Игла в квадрате

Вот и накрыли их всех просторными плащ-палатками, и никто больше не увидит, какие они были молодые, стройные и красивые, никто, никогда. Никогда! А вот и неправда авторская, потому что есть, есть человек, который знает и никогда не забудет, какой он был, как пел-говорил, как хмурился, улыбался, смеялся. У каждого молодого, красивого, стройного есть такой человек – один-единственный на всю жизнь и смерть. Сердце у этого человека замерло два года назад, когда, прощаясь, обняла его в последний раз. Так и живет с навсегда замершим сердцем. Как это возможно? Да никак. А вот живет… Но скоро, скоро конец войне, скоро и встреча с сыном на этой земле, в этом городе с названием Мстиславль, о котором не знала ничего и не хотела бы знать, в городе, где упало голубое небо.

Максимка и Вовчик пробрались между ног людей, плотно стоявших вокруг братской могилы, и увидели солдат с винтовками. Однако далековато оказались, и Вовчик решил пробраться поближе, а следом и Максимка, но тут кто-то сказал: «А ну, пацаны, убирайтесь! Нечего вам здесь делать!» – их вытолкали. Вовчик сразу побежал на другую сторону братской могилы, а Максимка не побежал. Он обиделся: люди думают – он просто так, он не понимает. А он понимает: тела солдат здесь, а души уже летят на небеса, по направлению к Богу.

Женщины тихо плакали, глядя на аккуратно уложенных солдат в могиле, на очень молодого офицера в новенькой форме со сверкающими погонами, орденами и медалями, и плач их был не только вечной музыкой смерти, но и надеждой на другую жизнь, – где-то там, в новых пределах, поскольку просто смириться с тем, что произошло, было нельзя.

– Не плачьте, матери! – произнес офицер, которому было поручено произнести слова прощания. – Не плачьте, сестры!

Не плачьте, не плачьте, не плачьте… Именно таких слов ждали люди: женский плач, словно оторвавшись от земли, взлетел к погожему сентябрьскому поднебесью. Ясная, солнечная стояла в те дни погода над Мстиславлем. Замерли облака над городом, затих шепот листьев в старом парке, и только желтые пряди в кронах берез говорили о скором похолодании. За молодыми березами стоял огромный старый дуб, жесткие листья его держались еще крепко: пора их не пришла. Но скоро, скоро они опустятся на братскую могилу, вместе с березами и кленами укрывая солдат на всю грядущую зиму.

Дед Иван на прощание не пошел, но прислушивался и, когда раздался оружейный салют, перекрестился, пробормотал какие-то слова. На следующий день он отправился с Белкой в лес, привез жердей и чурбачков, соорудил несколько топчанов и широкие полати почти на всю комнату, которую им отвел Семен. Женщины сходили на пожарище, достали в подполе картошку. И, как уже говорилось, сохранился на загнете печи чугун. Надо было продолжать жить.

3

– Дед, почему ты не на войне?

– Старый я, внучек.

– Сколько тебе лет?

– Много. В мои годы уже не воюют.

– Почему?

– Ноги у меня плохие. А на войне или убегают, или догоняют. Война на месте не стоит.

– Жалко. На войне интересно. Я, когда вырасту, обязательно пойду на войну.

– Нет, Максимка. Эта война последняя. Больше войны никогда не будет. Будем просто жить, жить и жить.

Максимка смотрел на деда и пытался понять: серьезно говорит или нет? С дедом часто не соглашались люди, а он не соглашался ни с кем. Еще одна война обязательно должна быть – хотя бы маленькая. Война – это интересно: по городу ходят солдаты, на площади стоят пушки… Правда, сгорел дом и живут теперь они у деда Семена, но это неважно, дед Иван построит новый.

– Дед, ты будешь долго жить?

– Долго, внучек.

– Сколько?

– Ты вырастешь, а я все буду жить.

– Хорошо, – вздохнул Максимка с облегчением.

Дед и Катя в старых фуфайках, которые нашли в сарае у Семена, растаскивали и сортировали обгоревшие бревна. Сильно обгоревшие дед Иван отвозил к Семену – на зимнюю топку. Максимка тоже ковырялся в пожарище и время от времени находил что-то интересное: окривевшую в огне ложку, нож без ручки, почерневшую кружку, большой гвоздь. «Дед, смотри!» – вскрикивал от радости. Дед одобрительно кивал головой.

– Дед, ты нам новый дом построишь?

– Не знаю, внучек. Я старый, Белка хромая.

– Я тебе помогу.

– Ну спасибо. Тогда конечно.

– И Вовчик поможет.

Улыбка у деда хорошая, от одного уха до другого. А кроме того, нос весело морщится, усы смеются, глаза прячутся среди коричневых морщин.

– Я очень сильный, дед, – показывал Максимка крепко сжатые кулачки. Теперь дед был его самым близким другом. Жаль только, что старый: не хочет или не может играть с ним.

Подходили женщины с соседних пожарищ. Интересовались:

– Будете строиться?

Дед молчал, а Максимка уверенно отвечал:

– Будем.

Погода стояла хорошая, порой даже солнце показывалось из-за облаков. Максимка с утра пробегал по знакомым улицам к базарной площади: там стояли несколько машин и пушек. Постоять около пушки, потрогать ее рукой, было большим удовольствием. Бойцы на посту глядели на него снисходительно. Почувствовав это, Максимка попытался взобраться на ствол пушки, но теперь получил незлой окрик: «Эй, эй!» Все это было почти счастье: бойцы принимали его всерьез. Были здесь и другие ребята – постарше, но они не решались подходить близко, а Максимка решился и оттого получил дополнительную радость.

* * *

Дед Иван заболел. Утром он не пошел на пожарище, а долго сидел после завтрака на чурбачке, потом опять лег. Через полчаса поднялся и снова лег.

– Деда, ты чего?

– Плохо спал ночью, внучек. Ничего, скоро поднимусь.

Но и к вечеру дед Иван не поднялся. Веяло от него жаром, по лицу текли крупные капли пота. Максимка тоже остался дома.

– Деда, ты умираешь?

– Не знаю, внучек. Завтра скажу. Иди гулять.

Были на улице ребята постарше, но у них свои игры. Максимка подходил к ним и скоро возвращался.

– Не интересно без тебя, деда.

Мама и бабушка поставили деду банки на спину и этим сильно испугали Максимку. Дед умирает? Утром, едва проснувшись, шагнул к топчану деда: жив или нет?

– Жив, внучек. Буду жить.

Однако пролежал на своем топчане еще несколько дней. Болезнь его стоила жизни Пеструхи: приготовили для деда бульон. Слезы посыпались из глаз Максимки, когда узнал, что Пеструшки больше нет, а есть горячий бульон. Едва сдержался, чтобы не зареветь.

Но и еще одна беда поджидала всех: выпал снег, засыпал пожухлую траву, нечем стало кормить лошадь. Сено, заготовленное на зиму дедом Иваном, сгорело вместе с домом. Надо было или добыть сена, или продавать Белку.

– Нет! – закричал Максимка, когда услышал такой разговор. Жизнь свою без Белки он не представлял.

Едва поправившись, дед Иван запряг Белку и поехал в ближнюю деревню Коробчино, где у него имелись знакомые хозяева, в надежде получить воз сена в долг. Но скоро вернулся с пустым: в теперешние времена в долг никто не давал. Опять возник разговор: продавать или не продавать? И что можно выручить за хромую лошадь? Если кто-то и купит ее, то на убой. Жалко. Пока решали эту задачу, Максимка караулил Белку, чтобы ни за какие деньги не позволить увести ее со двора, – хоть броситься под копыта.