Идущие сквозь миры
Шрифт:
Это его разъярило.
— Ну, улыбайся! Что же ты не улыбаешься? Разве тебе не хорошо? — проревел он, обдав меня вонью изо рта. — Тебе ведь, сучка, всегда было хорошо! Ты жила в свое удовольствие, пока я надрывался за кусок хлеба. Если бы не эта война, не видать бы мне этих нашивок, а вам, дворянским выродкам, все за так достается!
Я хотела что-то сказать в ответ. Что — уже не помню…
Он сильно и со злобой ударил меня в живот. Задохнувшись, я рухнула перед ним на колени.
— Я тебе не разрешал говорить, сука знатная! — рявкнул он. — Твой рот вообще не для этого!
Потом, зло оскалясь,
Я беспомощно распростерлась под навалившейся на меня тушей.
«Спокойнее, — повторяла я, чувствуя нарастающую боль внизу живота, — это не ты, а всего лишь твое тело…»
Прошло несколько минут, показавшихся мне бесконечно долгими, наполненных мучительными страданиями и желанием немедленно умереть.
— Ладно, — он поднялся, — на сегодня я доволен. Давайте ребята, повеселитесь. Она ваша.
Они обступили меня и тут же кинули жребий, кому за кем, при этом поругавшись и помирившись, пока я лежала, про себя призывая смерть. Потом меня грубым рывком подняли с пола.
— Ты как — уже развлекалась разом с двумя, кошечка? А с тремя? — спросил белобрысый лейтенант.
— Конечно, — расхохотался другой, — они же все развратницы, все аристократки — шлюхи первостатейные. Помню, в Арзоре познакомился я с одной…
Остатков гордости у меня хватило, чтобы попробовать плюнуть ему в лицо, но рот пересох начисто. Но мою попытку сопротивляться они заметили. Удар в бок заставил меня забыть обо всем, кроме дикой боли.
И началось…
Я давно уже не была наивной девчонкой — полгода работы в тюрьме кое-что значат. Но если бы я была способна удивляться тогда, я бы удивилась: какую мерзость может измыслить человек!
Но и этого им было мало. Они еще заставляли меня изображать страсть и удовольствие, говорить им ласковые слова, восхищаться их мужской силой…
В промежутках между развлечениями они били меня — так, чтобы не повредить ничего серьезного, а только заставить корчиться от боли, — меня тоже учили таким приемам. В конце концов я не выдержала и стала просить, чтобы они не делали мне больно, что я согласна на все и сделаю все, что они хотят, но только пусть не бьют…
Их ржание еще долго слышалось мне в ночных кошмарах, заставляя просыпаться.
В нашу тюрьму меня тащили почти волоком двое солдат. С сальными шуточками они грубо лапали меня, но их рук я почти не ощущала. Я даже не реагировала на их слова, что вот, когда я надоем господам офицерам, они тоже вдоволь повеселятся со мной.
Память услужливо подбросила мне картину. Двое специально отобранных голых палача волокут истошно кричащую, изо всех сил упирающуюся женщину в лохмотьях разодранного платья в особую камеру — и такой способ сломить волю жертвы был в нашем арсенале. «Боги, что я делала! — застонала я про себя, хотя уж к этому причастна не была. — Это кара… Лучше бы мне утонуть вместе с мамой и отцом!»
До койки я дошла на подгибающихся ногах и свалилась на нее, желая одного — заснуть и больше не просыпаться. Несколько часов я провалялась в полузабытьи и даже стала чувствовать себя получше. Ведь по-настоящему за меня не брались, несмотря на все, что со мной сделали. Глупо было бы ухайдакать
девку для удовольствий в первый же раз, лишив себя развлечений на будущее.Но вот наше обиталище наполнилось голосами — с «работы» вернулись десятка два моих новых товарок. Я даже не обернулась — мне все было безразлично, — но тут меня кто-то грубо схватил за плечо и посадил на кровать. Передо мной стояла Кобыла, уперев руки в бока.
— Ну что, дворяночка, как отдохнула? — издевательски спросила она. — В чем дело: разве тебе не понравилось? Рассказывай, кто и как. И поспешай — девочкам интересно послушать. Скажи: сколько их было? Я вот сегодня пятнадцать подняла — ну, тебе, ясный пень, такого не осилить, но хоть семерых-то обслужила?
Мне стало необыкновенно противно — я еще не разучилась воспринимать себя дочерью знатных людей, чьи пращуры издревле повелевали Йоораной, а передо мной была всего лишь солдатская шлюха.
Я не сказала в ответ ничего — любое усилие вызывало во мне отвращение, просто сбросила ее руку и опять попыталась лечь.
Она ударила меня в лицо. Я не успела закрыться, а может быть, уже и не захотела — настолько мне было все равно.
Затем последовала оплеуха, после которой я оказалась на полу. Кобыла уселась мне на грудь и с силой сдавила мне шею.
Я даже не попыталась оторвать впившиеся мне в горло пальцы.
«Вот и хорошо, — отстраненно подумала я, — вот все и закончится…»
Душила она меня неумело. Я бы справилась с этим куда лучше и быстрее, переломив гортань или пережав яремную вену. В глазах уже потемнело, когда хватка резко ослабла.
— Надеешься, дворяночка, что прикончу? — хихикнула Кобыла. — Не надейся — очень надо подыхать из-за тебя. Ты мне просто все вылижешь как следует. А будешь рыпаться, я тебе, для начала, глазик выдавлю. За это мне ничего не будет — трахают-то нас не в глаза! — Она истерически и зло расхохоталась, запрокинув голову. — Вон, Каро так вообще слепая, и ниче! Ну давай, работай языком, не то… — Ладонь легла мне на лицо, слегка вдавив глаза.
Я готова была умереть, но ублажать эту дрянь было выше моих сил. Рывком сбросив ее с себя, я изо всех сил ударила ее коленом в живот.
Не ожидавшая отпора Кобыла опрокинулась на спину, но тут же вскочила, в самых отборных выражениях сообщив, что именно она со мной сделает.
В эти секунды даже боль во всем теле отступила куда-то, и сами собой вспомнились приемы, выученные за долгие тренировки. Наша схватка закончилась в несколько ударов сердца.
Я сбила ее подсечкой, прижала к полу, вдавливая коленом позвоночник между лопаток и одновременно заворачивая голову назад и влево. Мне достаточно было сделать одно движение, и Кобыла умерла бы со свернутой шеей.
Она несколько раз дернулась, злобно шипя, и вдруг обмякла в моих руках.
— Ну что же ты, давай ломай! — выкрикнула она. — Ну убей меня, убей, ведь все равно подыхать!
От неожиданности я чуть не выпустила ее из захвата.
— Давай, смелее, терять нечего! Я умру, а тебя просто вздернут — обе мучиться не будем! Ну, Мидарочка, я прошу тебя, убей! Убе-е-е-е-й!!
Завывая, она принялась биться головой о пол.
Лязгнул засов, и в дверь заглянула надсмотрщица.
— Эй, там, что еще за кошачий концерт?! Плетки попробовать охота?