Иду на вы!

Глава 12

По первому снегу постоянно растущее войско князя Святослава перетащило свои ладьи с Днепра на реку Угру, по Угре спустилось в Оку и здесь остановилось на зимовку. Дорога была торная, по ней ни раз русы выходили на Итиль и шли в низовья – кто торговать, а кто разбойничать на речных просторах. Сюда еще весной князь Святослав отправил ладейных дел мастеров и плотников, чтобы рубили лес, ставили зимники для войска, пилили доски и бруски, строили из них ладьи и большие плоскодонные суда – ошивы, которые не жаль потом будет бросить или использовать на дрова для костров. Воеводою во главе тысячи воев князь назначил молодого Добрыню Мала, брата своей жены Малуши. Добрыня должен был охранять место строительства флота, заготавливать съестное, потребное для большого войска.

Место было глухое, деревни кривичей встречались редко, купцы в эти края почти не заглядывали, лазутчики каганбека Хазарского до этих мест если и добирались, то пути отсюда не имели: всех, кто появлялся поблизости, приводили в лагерь и назад не отпускали, чтобы в Итиле не прознали и не забеспокоились.

Зима выдалась снежная, морозная. Многое пришлось претерпеть, дожидаясь весны. Но все когда-то кончается, вершась по извечному кругу. По утренним заморозкам пришло к Святославу большое пешее и конное войско, набранное матерью-княгиней в южных пределах Руси – на золото, присланное из Царьграда. В свое время, то есть в середине апреля, сошел снег, тронулся лед, низины превратились в озера, и почти тысяча ладей и ошив вышли на стремнину Оки, подняли паруса, и попутный весенний ветер погнал их по течению, туда, где в Оку впадает река Моска. Здесь князь Святослав задержался, врасплох захватив хазарского наместника, его немногочисленную рать, сборщиков подати. Расправившись с ними, он потребовал от князя вятичей присоединиться к своему войску. Престарелый князь, с высокого берега Оки обозрев бесчисленное количество судов, наполненных ратными людьми, согласился выделить для князя Киевского дружину. Сам идти отказался по причине недужности, отправив с дружиной своего старшего сына Всеслава. Святослав и тем был доволен.

Через три дня суда отчалили от берега и тронулись в путь. Князь Святослав стоял на носу передовой ладьи в белой рубахе и портах и, поставив ногу в красном сапоге на свернутую в круг толстую пеньковую веревку, вглядывался в безбрежную даль, щурясь от яркого утреннего солнца. Свежий ветер, напоенный горьковатыми запахами распускающихся почек и цветущей вербы, трепал его оселедец и полы рубахи, рябил стремнину широко разлившейся реки. За его спиной мерно звучал барабан, отсчитывая ритм для гребцов, и дружно ударяли о воду весла.

Князь оглянулся назад, и сердце его дрогнуло от радости: сколько хватало глаз, виднелись высокие мачты, паруса и скрывались за поворотом. Такого войска он еще не водил, теперь главное – нагрянуть неожиданно и тогда… Но вперед лучше не заглядывать: боги коварны и мстительны, могут радость превратить в печаль, торжество в унижение, победу в поражение. Лучше, чтобы они не знали о его замыслах, занимались своими божескими делами и не лезли в его, княжеские. А когда он добудет победу, он их, богов, отблагодарит по-княжески: принесет в жертву Перуну пленных исмаильтян и иудеев, ну и что там еще – по воле жрецов и волхвов. Пусть утешатся.

Еще через несколько дней их встретил флот муромцев во главе с князем своим Всеволодом.

Святослав обнялся с ним, показал рукой:

– Видал, княже? А? Вся Русь поднялась. И с таким войском чтоб мы не одолели козар?

– Боги милостивы к тебе, княже Киевский, – ответил ему муромец. – Наши волхвы спрашивали у них, и боги ответствовали, что пойдут впереди твоего войска. Да сбудется их воля!

– Боги всегда идут впереди сильного войска, княже Муромский, – засмеялся Святослав.

– Согласен с тобою, княже, – да устрашат они наших врагов!

Ока все ширилась и ширилась, вбирая в себя небольшие речки и ручьи. Уж правого берега почти не видать, но тут вдруг открылся такой простор, что его глазом охватить невозможно.

– Итиль, княже, – с гордостью произнес князь Муромский Всеволод.

Днепр, конечно, могучая река, но Итиль… В иных местах глянешь – берегов не видать, разве что островки деревьев, затопленных полой водой. А птицы… Сколько здесь птиц! Видимо-невидимо. А рыба! То там, то тут всплеснется что-то, и не поймешь, то ли рыба, то ли водяной, то ли русалка. Или перед самым носом ладьи взметнется огромный хвост, ударит по воде, расплескав ее и пустив кругом гребнистые волны, точно бревно кинули в реку. Затем черный плавник прочертит поверхность и уйдет на глубину, так что сердце у князя зайдется от охотничьего азарта эту рыбину как-то изловить и посмотреть на нее во всю ее сущую величину. А может, это и есть та самая рыба-Кит, что на морях-океянах глотает корабли, о которой сказывали бывалые люди? Может, заплыла эта рыбина из моря Хазарского, но не такая, чтобы очень большая. И сколько же чудес на белом свете, о которых он лишь слыхивал, но видеть не видывал!

Солнце показывало полдень, когда на правом берегу стали видны дымы, у костров люди и лошади. Вот уж машут руками, но голосов не слышно – так далеко это, и люди такие махонькие, аки букашки.

Святослав повелел повернуть ладью к берегу.

– Слушай! – закричали с берега, когда ладья приблизилась к нему.

– Слушаю! – откликнулся Святослав, приставив ко рту ладони.

– Конные отстали, княже, – кричали с берега. – Слишком большая вода! Хан торков Кодяча вопрошает, что делать?

– Скажи хану, что мы к вечеру встанем и подождем. Пусть поспешает! – прокричал князь в ответ и велел выводить ладью на стремя.

Когда солнце перевалило вершину своего дневного пути и стало клониться к покою, ладьи и ошивы пристали к узкой песчаной полоске правого берега, пролегшей у подножия горбатых холмов, поросших лесом. Многие вои, с шумом и гамом стосковавшихся по твердой земле людей, покинули корабли и, захватив топоры, пошли добывать дрова для костров. Сводили лошадей, чтобы дать им пощипать свежую траву в широкой лощине между холмами, по которой протекала медлительная речка. Там и сям ватаги раздевшихся до гола мужей и отроков лезли в холодную воду с короткими бреднями, в иных местах с небольших челнов заводили концы донных сетей, стрелки из лука рассыпались по камышам, подкарауливая гусей, уток и что попадется.

Такая задержка в пути не была предусмотрена, но Святослав понимал, что все гладко получаться не может, а отставшая конница торков, конные отряды северян, полян и волынян из-за разлива рек могут оказаться отрезанными от главных сил и пасть в неравных схватках с булгарами, печенегами или уграми. Выставив посты на возвышенностях, разослав конных разведчиков вниз и вверх по течению Итиля, Святослав решил дать отдохнуть воям и привести себя в порядок. Да и то сказать, с рассвета до заката не отрываются они от весел, и сам он гребет наравне со всеми, и хотя флот движется, подгоняемый течением, однако чем раньше войско поспеет к цели, тем неожиданнее для врага, тем вернее победа над ним.

Сколько лет, отправляясь в недальние походы, князь Святослав раздумывал над тем, что вот настанет время и надо будет решаться на открытую войну с хазарами. До сей поры только Олегу Вещему удавалось одерживать над ними победы, да и то не над тем войском, какое потом нагрянуло на Русь и поставило ее на колени, а над подвластными хазарам ясами, печенегами, уграми и булгарами. Главные советчики Святослава Свенельд и другие варяжские воеводы почти ничего не прибавляли к искусству вождения воев, когда надо предусматривать не только силу противника, но и его настроение, отношение с другими народами. В таком деле княгиня Ольга оказывалась более мудрой, умеющей заглядывать вперед – дальше иных волхвов. И Святослав за короткое время сумел впитать мудрость своей матери, прикладывая его к своему опыту. Он был уверен, что и на этот раз судьба и боги не отвернутся от него, тем более что каганбек Хазарский показал себя не самым умным правителем: он после разгрома алан уверовал, судя по всему, в непобедимость своих полчищ, утвердившись в том, что лишь он один имеет право навязывать свою волю подвластным ему близлежащим народам, а остальные должны ждать, когда он эту волю проявит. Слишком долго царям хазарским удавалось почти все: присоединять к своему царству новые племена и подавлять силой недовольство ранее покоренных. Наконец, и это самое главное, многие племена и народы дошли до такой степени ненависти к поработителям, что оставалось лишь чуть сдвинуть придавливающий их камень – и все непременно развалится и рассыплется в прах. Святослав был уверен, а матушка княгиня поддержала его уверенность, что время расплаты наступило и поэтому надо идти и идти вперед, навстречу своей судьбе.

И вот он идет. Но все ли предусмотрел? Все ли рассчитал правильно?

Громкие крики и вопли о помощи отвлекли Святослава от размышлений. Он повернулся в сторону лощины и увидел толпу конных то ли булгар, то ли печенегов, скачущих по берегу, потрясающих копьями и саблями. И тотчас же навстречу кочевникам бросилась конная застава северцев. Туда же побежали пешие воины сторожевого отряда. Схватка была недолгой, кочевники, отстреливаясь из луков, повернули назад, северцы пошли было вдогон, но отстали и остановились.

Через какое-то время к шатру, возле которого на чурбаке сидел Святослав, привели двух бритоголовых булгар, молодого и пожилого. У молодого была рассечена щека, пожилой придерживал одной рукой другую, видимо, перебитую мастерским ударом меча.

Спрашивать их, зачем нападали, не имело смысла: кочевник всегда нападет, если почует добычу.

– Спроси у них, к какой орде принадлежат и кому платят дань, – велел Святослав греку Свиридису, исполняющему при нем обязанности толмача.

Выяснилось, что отрядом командует сотник Кани-бек, что им приказано следить за кораблями русов и при случае взять языка, что они из племени артов, что дань платят кагану Булгар, а тот кагану Хазарскому.

– Вас перевезут на левый берег, – сказал Святослав, – дадут коней, вы поскачете в Булгар, скажете своему кагану, что каган Руси Святослав не желает зла стране Булгар и ее народу, что войско его движется на юг, что он хочет встретиться с каганом Булгар и выразить ему чувства дружбы и уважения к нему и его народу. Верните им оружие и отправьте на тот берег, – велел Святослав сотнику сторожевого отряда.

Булгар увели, и размеренная бивачная жизнь продолжилась. Дымили костры, в казанах варилась уха, рыбный дух мешался с дымом. Неподалеку от княжеского шатра звучали гусли, и сильный голос вел нараспев сказание о прошлых битвах и могучих богатырях. Но это не был голос Баяна, оставшегося в Киеве по причине старческой немощи. Зато его сказки повторяли многие и многие сказители, внося в них что-то свое, на потребу нового времени, не трогая главного, слагали новые. Быть может, и о нем, князе Святославе, кто-нибудь из них сложит свою сказку, и пойдет она в люди, как сказки о Вещем Олеге и его богатырях. Но это лишь в том случае, если ему удастся одолеть хазар и разгромить их державу.Князь Святослав, задумавшийся было о том, что ждет его войско впереди, прислушался, и слова сказителя удивительным образом стали ложиться на душу, совпадая с размышлениями князя, точно сказитель, подслушав его думы, решил облегчить их прошлым опытом.

…Как съезжался Илюша из Муровца,

С Жидовином тем да нахвальщиной,

Что он всех сильней в поле чистоем,

Супротив него нет соперника.

Зазвенели в степи сабли вострые, —

Да те сабли у них преломилися,

А друг дружку ничуть не поранили;

Тогда вострыми копьями сшиблися, —

Древки копий у них расщепилися,

И опять же друг дружку не ранили;

Бились, дрались они врукопашную,

То мечами секлися булатными,

Позазубрились мечи булатные;

То махали тяжелою палицей,

А и палицы их изломалися.

Бились, дрались до самого вечера,

А стемнело – до самой полуночи,

С полуночи до света до белого,

А не видно, чем битва закончится.

Поскользит тут Илья ножкой левою,

Тяжело пал Илья на сыру землю,

Пал Илья да промедлил маленечко,

Не вскочил враз на ножки на резвые.

Жидовин изловчился не мешкая,

Сел Ильюше на груди на белые,

Вынимал кинжалище булатное,

Чтоб вспороть у Ильи груди белые

Да навек закрыть очи те ясные,

По плеча отсечь буйную голову…

Сколько раз князь слушал это сказание про ратоборство Ильи Муровца, могучего русского поляницы, с Жидовином-поляницею, и всякий раз удивлялся тому, как верно народ в своих думах оценивает прошлое и какие надежды возлагает на будущее. Святослав лежал, вытянувшись на медвежьей полсти, положив голову на седло, смотрел на розовые облака, медленно плывущие на восток, на стаи птиц, косяками и прерывистыми линиями плывущие на север. Мерный рокот гуслей и напевный голос, сливающийся с кликами птичьих стай, клонили в дрему…