Идущий впереди
Шрифт:
И все они такие, даже Нина. Ей ничего не стоит повторять: «Витя, я знаю, ты мой лучший друг» — и с радостью встречать каждый приход Олега. Вся дружба состоит в том, что Виктор ежедневно вздыхает, сидя у нее на кушетке, и, глядя на согнутую над чертежами спину, слушает: «Ой, Витя, мне еще немецкий, приходи лучше в воскресенье!»
Между прочим, с приходом Олега немецкий откладывается. Вспоминают о нем на следующий день, когда приходит Виктор.
Ну хоть бы почертить дала… Нет, испортишь. Конечно, для этого есть очаровательный Ратновский. Везет же человеку, он с ней в одной группе! Я на него бросаю такие дружелюбные взгляды, как, наверно, североамериканские индейцы на
Нина с ним может болтать каждый день на веселые институтские темы. А о чем она со мной может разговаривать? Слушать мои печальные воспоминания о старых наших отношениях? Скучно и надоело. Рассказывать мне о разных начерталках? Я осилил всего несколько параграфов. Для меня это пока что китайская грамота.
Мне же остается говорить о том, как мы шатаемся с Димкой. Ужас, как интересно!.. Ратновский может торжествовать»,
«Вчера у нее не было ни минуты свободного времени. Я даже не зашел к ней, только позвонил, чтобы не мешать. Сегодня она идет с Олегом в театр. Так».
«Ура! Впервые за месяц был наедине с Ниной целый вечер (три с половиной часа). Ходили в кино. Между прочим, раньше, когда тушили свет, я сидел, обняв ее за плечи. Сейчас не так. Но зато всю картину я держал ее руку в своих руках. Потом мы шли по Гоголевскому бульвару.
— Вон большая лужа. А ты ее не перепрыгнешь!
Не успела она это сказать, я отпустил ее руки и с разбегу перемахнул через лужу. Она осталась на месте и как-то грустно, по-хорошему смотрела на меня. Потом я провожал ее домой.
Нина — изумительная девушка!»,
«Она говорит: «Тебе надо идти работать. Ты успокоишься и не будешь сходить с ума». Я это знаю».
«Я понимаю, что Ратновский интересен; я понимаю, что Олег очень умен, что у него хорошее положение; я понимаю, что есть еще на свете тысячи красивых ребят, но ведь ни один, ни один из них никогда ее не будет любить, как я…»
«Какая мерзость, что все девушки должны выходить замуж за людей старше их! Несмотря на все добрые качества Олега, неужели она с ним будет так же на равных началах, так же дружить, как со мной… когда-то дружила? Ведь он старше ее на семь лет!»
«Мне уже по ночам начинают сниться телефонные звонки и чей-то равнодушный женский голос: «Нины нет дома!»
«Как я только с ней остаюсь наедине, сразу начинаю бормотать примерно следующее: «Нина, я тебя люблю. Тебе, может быть, это смешно слушать, надоело? Думаешь, вот какой дурак. Заладил одно и то же. Но я сейчас ни о чем другом не могу говорить, ни о чем другом не могу думать. Ты же должна меня понять!»
И так каждый раз. А когда иду к ней, долго придумываю, о чем бы интересном мне с ней поговорить. Вспоминаю разные анекдоты, шутки… И все вылетает из головы.
Если бы я не повторял ей это каждую минуту, если бы не бегал за ней, все было бы по-другому. Может быть, она бы мне говорила такие же слова… Эх, девушка, почему вы не любите тех, кто вас любит?»
«Чудеса! Вчера звонит Нина. Говорит: «Быстро подъезжай к институту. Встречу в проходной». Я, разумеется, поставил рекорд в беге по улицам и по эскалаторам. Прихожу. Ее нет. Через десять минут является. «Пойдешь, говорит, сейчас со мной на вечер». Я растерялся: «Нина, я же не одет!»
«Ничего, отвечает,
сойдет». И дает мне пригласительный билет на вечер отдыха 1-го курса. Поднялись мы в клуб. Прослушали жиденькую самодеятельность. Начались танцы. Нину приглашают непрерывно. Я не танцую. Почему? Старая история. Мы с Ниной познакомились тоже на вечере, у нее в школе. Я с ней танцевал, танцевал, а потом пошел с другими девчонками. Нарочно, чтобы посмотреть, как она к этому отнесется. Она хоть бы бровью повела. Только когда я ее наконец пригласил (а Нина и тогда не имела недостатка в кавалерах), она мне так спокойно говорит: «Если вы с кем-нибудь еще будете танцевать, можете ко мне не подходить».Вот я с тех пор только с Ниной. Но сегодня, я смотрю, придется весь вечер подпирать стены. А Нина вдруг стала удивляться. Почему, мол, я никого не приглашаю. Что, она забыла свои же слова?
Появляется Ратновский. Пижон пижоном. Я и то таким не был, хотя одно время меня называли «королем вечеров».
Итак, мы издали поздоровались с Ратновским. Я гляжу, что будет дальше. Нина танцует со всеми подряд. Ратновский к ней не подходит.
Неожиданно Нина вспоминает о моем присутствии. «Витя, я совсем тебя забыла. Идем потанцуем». И она меня не выпускает. Всем остальным отказ. Так танцев шесть. Я на седьмом небе. Вдруг: «Витя, я устала». Садимся. Мило беседуем. Заводят какую-то дрянь. Подходит Ратновский. Она встает и уж после этого спрашивает меня глазами: «Можно ли?» Ну что остается?
Тут я делаю открытие. Оказывается, я не могу видеть, как она танцует с Ратновским. Хоть выбегай на улицу и бросайся под машину. Хорошо, что скоро вечер кончился.
Домой возвращались втроем: Ратновский, Нина и я. Но Ратновский из метро не вышел. Подмигнул мне: дескать, не буду тебе мешать. А чему мешать?
Мы почти не разговаривали. Нина сказала, что она очень устала, и я не решился мучить ее «своими душевными излияниями».
«Вчера идем поздно с Димкой по бульвару. Впереди стоят три человека. Смотрят на луну, на звезды, посмеиваются. Астрономы! Подходим мы к ним. Один из них, парень лет двадцати трех, подбегает к Димке:
— Хлопцы, сколько времени?
Димка подносит к его глазам руку с часами. Часы у него штурманские, со светящимся циферблатом.
— О, какие часы хорошие! — восхищается парень. Подходят двое других. А первый нежно так смотрит на Димку. — Ты ведь подаришь их мне, хлопец? Я тебя не забуду.
Димка улыбается, но отдергивает руку. Но рука уже схвачена. Его вежливо предупреждают: «Тихо, хлопец!» Он пытается вырваться и получает удар по лицу, от которого чуть не падает. Один из парней поворачивается ко мне, но, пока он поворачивался, я (наверно, с перепугу) как его ахну, да не кулаком — тяжелой металлической ручкой, случайно оказавшейся у меня в кармане. Тот с копыт. Другой на меня. Димка его ботинком по ноге… В общем, началось.
Все это заняло несколько секунд. Кончили. Стоим в нескольких шагах от них. «А ну подходи, — говорю я, — так вас и так, если хотите быть с проломанной головой». А самого дрожь пробирает. Они ругаются, но не подходят. Первого они подняли. Он прислонился к одному из них, держится за подбородок и тихо, сквозь зубы стонет. Вот, а Димка еще ворчал: «Брось эту гадость», — когда я нашел металлическую ручку у нас во дворе.
Так мы постояли, пообещали друг другу припомнить эту встречу, в изысканных выражениях высказали свое мнение о них и выслушали примерно в тех же словах, что они думают о нас. Они, очевидно, не хотели поднимать шума и ушли, поддерживая своего шатающегося товарища. Мы повернули в другую сторону…