Иезуитский крест Великого Петра

С тем и уехал на несколько недель на охоту.

XII

С отъездом императора, в Лефортовском дворце, где жили они с сестрой, хозяйкой оставалась великая княжна Наталья Алексеевна.

Все лето она побаливала, но с тех пор как лечащего врача Леонтия Блументроста сменил голландец Николай Бидлоо — человек строгий, искусный в своем деле, дело пошло на поправку.

Лейб-медик Блументрост впал в немилость за то, что прописал лекарство, которое Бидлоо нашел для больной непригодным. Многие знали, Блументрост предан цесаревне Елизавете Петровне.

Великая княжна бывшая прежде так слаба, что едва могла держаться на ногах, теперь каждый день выезжала в окрестности на прогулки для укрепления своего здоровья, в чем и успевала.

День именин ее праздновали фейерверком, ужином и балом, для чего приглашены были все иностранные министры.

Она снова получала большое влияние на брата.

Дюк де Лириа использовал малейшую возможность высказать ей благорасположение.

«Вчера я имел честь быть с нею восприемником дочери одного контролера при столе Его Величества, — извещал он министра иностранных дел Испании. — И так как здесь есть обычай дарить куму, я поднес ее высочеству золотой ящичек, осыпанный бриллиантами, который мне стоил 1800 песов. Желаю чтобы этого не было часто, потому что такие подарки не на каждый день».

Великая княжна не была красавицей, напротив, дурна лицом. Но всякого она привлекала своей внимательностью, любезностью, великодушием и кротостью. Она совершенно говорила на французском и немецком языках. Иностранцам было легко с ней, она покровительствовала им.

Двор ее состоял едва ли не из них.

Обер-гофмейстером был Карл Рейнгольд Левенвольде — не природный русский подданный, но завоеванный лифляндец: друг Остермана и Бирона. Тщеславный и лукавый, он славился мотовством, умел привлечь к себе обходительностью и носил личину вельможи великодушного. Никто лучше его не умел устраивать придворных праздников и никто успешнее не одерживал побед над женщинами.

Гофмейстериной была иностранка Каро. Злые языки утверждали, что в Гамбурге ее более знали как публичную женщину. Каро водила дружбу с секретарем князя Ивана Долгорукого Иоганном Эйхлером (внуком купца Гуаскони — тайного резидента иезуитов в России). Отец и брат Эйхлера были известными в Немецкой слободе аптекарями. Дружба была настолько тесной, что после кончины великой княжны Натальи Алексеевны, гофмейстерина, украв ее бриллиант, подарит его Иоганну. Когда увидят бриллиант на пальце Эйхлера, Каро, а с нею и камер-юнгферу Анну Крамер, удалят от двора.

Обе были близки к цесаревне Елизавете Петровне.

Великая княжна, выезжая на прогулки в окрестности Москвы, могла наблюдать приближение зимы. Морозило, подмерзали гроздья рябин в лесу, твердела земля, синички все чаще попадались на глаза. Скоро, скоро выпадет снег и станет тихо, белым-бело вокруг. Поскачут лошади по заснеженной степи. Лишь окрики кучера да звон колокольчиков станут нарушать тишину. Ведомо ли было великой княжне, порозовевшей, довольной, возвращавшейся в Немецкую слободу, что жить ей оставалось чуть более полутора месяцев.

Иван Долгорукий, усилиями фельдмаршала князя Владимира Васильевича Долгорукого (крестного отца цесаревны Елизаветы Петровны) примерен был с Остерманом. Заметно чаще удалялся он из Горенок, дабы не быть принужденным на милости государя.

Бежала царя и цесаревна Елизавета Петровна.

(«Она теперь в дурных отношениях со всеми, — сообщал дюк де Лириа. — Его Царское Величество уже не смотрит на нее с такою любовию, как прежде»).

В одну из удобных минут барон Остерман пытался склонить государя к возвращению в Петербург.

Петр II отвечал ему:

— Что мне делать в местности, где кроме болот да воды ничего не видать.

Ратовал за возвращение и дюк де Лириа, уговаривая князя Ивана Долгорукого повлиять в том на государя.

Русский флот оставался в пренебрежении и в Испании могли потерять то высокое мнение, которое составили о морских силах русского царя.

В середине сентября в Кронштадт прибыл Джемс Кейт.

Английский консул Клавдий Рондо, находившийся в Кронштадте и наблюдавший за русскими кораблями, не выпускал Кейта из виду.

«Полагаю, что никаких дел ни от Испании собственно, ни от претендента (Иакова III. — Л.А.) ему не поручено, — сообщит Рондо в депеше от и сентября, — так как он до сих пор проживает в Кронштадте у адмирала Гордона. Будь у него какое-нибудь дело, он, вероятно, немедленно бы выехал в Москву».

У Гордона, меж тем, собирались вся якобиты, проживавшие в России. Многие из них держали связь с Парижем, Римом, Лондоном.

Австрийский посланник граф Вратислав, дабы вырвать Петра II из рук Долгоруких, предложил устроить под Москвой лагерь на ю тысяч человек и провести военные учения, в которых принял бы участие государь, но заботы о содержании лагеря заставили переменить решение.

— Мне кажется, что царствование Петра Великого было не что иное, как сон, — говорил в эти дни Иоан Лефорт одному из своих друзей. — Все живут здесь в такой беспечности, что человеческий разум не может постигнуть, как такая огромная машина движется без всякой помощи. Швеция старается возвратить себе отнятые земли, а монарх… занят и никто ему не смеет прекословить.

«Царь думает исключительно о развлечениях и охоте, а сановники о том, как бы сгубить один другого», — вторил ему Клавдий Рондо.

«Как и чем держалась Россия в этот период времени, когда государь помышлял не о правлении, а о потехах, а царедворцы его заботились не о его славе и чести, а о собственной корысти, и когда верховные правительственные лица и ведомства, разделенные крамолами, казалось, бросили кормило правления и оставили царство на жертву безуправной анархии. Провидение хранило Россию! И в этот печальный период времени были люди, которые будучи верны совести и долгу своему, чуждались крамол, помышляя единственно о чести отечества, и патриотическими усилиями своими поддерживали добрый порядок внутри и безопасность извне», — замечал К. И. Арсеньев.

Как, однако, не разорена была Россия, но она была в состоянии защищаться против соседей. Не потому ли Ягужинский, в нетрезвом виде, сказал однажды шведскому послу Цедеркрейцу:

— Пусть шведы потерпят еще года два-три, тогда они, пожалуй в состоянии будут снова напасть на Россию, а пока, напади они — пропадут.

Шла борьба за влияние на государя и важно было для России, чье из влияний одержит победу.

Водоворот событий коснулся и великой княжны Натальи Алексеевны.

Тетка Елизавета Петровна перестала ходить к ней и обращалась с ней весьма холодно.