Иду на свет

Петр сказал, снова скашивая взгляд и засекая реакции. У Данилы челюсти сжаты. Взгляд неодобрительный. В нём много слов, но не спешил озвучивать…

— Я бы не брал.

Поизносит после новой длинной паузы.

Делает это, смотря на начальника. Тот тоже мельком в ответ.

Отмечает сухость и твердость. Рядом с ними — легкое сожаление. Действительно не брал бы.

— Почему?

— Для некоторых людей чужая голова — трамплин. Он из таких.

Ответ Данилы лишен одной из важных составляющих правильной аргументации: факты, на которых построен, не обозначены. Но Пётр ведь спрашивал о мнении, а не о фактах — мнение и получил.

Кивнул, повторяя в голове слова. Принял решение для себя.

— Хорошо, спасибо тебе…

Улыбнулся, получил от Данилы ответную улыбку — натянутую, которая тут же гаснет, стоит ему отвернуться к окну…

— Поздравляю, Дань…

Новое обращение Данилу явно удивляет. Они от суда толком отъехать не успели, а он забыл уже. Хмурится, смотрит с сомнением, спрашивает:

— С чем?

— С победой, с чем же ещё?

Осознает, улыбается снова так же, как в суде. И ничего не отвечает. И это тоже правильно.

Ему пора начинать привыкать к победам.

* * *

Тогда его просто спросили. Он просто же ответил. Не уточнял, что решил начальник. Понял по прошествии какого-то времени — Максима в Лексу не взяли. Почему Пётр отказался от идеи — дело не его ума.

Но прошло дохрена лет — и всё с ног на голову.

В Лексе как раз Макс.

Данила там — персона нон грата.

В то же время, что-то вообще без изменений.

Для Максима чужая голова — трамплин. А для Данилы Максим — тупорылое мудло.

Путь Чернова по коридору заканчивается тупиком.

Справа — двери в мужской туалет.

Данила давит ручку, заходит…

Ловит сначала взгляд в отражении, потом улыбку человека, стоящего у умывальников.

Они с Максимом сегодня одеты плюс-минус одинаково. В принципе, как все адвокаты, попавшие в здание. С виду — приличные люди… Но это только с виду.

Данила скользит взглядом по дверям кабинок — все открыты. Вот и отлично. Щелкает замком…

— Данила Андреевич предпочитает ссать в уединении?

Игнорирует комментарий ухмыляющегося Максима, идет к нему.

Видит, что мужчина усиленно делает вид, будто хозяин ситуации тут он.

Только вот нихуя.

Сегодня их вызвали в заседание.

По вопросам суддейской коллегии и по их с Максимом ответам уже как бы понятно, что Лекса проиграет и здесь. Поэтому корчить из себя — бессмысленно.

Но Максим смотрит в зеркало с ухмылкой, вытирая бумажным полотенцем руки, когда Данила приближается…

Откуда-то точно знает, что одну из своих обид — то, что старший Щетинский когда-то пригласил на стажировку не его, и позже на работу тоже не взял, Максим приписал козням «конкурента». Наверное, даже убедил себя, что Данила отговорил начальника из-за страха померкнуть на фоне непризнанного гения…

И Риту он трахать начал, наверное, тоже на этом основании. С особым удовольствием.

Не смог пережить «унижения».

— Эй, ты полегче давай!!! — Максим вроде как предупреждает, вроде как с достоинством. А у самого глаза увеличиваются, когда его разворачивает и приходится делать череду пятящихся шагов. Пока спина в синем плотном пиджаке не бьется о стену. Пока локоть Данилы не вжимается в шею.

Глаза Максима — ещё больше. В них вспышка страха. Потом злость.

Он щурится, оттолкнуть пытается. То ли булькает, то ли кашляет. Но больше не язвит и не улыбается…

— Думаешь, я с тобой шутки шучу?

На вопрос Данилы не надо отвечать. Впрочем, не надо и сопротивляться.

Просто зря мудак расслабился. Зря перед заседанием подходил и упражнялся в остроумии. Зря не прислушался к словам, которые Данила не пожалел для него на той террасе.

— Пусти, придурок…

Максим вытолкнул из себя сдавленно, пытаясь действительно оттолкнуть. Но это не так просто, как хотелось бы.

Да и Даниле приятно видеть, как вместе с потом, страхом и хрипами из соперника выходит спесь.

Максим давно бросал ему вызовы. Раз за разом. Один дебильней второго. И вот только сейчас Данила готов принять.

Но их война долго не продлится. Потому что под маской напыщенного успешного метросексуала скрывается обычный трус с проблемами в самооценке.

— Тебе сказано было к Санте не лезть. Сказано, правда?

Данила спрашивает, отпуская горло, прихватывая за грудки и ещё раз ударяя спиной о стену.

Это не столько больно, сколько унизительно. Это именно то, чего заслуживает Максим. На самом деле — башкой бы в унитаз. Вполне возможно, в школе с ним так тоже делали. Поэтому и вырос обозленным чмом-достигатором.

В голове у Данилы красным моргает: «ты тоже плохо сейчас делаешь, придурок. Палишься ведь»… Но сдержаться он не может.

Его пугает до мороза по коже мысль о том, что это может влезть к ним с Сантой. Что это может сыграть на чувствах девочки, для которой невозможность быть частью Лексы, какой строил и видел её отец, это рана.

Санта очень умная. Ну просто очень. Но она — человек, а значит ею можно сманипулировать. И Максим дергает правильно.

Только он её ждет… И Лекса её ждет, не ради Петра, Санты, самой фирмы, а ради того, чтобы потешить тщеславие её братьев и Максима.

Чтобы Данила — всегда в напряжении, а они отравляли жизнь людей, которых считают врагами.

И пусть Санта скорее всего первым делом поступила бы точно так же, как поступил он — отказала Максиму. Но червяк сомнений её грыз бы. И даже это — слишком жирно для Максютки.

— Мне тебе ноги поломать, чтобы ты успокоился, а? — Данила спрашивает, опять вдавливая Наконечного в стену.