Игра Эндера. Глашатай Мертвых
Шрифт:
— Я рад, что ты победил. Если я когда-нибудь выиграю у тебя, то хочу, чтобы это произошло в честном бою.
— Пользуйся всем, что получаешь, — ответил Эндер. — Если получаешь преимущество над врагом, то обязательно используй его.
— Я так и делал, — сказал Слоттер. — Я думаю о справедливости только до и после боев.
Бой длился так долго, что время завтрака прошло. Эндер посмотрел на своих потных, усталых солдат, ждущих в коридоре, и сказал:
— На сегодня вы все знаете. Тренировок не будет. Отдохните. Развейтесь. Решите контрольную.
Они настолько устали, что никто не выразил
Эндер хотел сразу принять душ, но он тоже сильно устал. Он на минутку прилег на кровать, даже не снимая боевого костюма, а когда проснулся, то уже началось время второго завтрака. Пришлось расстаться с мыслью узнать сегодня еще что-нибудь новое о чужаках. Времени оставалось только на то, чтобы помыться, перекусить и отправиться на уроки.
Он сорвал с себя пропахший потом костюм. Ему стало холодно, в суставах ощущалась страшная слабость. «Нельзя спать в середине дня. Я ослабел. Я начинаю сдавать. Нельзя этого допускать». Поэтому он добежал до спортзала и три раза взобрался по канату перед тем, как отправился в душ. Ему не пришло в голову, что его отсутствие будет замечено в командирской столовой и что, направляясь в душ в это полуденное время, когда его армия поглощает свою первую за сегодняшний день еду, он остается абсолютно, абсолютно один.
Услышав их приход, он не придал ему значения. Он подставлял тело и голову под хлещущие струи воды. Приглушенный звук шагов был едва слышен. «Возможно кончился второй завтрак, — подумал Эндер, и начал снова намыливаться. — Возможно, у кого-то поздно кончилась тренировка… А может быть, и нет». Он обернулся. Их было семеро. Часть из них стояла около душевых кабинок, остальные подпирали задницами металлические раковины умывальников, и все они смотрели на него. Бонзо стоял ближе всех. Многие из них скалились улыбками охотников, загнавших свою жертву в угол. Впрочем, Бонзо не улыбался.
— Привет, — сказал Эндер.
Никто не ответил.
И хотя Эндер не успел до конца смыть с себя мыло, он выключил душ и протянул руку за полотенцем. Полотенца на месте не оказалось. Его уже держал в руках один из ребят. Это был Бернард. Для завершения картины здесь не хватало лишь Питера со Стилсоном. А этим явно не доставало как улыбки первого, так и откровенной тупости второго.
Увод полотенца демонстрировал их намерения. Голый, пытающийся догнать свое полотенце, Эндер наилучшим способом продемонстрирует перед ними, что на самом деле он жалок и слаб. Они хотели именно этого. Они хотели унизить и сломить его. Эндер не стал играть в их игру. Он отказался признать себя слабым лишь потому, что был мокрым и раздетым. Он твердо встал к ним лицом, опустил руки вдоль тела и остановил свой взгляд на Бонзо.
— Твой ход, — сказал Эндер.
— Это не игра, — произнес Бернард. — Мы устали от тебя, Эндер. Ты выбываешь из школы сегодня же. В холодильнике.
Эндер даже не взглянул на Бернарда. Только Бонзо жаждал его смерти. Остальные сопровождали его, подбадривая сами себя на попытку узнать, насколько далеко они смогут зайти. Бонзо знал,
насколько далеко он зайдет.— Бонзо, — мягко произнес Эндер. — Твой отец гордился бы тобой.
Бонзо напрягся.
— Он был бы очень рад увидеть сейчас тебя, пришедшего драться с голым мальчиком в душевой. Тебя, такого большого, приведшего с собой еще шестерых против маленького мальчика. Твой отец сказал бы: «О, какая высокая честь».
— Никто не собирается драться с тобой, — ответил Бернард. — Мы просто хотим уговорить тебя, чтобы ты вел бои по-честному. Скажем, проиграл бы парочку в ближайшее время.
Все рассмеялись. Не смеялись только Бонзо и Эндер.
— Гордись, Бонзо, славный парень. Ты сможешь вернуться домой и рассказать своему отцу: «Да, я побил Эндера Виггина, которому немного не хватало до десяти лет, когда мне было тринадцать. И мне помогали всего шестеро моих друзей, тем не менее мы смогли победить его, хотя он был голый, мокрый и один. Эндер Виггин настолько опасен и ужасен, что для того, чтобы сделать большее, надо было привести с собой две сотни».
— Заткни свой рот, Виггин, — произнес один из ребят.
— Мы здесь не для того, чтобы выслушивать этого маленького ублюдка, — добавил второй.
— Заткнитесь сами, — проговорил Бонзо. — Заткнитесь и не путайтесь под ногами.
Он начал снимать свою форму.
— Голый, мокрый и одинокий, в этом мы будем равны, Эндер. Я ничего не могу поделать с тем, что я больше. Но ты у нас такой гениальный, ты найдешь способ, как справиться со мной. — Он повернулся к остальным: — Следите за дверями. Не давайте никому входить.
Умывальная комната была небольшой, и практически везде из стен выступали какие-нибудь узлы водопроводного или сантехнического оборудования. Для монтажа школы такую комнату вначале как единое целое выводили на околоземную орбиту, и поэтому она была плотно забита оборудованием по регенерации воды. Ее планировка не допускала бесполезного свободного пространства. Тактика предстоящей схватки была очевидной. Швырять противника на выступающие узлы до тех пор, пока он не пострадает настолько, что не сможет продолжать борьбу.
Когда Эндер увидел стойку Бонзо, то у него похолодело в груди. Бонзо тоже брал уроки рукопашного боя и, возможно, не так давно, как Эндер. Руки Бонзо были длиннее, он был сильнее, и он был переполнен ненавистью. Он не будет сдерживать себя.
«Он будет целиться мне в голову, — подумал Эндер. — Прежде всего он попытается повредить мне мозги. И если драка затянется, то он скорее всего победит. У него хватит сил, чтобы взять вверх. Если я хочу выйти отсюда, то я должен победить быстро и навсегда».
Он снова вспомнил трещащие кости Стилсона, и тошнота подступила к его горлу. «Но на этот раз, если я не успею первым, трещать будут мои кости».
Эндер отступил назад и, резко повернув головку душа так, чтобы она смотрела наружу, открыл кипяток. Комната почти сразу наполнилась паром. Он включил следующий душ, затем еще один.
— Я не боюсь горячей воды, — сказал Бонзо. Голос его звучал почти ласково.
Но Эндеру была нужна не горячая вода. Ему было нужно тепло. Его тело все еще оставалось намыленным и, покрываясь потом, становилось более скользким, чем мог предполагать Бонзо.