Иду по тайге

Отметины

За Гремучим озером кто-то тайгу подпалил. Специально или случайно, утверждать не буду, а что подпалил — это точно. Затрещала-заполыхала тайга, шугануло в небо жаркое пламя, черной тучей завис над сопками дым. Гореть бы тайге долго — деревья вокруг плотно стоят, стланик сопки зеленой подушкой укрыл, долина на сто километров тянется. Да, к счастью, в этот день Васька Чирок бульдозер на новый полигон перегонял и недалеко от пожара случился.

Как только огонь увидел, развернул бульдозер и пошел обрезать пожарище. Отвал у бульдозера широкий, двигатель стосильный. Часа не прошло, а вокруг бушующего пламени темная лента перепаханной земли легла. Ткнулся в нее огонь, зачадил и потух…

Как-то в те края я снова попал. Там, где пожар гулял, мертвый стланик ребра выставил, сухие лиственницы в небо пиками торчали. Ни птицы, ни мотылька. Только одинокая пищуха в камнях возится.

Где бульдозер прошел, тоже приметная полоса на многие годы осталась. По верхней колее рядочек молодых лиственничек поднялся, по нижней ручеек журчит. А между ними сыроежек целые заросли. Следов же разных и не сосчитать. Здесь вот дикий олень — буюн грибами угощался, чуть дальше бурундук шляпки погрыз, у поворота куропатки воду из ручейка пили.

Я на камень у ручейка присел, а рядом на обгорелое дерево пеночка-зарничка опустилась, на меня глазком-бусинкой уставилась и спрашивает:

— Пить? Не пить?

— Пей! — говорю. — Всем хватит.

Она напилась и улетела. А я сидел и смотрел на отметины, что оставили после себя два человека.

Плохой человек и хороший человек.

Цыплята и утята

Многие почему-то считают, что трудное для птиц время наступает только с появлением птенцов. Мол, им всех детишек накормить-напоить нужно, от дождя спрятать, от хищников уберечь. А до этого все, как в известном стихотворении: «Птичка божия не знает ни заботы, ни труда». Однако и пора насиживания для большинства птиц ничуть не легче.

Как только утка сядет на кладку, селезень тотчас улетает на линьку.

Еще в начале июля селезни чирков и шилохвостей красовались в ярком брачном наряде, а сейчас их не узнать. Серенькие, невзрачные. Даже не понять, кто перед тобой. Может, уточки, а может, даже утята. Не потому ли они забираются на глухие таежные озера и держатся там, пока не вырастет новое оперение?..

Глухарь, так тот даже не представляет, в каком месте глухарка свила гнездо. Оттоковал, забрался в бурелом и никуда.

Бремя заботы о будущем потомстве ложится чаще всего на мам. А ведь насиживать яйца нужно три недели. И все это время уточка почти не покидает гнезда. Рано-рано утром, когда даже комары погружаются в короткий предрассветный сон, уточка на мгновение Слетает на озеро, торопливо сделает несколько глотков, съест два-три комочка водорослей и снова к яйцам — не остыли бы. Дождь ли, ветер ли, зверь или человек у гнезда появились — не шелохнись.

Глухарка сидит на яйцах очень крепко. Во второй половине насиживания ее можно снять руками с гнезда и посадить обратно — ни за что не улетит. Все так же, не покидая гнезда, попьет собравшейся на листьях росы, пощиплет пробившуюся рядом с гнездом травку — тем и сыта. Поэтому-то рядом с ее гнездом вся зелень выщипана до корней. За время насиживания желудок глухарки сокращается вдвое.

Даже рябчик, не расстававшийся со своей подружкой целый год, как только рябочка села на кладку, куда-то исчезает. Пожалуй, один только самец белой куропатки не покидает своего гнездового участка, охраняя его до появления птенцов.

А как же линяют куропатки, глухарки, рябочки, уточки? Ведь за один день перо не сменишь! Постепенно. Сегодня несколько перышек выпало, завтра — два-три, а на их месте уже растут новые. Так понемногу и перелиняют.

Но вот минуло три недели, и наконец появились малыши. И удивительное явление: вылупившийся птенец почти мгновенно крепко-накрепко запоминает склонившуюся над ним родительницу. Куропачонок — куропатку, глухаренок — глухарку. Малыш сразу же признает ее и теперь будет следовать за нею всюду.

К моменту появления цыплят и утят в колымской тайге наступает настоящее лето. Воздух буквально гудит от комаров, мошек, стрекоз. В траве бегают пауки, ползают гусеницы, пощелкивают жвалами черные жуки. Малыши с первых часов своей жизни жадно набрасываются на еду. К счастью, это не беспомощные слепые и голопузые птенчики, а бойкие и жизнерадостные существа, способные вполне самостоятельно добывать себе пищу. При этом смелости и отваги им не занимать. Только что вылупившийся утенок поселившегося на дереве крохаля отчаянно бросается с пятиметровой высоты и сразу же отправляется к реке.

Уже через две недели после рождения молодые рябчики перепархивают с ветки на ветку, а спать устраиваются на деревьях, словно куры на насесте.

Гуляя возле ручья, мы вспугнули выводок только что вылупившихся цыплят куропатки. Малыши очень напугались, и двое из них попали в ручей. Но не утонули, а, быстро работая лапками, переплыли на другую сторону и спрятались в траве.

Глухарята с первых же дней питаются не только комарами да пауками, а при случае с аппетитом поедают и ягоды.

В самом начале жизни (а она начинается за два дня до появления цыплят на свет, ведь в это время они уже попискивают через скорлупу и наседка обращается с таким яйцом как с живым существом) малышам нужно постигнуть множество уроков: как затаиться от хищников, каких насекомых можно есть, а каких нельзя, от каких птиц необходимо прятаться подальше, а на каких можно не обращать внимания.

К сожалению, многие птенцы погибают от холода, хищников, бездомных собак и от людей. Даже олень, отыскав в траве куропачий выводок, примется с аппетитом поедать беспомощных цыплят. Любит полакомиться ими и белка. Зачастую из всего выводка к осени выживает меньше половины. А если в тайге случится пожар, то погибнет весь выводок и на долгие годы из тех мест исчезнет все живое.

Андрейкин куропачонок

Однажды у реки Таинки мои соседи Трофимовы с сыном Андрейкой встретили куропачий выводок. Шли себе на рыбалку, и вдруг прямо на тропе куропатки пасутся. Куропатка-мама — старка по-охотничьи — и цыплята. Старка людей увидела, закричала: «кр-р-р». Внимание, мол, опасность, и закувыркалась по тропе, словно у нее крыло перебито. Это для того, чтобы люди за ней погнались и цыплят в покое оставили. А малыши, как только мать крикнула, рассыпались по тропе и затаились. Тот у камушка прилег, тот под сучок забился, третий под куст травы голову сунул, лежат не шелохнутся. Спинки у них серые, тропа от камней, мха, веток разных пестрая — сразу и не разглядишь, где цыпленок спрятался.

— Теперь они будут вот так лежать, пока куропатка не вернется и не скажет: «кок-кок» — опасность миновала, можно выходить, — объясняет отец Андрейке. — Пошли, сынок, отсюда. Да под ноги гляди, чтоб не наступить ненароком.

Снова идут Трофимовы по дороге. Впереди отец, за ним Андрейка. И вдруг отец обратил внимание, что сын шапку в руках несет.

— Ты зачем ее снял? — спросил он Андрейку. — Надень сейчас же. Дождь идет. Простынешь.

— А у меня здесь маленький. Я взял одного. Пусть у нас живет. Мы ему пшена купим. Я же у бабушки курочек кормил.