Идол

Мой стилист - Лиа, и она тут же начинает зарываться пальцами в мои волосы, одновременно с этим глядя на меня в зеркало. До сих пор стрижка заканчивалась для меня обрезанием секущихся кончиков. Кто ж знал, что массаж головы и момент, когда кто-то просто играет с твоими локонами, так расслабляют. Но мое отсутствие стиля на лицо, так что Лиа с Бренной начинают обсуждать план дальнейших действий.

– Мы сделаем форму, которая будет обрамлять твое лицо, и предадим локонам некоего движения, - объясняет Лиа.

– Она добавит красивые летние акценты, -вставляет Бренна.
– Но, возможно, стоит насытить ее основной цвет?

Через час мои волосы завернуты в фольгу, и я застряла под обогревателем, пока две женщины трудятся над моими ногтями. Бренна танцует вокруг меня, и от этого голова идет кругом.

– Дальше мы будем тонировать твои брови, делая их немного темнее, и придадим им форму. А затем пойдем покупать одежду. Нет, сперва пообедаем. А потом одежда.

– Не забудь о моем настырном пунктике, - напоминаю я.

– О, массаж мы оставим напоследок. Мы же не хотим испортить весь кайф, - она счастливо вздыхает. – Может, я даже пойду на массаж лица. Ага. Звучит блаженно.

Трудно противостоять ее энтузиазму. Со многих сторон она напоминает женскую версию Киллиана, например, своим непринужденным очарованием и тем, как нахально ведет себя по жизни. В некоторых моментах это даже помогает. Не в моем характере легко заводить друзей или вести беседы. Но с Бренной я могу просто откинуться на спинку кресла и позволить ей трепаться.

– О, - восклицает она.
– Я забыла о туфлях! И... Ты считаешь меня сумасшедшей?

Пойманная за тем, что ошеломленно ей улыбаюсь, я могу лишь пожать плечами.

– Я немного завидую твоей радости и волнению. Я же более сдержанная, а иногда зря.

Мастера маникюра уходят, установив мои руки под мини-сушки. Мои ногти сейчас серовато-голубого цвета. После того, как заканчивают и с моими волосами, мы с Бренной делаем педикюр. Я никогда его не делала, и почему-то сейчас это кажется мне грустным. Жизнь в пещере оказалась тратой жизни.

Бренна играет с зажимом для волос.

– Я не всегда это любила, - она наклоняется вперед, ее глаза округляются за ретро-очками.
– Большинство людей считают меня сукой.

– Меня тоже, бывает, считают такой.

В основном потому, что я не представляю, как разговаривать с другими без желания проглотить свой язык.

Нос Бренны морщится.

– Осуждают, если ты слишком молчаливая, и осуждают, если слишком уверенная в себе.

– Как-то так.

– Все мои друзья - парни.

– А у меня нет друзей, - признаюсь я.

Мы обе смеемся, почти что застенчиво.

– Киллиан мне не только кузен, - говорит Бренна, выражение ее лица становится открытым.
– Он один из самых близких моих друзей. И он, очевидно, сходит с ума по тебе. Честно говоря, я никогда раньше не видела, чтобы он писал девушке записки. Тот факт, что он уговаривал Скотти их доставить, - невероятное чудо. Клянусь, у Килла, должно быть, есть что-то грязное на парня.

Она бормочет, и это в некотором роде мило. Но я не признаюсь в этом. Уверена, Бренна расстроится.

Во всяком случае, она продолжает болтать:

– Так, к чему я всё это говорю. А к тому, что мы тоже сможем стать друзьями, я надеюсь.

И либо от того, что я слишком долго была одна, либо из-за гормонов, но я становлюсь сентиментальной и несколько раз моргаю до того, как ответить.

– Мне может пригодиться хороший друг.

Киллиан

Честно? Мне не нужно выходить к толпе, чтобы возбудиться от музыки. Просто что-то должно щелкнуть внутри, и я зажигаюсь.

Тем не менее Скотти организовал концерт в Bowery Ballroom. Впервые мы взяли перерыв на целый год. До этого нам было привычно собирать стадионы - по крайней мере, пятьдесят тысяч поклонников. А теперь петь для пяти сотен?

Это редкость. Мое тело пульсирует от звука, а пот покрывает кожу. Огни ослепляют глаза, превращая толпу в движущуюся дымку, размазанный красный и синий свет.

Я заряжен на все сто, когда мы начинаем играть "Апатию".

Мы не планировали этого. Я даже не уверен, кто решил так сделать. В одну секунды мы играем по случайно составленному списку, а в следующую становимся единым целым, исполняя песню, с которой всё началось.

Я наклоняюсь к микрофону, напевая слова, моя гитара зависает в воздухе над шнурами. В этом месте нет ни мыслей, ни страха, ничего, кроме ритма и потока. Ничего, кроме жизни.

Я бью по высокой ноте в песне. Звук вибрирует в груди и горле. Рядом мои парни поддерживают и поднимают песню на новый уровень. Зверь рычит, аплодирует, масса тел пульсирует вверх и вниз. Люди, подпитывая своей любовью и энергетикой, варятся в этом вместе с нами.

И я дома, словно вернулся в место, где всё имеет свой смысл.

Но лишь до тех пор, как поднимаю взгляд и вижу ее за кулисами. Либерти. Наблюдает за мной в моей стихии. Меня словно бьет электрический ток. И я пою для нее, играю для нее.

Глаза Либби встречаются с моими, улыбка задерживается на ее губах. И я не могу не усмехнуться в ответ. Черт возьми, как же она красива. Я так счастлив ее видеть, что крайне тяжко не уйти со сцены, чтобы обнять ее.

Мы заканчиваем песню, и Зверь воет.

Он хочет большего. Всегда.

Но на данный момент мы закончили. Кланяясь, я бросаю микрофон на подставку и выключаю его.

Уип орет, вертя пальцами палочки.

– Вот то, о чем я говорю.

Ребята смеются и сообщают, что они пойдут в гримерку. Пресса ждет, как и звукозаписывающая компания, и наш фан-клуб, члены которого выиграли лотерею, чтобы встретиться и поприветствовать нас. Чьи-то руки передают мне бутылку воды и полотенце. Я действую на автопилоте, мое тело гудит так сильно, что пальцы дрожат.

Холодная вода скользит по горящему горлу. Но я продолжаю смотреть на Либби.

Она остается с Бренной, в шести метрах от меня, как раз на самом краю сцены. И те же подталкивающие и тормозящие ощущения, которые я чувствую внутри себя, отражаются в ее глазах: потребность в контакте, но и осознание того, что прямо здесь мы не можем ничего сделать. Ведь Либс не хочет, чтобы ребята о нас узнали.