ИГ/РА

Про поребрики, парадные и булошные можно даже не упоминать.

Такси остановилось у гостиницы. Расплатившись с водителем, я встала на тротуар и быстрым шагом вошла внутрь. Не здороваясь с персоналом, прошмыгнула к лифту и направилась в тишину своего номера, раскрашенного в цвета российского флага.

То, что у нас называется красивым словом «свит», у россиян почему—то именуют «полу—люксом». Звучит неважно, но на деле неплохо. Скинув с себя одежду, я направилась в ванную и стала смывать с себя мужской запах и остаточные ощущения от его прикосновений. Когда вода стекала по моей коже, я заметила, что пальцы снова начали дрожать, а нога в простреленном когда—то месте заныла фантомной болью.

Закончив с омовением, я выключила воду и обмоталась красным полотенцем. Встав напротив зеркала в ванной, я убрала волосы в низкий хвост. Достав из косметички цветные контактные линзы, поставила их в глаза. Щека по—прежнему горела от жёсткой бороды, которую теперь носит Лазарь, и я потёрла её всё ещё дрожащими пальцами. Затем, несколькими отточенными движениями я нанесла на лицо грим, который сделал мои скулы более выявленными, нос – шире, а губы – тоньше. Завершив образ светлой помадой и тушью для ресниц, я надела тёмные брюки и белый свитер из пушистой шерсти ангоры.

Взяв сумочку и поддельные рекомендации, снова вышла из гостиницы, предварительно оставив свою ключ—карту на стойке, посетовав на дамскую рассеянность. На этот раз я села в свою машину. Вбив в навигатор адрес посёлка «Медовое», я приоткрыла окно и включила музыку погромче, чтобы приспособиться к быстрому потоку машин.

Для меня, привыкшей к размерам Талинна, почти час дороги показался целой вечностью. Я не знаю, как жители мегаполисов постоянно находятся в таком бешеном темпе, и не могу представить, чтобы я тратила на дорогу с работы домой и обратно каждый день по два часа (это без пробок). Но, так или иначе, я добралась до места, отметилась на посту охраны, и подъехала к бело—красному двухэтажному особняку. Выйдя из машины, я бросила быстрый взгляд на соседний дом, отмечая расположение видеокамер. Насчитав три штуки (у бывшего наёмника явно паранойя), я усмехнулась и двинулась к двери.

– Здравствуйте, – проворковала молодая женщина, – Виктория?

– Да, – ответила я.

Ни один мускул на моём лице не дрогнул. Я не моргнула, не потеребила серёжку в ухе, не потёрла бровь или прикрыла губы. Мои ладони не покрылись испариной, в горле не пересохло, заставляя сглотнуть, и я не начала нервно дёргать ногой. Доктор Лайтман с треском провалился бы, даже не заподозрив, что я лгу.

– Входите, – она махнула рукой, впуская меня в дом, – Меня зовут Татьяна, как вы поняли.

Я кивнула, и вошла в узкий коридор, отправив хозяйке вопросительный взгляд. Она поняла меня и сказала с лёгкой улыбкой:

– Можете не разуваться.

Татьяна повела меня вглубь дома, а я бросала короткие взгляды в окна, чтобы увидеть соседнюю территорию. Я смогла разглядеть ещё одну камеру и датчик движения крыльце, скорее всего подключённый к внешнему освещению.

Значит ночью проникать в этот дом не вариант.

– Виктория, мне порекомендовала вас подруга, – начала Татьяна, – Она сказала, что вы – очень хороший психолог и педагог.

– Это лестно, – ответила я, переводя взгляд от окон на неё, – У меня высшее педагогическое образование и диплом детского психолога.

– То есть, два высших? – уточнила она.

– Нет. Я брала дополнительный курс в университете. В принципе, я изучала то же самое, что и студенты психологического факультета, но по более сжатой программе.

– Понятно. У вас есть опыт работы с детьми? – вкрадчиво спросила она, скрещивая ноги в коленях.

– Сейчас я работаю в реабилитационном центре для жертв насилия. Если учесть, что около семидесяти процентов таковых – дети, то да – у меня есть опыт, – спокойно отвечаю я, повторив её движения, и не обращая внимания на её бледнеющие щёки.

– Отлично, – протянула Татьяна, отведя глаза в сторону, – Вы хотите что—нибудь выпить? Чай, кофе?

– Ничего не нужно, спасибо. По телефону вы сказали, что тема щекотливая. Я могу узнать подробности? – мой голос ровный и мягкий, без хрипотцы и сиплости, которые присущи ему в обычной жизни.

Сейчас я на работе, и моя работа – не быть собой.

Хозяйка этого роскошного дома передёрнулась и напряглась. По её лицу, над которым явно поработали лучшие пластические хирурги, было видно, что она подбирает нужные слова. Светлые глаза ожесточились и губы сжались в тонкую линию. Через несколько минут оглушающей тишины, нарушаемой только нашими короткими вздохами, она наконец—то заговорила.

– Моей дочери одиннадцать лет. Недавно она заявила, что преподаватель по балету её… – она запнулась и замолчала, снова отводя от меня взгляд.

– Изнасиловал? – в итоге закончила я без прикрас.

– Д—д—да, – заикаясь, кивнула она, отчего длинные золотистые волосы на её плечах пошевелились.

– Вы водили её ко врачу? – спрашиваю я, откидываясь на спинку кресла и поглаживая мягкий бархатный подлокотник ладонью.

– Да, но он ничего не подтвердил, – она снова пожимает плечами, и я слежу за движением её локонов.

Интересный цвет. Старое золото. Выглядит дорого. Впрочем, как сама Татьяна.

– Но вы сомневаетесь? – спокойно спросила я, мысленно отмечая про себя другие детали.

Она говорит об этом не так, как должна говорить мать, чей ребёнок признался в таких вещах. Нет ни слёз, ни трясущихся рук, срывающего голоса. Если бы не лёгкое заикание, то я бы вообще решила, что ей – всё равно.

– Я знаю, что дети часто врут о таких вещах, – Татьяна снова запинается, и переводит многозначительный взгляд на меня, – Дело в том, что мы с её хореографом…

Теперь всё понятно.

– И я думаю, – продолжает она, – Что Ариадна врёт специально. Может быть, из—за ревности?

Я делаю глубокий вдох и перевожу взгляд на соседний дом.

– У девочки есть отец? – я проверяю наличие внутренних решёток или других защитных механизмов на окнах.

– Да, мы в разводе.

– Она часто общается с ним? – ничего подобного нет, и я снова перевожу взгляд на свою фальшивую клиентку.