Игра герцога

– Но… как? Это безумие – пытаться там искать золото после стольких безуспешных попыток? Где же оно там?

– Ответ на этот вопрос, конечно же, имеется, и точный, – Гвилум блеснул глазом. – И находится он… В запущенном имении вашего родного братца.

– Вот что? – Еремей Силуанович заходил по кабинету, словно зверь в клетке. Было трудно понять, какая сила захватила его – нервное возбуждение, или тёмное озлобление. – Уж не хотите ли вы сказать, что он встанет на моём пути, и мне придётся делиться с этим несчастным кривым отпрыском нашего рода? Он не знает цены золоту, и промотает его! Нельзя допустить, чтобы хоть крупинка достанется этому вольнодумцу! Страшно представить, что будет со всеми нами, с нашей державой, если такому, как он, выпадет шанс владеть богатством!

– Полагаете, он потратит его, – Гвилум огляделся, как будто их кто-то может услышать. – На совершение какого-либо государственного злодеяния?

– Не иначе! Он же бунтарь! И потратит добро, которое по праву принадлежит нашей семье, а значит – мне как старшему представителю рода, на организацию мятежа.

– Вы, я смотрю, человек благоразумный. Да, этого как раз и нельзя допустить. Никак нельзя, милейший Еремей Силуанович!

– Теперь я всё понял, – барин наклонился к собеседнику. – Можете не отвечать. Вы, должно быть, член какого-то тайного общества, близкого к нашему государю, и горите желанием сохранить царский трон и вековые устои Руси?

Гвилум невольно рассмеялся, потёр ладони и слегка кивнул. Было трудно понять, соглашается ли он на самом деле, но Солнцеву-Засекину этого было достаточно. Всё складывалось настолько хорошо, что трудно и представить лучше:

– Скажите же конкретнее, как мне отыскать золото в этой шахте? Как и где мне искать ответ в усадьбе моего братца, которую он так бездарно запустил?

– О, об этом вы непременно узнаете, и очень скоро, если соблаговолите встретиться с моим господином – великим герцогом!

– Непременно встречусь! – Еремей Силуанович сжал мешочек, глядя на ладонь бешеными глазами. – Приезжайте сегодня же вечером! Мой дом хлебосольный, славится гостеприимством, и как раз именно на вечер намечено увеселительное мероприятие для лучших людей нашего города. Или, если господин пожелает, я могу встретиться с ним без свидетелей…

– В этом нет нужды! О, сливки вашего прекрасного общества, это так замечательно! Мой господин как раз хотел бы взглянуть на этих милых людей! Более того, милостивый сударь, я вас попрошу – никого не обойдите вниманием, зовите всех-всех, кого только сочтёте достойными!

– Не извольте сомневаться! Люди, отвечающие за все вопросы бытования нашего славного Лихоозёрска, непременно будут к назначенному часу!

– Вот и славно! – Гвилум с трудом встал. – Как у вас всё же уютно, благостно здесь, но мне, увы, пора! – он поклонился и уже пошёл к выходу, но задержался. – Впрочем, совсем забыл! У меня будет до вас одна маленькая просьба, так скажем, не откажите в малейшей услуге. И пусть она останется в тайне между нами!

– Не извольте сомневаться! Буду рад сделать всё, что в моих силах! – и грозное лицо Еремея Силуановича исказил кривой звериный оскал.

* * *

Антон Силуанович не сразу нашёл в себе силы, чтобы подняться наверх. Шёл по лестнице, покачиваясь, словно спешил покинуть трюм в сильный шторм. И он не знал, какая неведомая сила, зачем и почему манит его туда. После чтения рукописной книги нестерпимо захотелось посмотреть на картину с изображением золотого крота. Казалось, что вот-вот – и откроется какая-то неведомая тайна, которая перечеркнёт его безрадостную жизнь на «до» и «после».

Тихая зимняя ночь окутала всё вокруг. Быть может потому, что Пантелей так сильно протопил печь, тепло поднялось вверх, и разукрашенные зимними узорами окна оттаяли. Свет луны холодно, безжизненно освещал картину. От этого золотые тона на ней стали бледно-кровавыми, пугающими. И крот – как впервые с точностью показалось – был убитым! И не крот уже это: округлое тело в свете ночной владычицы неба выглядело, как бесконечно глубокая и глухая пещера. Лапы превратились в ответвления шахты, и каждый коготь на лапах стал путями, уводящими в бесконечные подземные катакомбы.

Да что же это, как если не!..

– Это! – Антон Силуанович сделал шаг назад. – Это!

Да, перед ним был не плод воображения художника из далёкой эпохи…

– Сие карта, которая открывает путь в шахту, она поможет отыскать золото! – раздался спокойный голос, но в полной тишине он прозвучал, как грохот камней. Звук прошёлся по пустым комнатам, и вернулся эхом назад.

Молодой барин тысячи раз слышал этот голос – это говорил Пантелей. Но, повернул голову, Антон Силуанович вместо привычной фигуры старого приказчика увидел большого серого кота! От слуги, что служил верой и правдой столько лет, остались только рваные бакенбарды. Глаза казались знакомыми, уставшими, но теперь горели тускло-жёлтым светом, напоминая огоньки керосиновых ламп.

– Что… что с тобой? – не сразу обрёл дар речи молодой барин.

– Не волнуйтесь, и не бойтесь. Вы забыли внизу это, а такими драгоценными предметами разбрасываться нельзя! – спокойно сказал кот Пантелей – иначе и назвать его было нельзя. Он промурлыкал что-то невнятное, и протянул в лапе рукописную книгу. Антон Силуанович обратил внимание, как крепко тот сжимал её чёрными когтями. – Всему свой час, как любит повторять мой благородный господин, который наконец-то вернулся к нам, чтобы мы все могли соединиться! – и в животе кота гулко заурчало. – Вы недаром ранее никогда не встречали этой книги, в мои обязанности входило не только следить за вами, но и до времени хранить эту важную реликвию!

Кот подошёл ближе, заслонил собой картину, и свет луны упал на его фигуру. В другой лапе Пантелей сжимал трость. Ступал он бесшумно на мягких лапах, а вот тростью постукивал так, что на каждый удар отзывалось сердце. Мгновение – и он вновь исчез в темное, а луна продолжила освещать изображение золотого крота.

– Обратите внимание и запомните – вот здесь! – и кот ткнул тростью в золотую точку на голове крота. – Здесь веками хранится то, что по праву должно принадлежать вам, мой милый сударь! Вы прошли столько тягот, честно, не испачкавшись, сумели преодолеть все испытания, и показали не раз, что знаете цену таким вещам, как достоинство, честь, отвага, решимость, верность долгу и друзьям. Не скрою, мне было поручено внимательно проследить за вами, и я без тени сомнения теперь готов доложить моему господину, что вы заслужили добро! И вы его получите!

– Пантелей! – не сразу ответил барин. Он прижался к рядам полок, и несколько книг упали на его голову. Антон Силуанович отмахнулся от них, словно это были летучие мыши. Страх, что в эдеревенской глуши можно пошатнуться умом, похоже, стал реальностью. – Пантелей, слышишь меня! – выкрикнул он, как будто бы их разделяла пропасть. – Если это всё только не наваждение! Я не имею желания знать, кого ты дерзнул назвать своим хозяином! Странно слышать, что ты, постоянно находясь рядом, на самом деле всё время прислуживал кому-то другому! Как ты мог? Так вот, передай тому, кто послал тебя ко мне, что я вовсе не нуждаюсь в его золоте! Мне ничего и от кого не нужно!

– Нет, золото принадлежит именно вам по праву наследования, – спокойно ответил кот со скучной мордой. – По праву, так сказать, рода.

– Нет, нет и нет! У меня есть старший брат!

– Сейчас как раз выясняется также, достоит ли он, – Пантелей потёр когти о мохнатую грудь, посмотрел на них сквозь свечение луны. – Думаю, вряд ли он пройдёт испытание.

– Это золото должно принадлежать народу!

– Дешенька вы моя, барин, о чём вы? Кажется, вы не здоровы? – промурлыкал тот в ответ. – Если вы не поспешите, то золотом и правда, может статься, завладеет ваш отчаянный братец. Тот ещё дуралей! А тот ой как стремится к этому! Уже сейчас, в сию минуту, извольте знать! И если он завладеет такими неслыханными сокровищами, то страшно даже представить, какая катавасия из этого последует! Уж я то знаю, мяу, толк в катавасиях! Как он распорядится таким неслыханным добром? На что употребит? Из истории уже известно, сколько морей крови пролито из-за сладкого сияния этого металла! – и он вновь обернулся к картине. – Вот и Кродо, братец мой милый, чует сердце, уже пал на этой жуткой войне.