая Ивановна?

–  Об еже.

–  То-есть… я думаю, Аглая Ивановна, что вы хотите узнать, как я принял… ежа… или, лучше сказать, как я взглянул… на эту присылку… ежа, то-есть… в таком случае я полагаю, что… одним словом…

Он задохся и умолк.

–  Ну, немного сказали, - подождала секунд пять Аглая.
– Хорошо, я согласна оставить ежа; но я очень рада, что могу наконец покончить все накопившиеся недоумения. Позвольте, наконец, узнать от вас самого и лично: сватаетесь вы за меня или нет?

–  Ах, господи!
– вырвалось у Лизаветы Прокофьевны. Князь вздрогнул и отшатнулся; Иван Федорович остолбенел; сестры нахмурились.

–  Не лгите, князь, говорите правду. Из-за вас меня преследуют странными допросами; имеют же эти допросы какое-нибудь основание? Ну!

–  Я за вас не сватался, Аглая Ивановна, - проговорил князь, вдруг оживляясь, - но… вы знаете сами, как я люблю вас и верю в вас… даже теперь…

–  Я вас спрашивала: просите вы моей руки или нет?

–  Прошу, - замирая ответил князь.

Последовало общее и сильное движение.

–  Все это не так, милый друг, - проговорил Иван Федорович, сильно волнуясь, - это… это почти невозможно, если это так, Глаша… Извините, князь, извините, дорогой мой!.. Лизавета Прокофьевна!
– обратился он к супруге за помощью, - надо бы… вникнуть…

–  Я отказываюсь, я отказываюсь!
– замахала руками Лизавета Прокофьевна.

–  Позвольте же, maman, и мне говорить; ведь я и сама в таком деле что-нибудь значу: решается чрезвычайная минута судьбы моей (Аглая именно так и выразилась), и я хочу узнать сама и, кроме того, рада, что при всех… Позвольте же спросить вас, князь, если вы "питаете такие намерения", то чем же вы именно полагаете составить мое счастье?

–  Я не знаю, право, Аглая Ивановна, как вам ответить; тут… тут что же отвечать? Да и… надо ли?

–  Вы, кажется, сконфузились и задыхаетесь; отдохните немного и соберитесь с новыми силами; выпейте стакан воды; впрочем, вам сейчас чаю дадут.

–  Я вас люблю, Аглая Ивановна, я вас очень люблю; я одну вас люблю и… не шутите, пожалуста, я вас очень люблю.

–  Но однако же это дело важное; мы не дети, и надо взглянуть положительно… Потрудитесь теперь объяснить, в чем заключается ваше состояние?

–  Ну-ну-ну, Аглая! Что ты! Это не так, не так… - испуганно бормотал Иван Федорович.

–  Позор!
– громко прошептала Лизавета Прокофьевна.

–  С ума сошла!
– так же громко прошептала Александра.

–  Состояние… то-есть, деньги?
– удивился князь.

–  Именно.

–  У меня… у меня теперь сто тридцать пять тысяч, - пробормотал князь, закрасневшись.

–  Только-то?
– громко и откровенно удивилась Аглая, нисколько не краснея: - впрочем, ничего; особенно если с экономией… Намерены служить?

–  Я хотел держать экзамен на домашнего учителя…

–  Очень кстати; конечно, это увеличит наши средства. Полагаете вы быть камер-юнкером?

–  Камер-юнкером? Я никак этого не воображал, но… Но тут не утерпели обе сестры и прыснули со смеху. Аделаида давно уже заметила в подергивающихся чертах лица Аглаи признаки быстрого и неудержимого смеха, который она сдерживала покамест изо всей силы. Аглая грозно было посмотрела на рассмеявшихся сестер, но и секунды сама не выдержала, и залилась самым сумасшедшим, почти истерическим хохотом; наконец вскочила и выбежала из комнаты.

–  Я так и знала, что один только смех и больше ничего!
– вскричала Аделаида: - с самого начала, с ежа.

–  Нет, вот этого уж не позволю, не позволю!
– вскипела вдруг гневом Лизавета Прокофьевна и быстро устремилась вслед за Аглаей. За нею тотчас же побежали и сестры. В комнате остались князь и отец семейства.

–  Это, это… мог ты вообразить что-нибудь подобное. Лев Николаич?
– резко вскричал генерал, видимо, сам не понимая, что хочет сказать; - нет, серьезно, серьезно говоря?

–  Я вижу, что Аглая Ивановна надо мной смеялась, - грустно ответил князь.

–  Подожди, брат; я пойду, а ты подожди… потому… объясни мне хоть ты, Лев Николаич, хоть ты: как все это случилось, и что все это означает, во всем, так сказать, его целом? Согласись, брат, сам, - я отец; все-таки ведь отец же, потому я ничего не понимаю; так хоть ты-то объясни!

–  Я люблю Аглаю Ивановну; она это знает и… давно кажется, знает.

Генерал вскинул плечами.

–  Странно, странно… и очень любишь?

–  Очень люблю.

–  Странно, странно это мне все. То-есть такой сюрприз и удар, что… Видишь ли, милый, я не насчет состояния (хоть и ожидал, что у тебя побольше), но… мне счастье дочери… наконец… способен ли ты, так сказать, составить это… счастье-то? И… и… что это: шутка или правда с ее-то стороны? То-есть не с твоей, а с ее стороны?

Из-за дверей раздался голосок Александры Ивановны; звали папашу.

–  Подожди, брат, подожди! Подожди и обдумай, а я сейчас… - проговорил он второпях, и почти испуганно устремился на зов Александры.

Он застал супругу и дочку в объятиях одну у другой и обливавших друг друга слезами. Это были слезы счастья, умиления и примирения. Аглая целовала у матери руки, щеки, губы; обе горячо прижимались друг ко дружке.

–  Ну, вот, погляди на нее, Иван Федорыч, вот она вся теперь!
– сказала Лизавета Прокофьевна.

Аглая отвернула свое счастливое и заплаканное личико от мамашиной груди, взглянула на папашу, громко рассмеялась, прыгнула к нему, крепко обняла его и несколько раз поцеловала. Затем опять бросилась к мамаше и совсем уже спряталась лицом на ее груди, чтоб уж никто не видал, и тотчас опять заплакала. Лизавета Прокофьевна прикрыла ее концом своей шали.

–  Ну, что же, что же ты с нами-то делаешь, жестокая ты девочка, после этого, вот что!
– проговорила она, но уже радостно, точно ей дышать стало вдруг легче.

–  Жестокая! да, жестокая!
– подхватила вдруг Аглая.
– Дрянная! Избалованная! Скажите это папаше. Ах, да, ведь он тут. Папа, вы тут? Слышите!
– рассмеялась она сквозь слезы.

–  Милый друг, идол ты мой!
– целовал ее руку весь просиявший от счастья генерал. (Аглая не отнимала руки.) - Так ты, стало быть, любишь этого… молодого человека?..