Игра на двоих

— Можешь остаться здесь. Сегодня нас всего двое, места хватит.

— Вы отпустили в Восьмой даже Боггса?

— Сейчас в охране нуждается солдат Эвердин, а не я.

— Бити?

— В лаборатории, — её ответы настолько молниеносны, словно ей известно каждое слово, которое я только готовлюсь сказать.

Отчего-то мне неудобно спрашивать, чем он там занят. Но так как оставаться наедине с этой женщиной хочется ещё меньше, отваживаюсь задать последний вопрос:

— Могу я вызвать Эффи? Мне бы не помешала её помощь.

Последние слова — чистая правда. Как-то неуютно при мысли о том, что придется в одиночку встречаться с демонами своего прошлого.

— Не стоит, — отвечает Койн, уже успевшая сесть за свой стол и уткнуться взглядом в ноутбук. — Ты прекрасно справишься сама. Пусть это останется между нами, но меня до дрожи в руках раздражает эта капитолийка.

Мне не остаётся ничего, кроме как подчиниться. К её рабочему столу приставлен ещё один, тоже с компьютером, — места и правда хватит. Беру штук двадцать дисков, аккуратно складываю их на гладкую деревянную поверхность и опускаюсь на стул. Теперь нас разделяет всего полтора метра, клубок проводов, кипа бумаг и два монитора.

— Вы и раздражение? Вот уж не думала, что такое возможно, — тихо говорю я, будучи не в силах сдержаться, но надеясь, что жужжание техники заглушит мой голос.

Нерешительно выглядываю из-за ноутбука и моментально ловлю встречный взгляд Койн. Серые глаза смеются.

— Я всего лишь человек, если ты об этом. Я знаю, что такое эмоции, и умею их испытывать, но чаще всего не считаю нужным этого показывать.

— Не хотите тратить время?

Теперь смеются не только бесцветные глаза, но и бескровные губы.

— Может, и так.

По губам пробегает усмешка.

— Мне надо извиниться?

— За что?

— Вас, с вашим отношением ко времени и не стоящим его чувствам, наверное, безумно раздражает не только Бряк, но и мы с Китнисс.

— Почему ты так думаешь?

— Ну, — мне кажется удивительным, что она не понимает мою мысль, ведь это так очевидно, — мы всегда такие эмоциональные на собраниях. Бледнеем от волнения и страха, краснеем от злости, расстраиваемся из-за каких-то неудач, размахиваем руками и кричим, когда не согласны…

— Насколько мне известно, врачи классифицировали солдата Эвердин как умственно дезориентированную, поэтому я не уверена, может ли она контролировать своё поведение.

— Это неудивительно после того, что она пережила, — в любом другом случае я вряд ли стала защищать Китнисс, но, если выбирать между ней и Президентом Тринадцатого, не задумываясь приму сторону Сойки-Пересмешницы, пусть она и думает, что я против неё.

— Нам всем пришлось несладко, — спокойно парирует собеседница. — Тебе, мне и остальным.

— Меня вы тоже считаете психически нестабильной?

— Нет. Ты — один из самых разумных людей, которых я когда-либо встречала.

Неожиданно. Я хочу прервать затянувшийся разговор по душам и приняться за работу, но любопытство берет верх.

— А еще ты живая, — продолжает Койн. — Отсюда и эмоции. Это то, чего мне порой очень не хватает. Не эмоций — жизни.

— В вас?

— Скорее, рядом со мной.

Ее улыбка вдруг становится грустной.

— Ты мне очень нравишься, Генриетта. Помни об этом, когда в следующий раз захочешь обвинить меня в предвзятом к тебе отношении.

Я молча смотрю на женщину, и уже сложившийся в моем сознании образ неожиданно рушится. Она непростительно непоследовательна. Обращается на «вы», зовет «солдат Роу», говорит холодно, смотрит равнодушно. Переходит на «ты», называет по имени, смягчает тон и улыбается глазами. Ведет себя так, словно сама еще не определилась в отношении ко мне. Не похоже на Альму Койн — жесткого, даже жестокого, твердого, властного, циничного, решительного, непоколебимого, уверенного главу Дистрикта-13.

— Я запомню, госпожа Президент. Я не верю ни одному вашему слову, но запомню все, что вы сказали.

Та растерянно пожимает плечами:

— И не надеялась, что поверишь. Ты, должно быть, ненавидишь меня за ту историю с пленными. Я не буду извиняться: как ты сама сказала, у каждого из нас свой путь, своя цель и свои средства для ее достижения. Но, несмотря на все это, мне бы очень хотелось заслужить твое доверие.

Я негромко фыркаю. Напоминает союзы трибутов на Арене. Она притворится моей напарницей и лучшей подругой, а затем не моргнув глазом отправит меня на смерть.

— Ты можешь обращаться ко мне по имени, когда мы остаемся наедине.

Это уже слишком. Терпение заканчивается:

— Почему вы так со мной? Зачем вам мое доверие?

— Я…

Ее перебивает оглушительный стук в дверь, удар деревянной створки о косяк и ворвавшаяся в кабинет Эффи.

— Почему мне никто не сказал, что мою Генриетту выписали?!

Я сижу к Президенту так близко, что замечаю, как дергается ее правый глаз при виде капитолийки.

— Вашу Генриетту? — недовольно протягивает она. — Солдат Роу ушла из госпиталя вопреки совету врачей и моему прямому приказу! Я дала ей задание и велела работать у меня на глазах, чтобы не допустить новой самодеятельности. Еще вопросы?

Проигнорировав ее последний выпад, Эффи обращается ко мне:

— Бити кое-что приготовил для тебя, дорогая. Это займет от силы полчаса. Идем? Тебе понравится, обещаю.

Я вопросительно смотрю на Президента. И снова этот отчужденный тон:

— Вы можете сделать небольшой перерыв и продолжить работать в Штабе, солдат Роу. Отберите необходимые записи, возьмите в помощники мисс Бряк и приступайте.

Эффи ждет меня в коридоре, пока я роюсь в ящике комода. К счастью, на каждую упаковку наклеены кусочки бумаги с номером Голодных Игр и годом их проведения, так что я без труда нахожу все нужные для роликов записи и, захватив с десяток дисков, собираюсь покинуть рабочий кабинет Президента, не медля ни секунды. Ее последние слова настигают меня, когда я толкаю тяжелую дверь.

— Я спасаю тебе жизнь не для того, чтобы убить в нужный момент. Я делаю это, потому что хочу, чтобы ты жила.

Вспоминаю неприкрытую ревность в голосе Койн, когда Эффи попыталась заявить на меня свои права, и моя продуманная на сто шагов вперед защита дает трещину. Президенту нет смысла плести какие-то интриги, пытаясь втереться ко мне в доверие и заставить меня играть по своим правилам: я и так связана по рукам и ногам и не сделаю и шага в сторону от договора. Пока Хеймитч в Капитолии, мной можно манипулировать как безвольной куклой, и я готова выполнить любой, самый безумный и самый жестокий приказ главы Тринадцатого без всяких клятв в вечной дружбе. Сближение с Китнисс было бы для нее куда более выгодным, ведь власть, которой обладает Сойка-Пересмешница, растет день ото дня. А я никто, всего лишь еще один повстанец, которому посчастливилось — или не повезло? — оказаться ближе других к символу революции. Может, стоит дать Койн шанс? Не как Президенту, но хотя бы как человеку?