Игра на грани. Навсегда моя

Пока Вика врет, Романовский присаживается перед ней на корточки и бережно снимает с неё кроссовки, а она, опираясь рукой об его плечо, как ни в чем не бывало, высовывает одну ногу, но на другой — морщится и аккуратно наступает стопой на пол.

— Ясно, больше не пропадай! Марк, следи за тем, чтобы она была на связи, — строго угрожает жена. Ира зла на Романовского и сдерживает себя, чтобы не открутить ему шею прямо на месте.

— Обязательно.

К ужину нам было не до готовки, поэтому мы заказали еду и закуски из знакомого ресторана.

— Вик, что будешь? — спросил Романовский.

Я с интересом наблюдал за ним. Если бы не его вчерашний звонок с угрозами, я бы подумал, что Вика наконец-то нашла себе нормального парня, который о ней заботится и, по всей видимости, любит.

— Ох, я что-то ещё не хочу есть, — ответила она. Но после короткой паузы, глядя ему в глаза, добавила: — Ну ладно, положи мне плов.

Было бы смешно, если бы не было так грустно… Мы с Ирой никогда не могли заставить дочь сделать что-то, если она этого не хотела, но тут появился Романовский.

— Ирина, я хотел бы, чтобы вы с Викой обсудили дизайны помолвочного и обручальных колец. Как только Вика закончит лечение, мы начнём подготовку к свадьбе.

Ира метнула молниеносный взгляд в сторону Романовского и, мне кажется, даже скрипнула зубами.

— Извините, не получится. У нас всё производство встало, идут обыски. Могу только эскиз от руки нарисовать, и вы вольны обращаться в другие компании. Мои проблемы не должны становиться вашими.

Шах и мат. Не зря я люблю эту женщину.

— Мам, мы не торопимся, подождём, пока всё рассосётся. Лучше расскажи как так получилось?

Но Романовский согласился на эскизы. Это было ожидаемо.

После ужина все переместились в гостиную, и пока девочки обсуждали переезд Вики к Марку, я позвал его к себе в кабинет.

— Так, значит, здесь вы творите свои адвокатские делишки, — Романовский провёл указательным пальцем по рабочему столу и поднял рамку с фотографией. — Мило.

— Присядь, Марк. Я приготовил несколько документов для тебя.

Я потянулся к тумбочке, чтобы достать папку, но сразу услышал его рычание:

— Почему вы считаете, что я интересуюсь вашими документами? Мне насрать, что вы мне покажете.

Он со звуком упал на кожаный диван, стоящий напротив стола, и стащил с тумбочки наше семейное фото. Глядя на фото, он начал рассказывать:

— Глеб Шаталов оставил мою мать без копейки денег благодаря вам. И в то время, как вы с чистой совестью наслаждались полученным гонораром и ростом количества клиентов после этого дела, моя мать умирала от рака. Нам повезло, что тётя потратила огромное состояние на её лечение, и мама прожила ещё четыре года. Но тем не менее, вы позволили отцу вымотать все её нервы и лишить здоровья за время того бракоразводного процесса. Честно говоря, я презираю вас не меньше, чем своего отца.

То, что он говорил, я и так знал. Очевидно, что он меня ненавидел, как и все оппоненты моих клиентов. Однако я встал и, обойдя стол, положил перед ним папку на журнальный столик.

— Я тебя понял. Может быть, эти документы прольют свет на тот развод, решай сам, хочешь ли ты на это смотреть. Не уверен, что ты знал все детали. Но меня интересует не это. Зачем тебе Вика?

Романовский сузил глаза и посмотрел недоверчивым взглядом. К папке он так и не прикоснулся.

— Думаете, что я женюсь на ней, чтобы показать весь ад, который пережила моя мать?

Я непроизвольно сжал челюсть и руки в кулаки. Нас разделял журнальный стол, но я был уверен, что он не помешает мне, когда я буду голыми руками душить этого мерзавца.

— Расслабьтесь, Александр. Она мне нужна не для этого.

Из моих ноздрей едва не начал идти дым, как у огнедышащего дракона. Но убийство мне всё ещё казалось запретным приёмом, и чтобы не пуститься в драку, я убрал руки в карманы брюк.

— Романовский, оставь мою дочь и жену в покое. Все твои претензии ко мне — их не должны касаться, — процедил я сквозь зубы.

Он встал и поставил на место фотографию.

— Не мешайте нам с Викой, и тогда я не трону ни вас, ни Ирину. Это моё последнее предложение. Вы ведь знаете, что мой безумный отец оставил всё мне по завещанию. Так вот, ресурсов вас закопать заживо у меня теперь до дури.

Романовский натянул на лицо наглую ухмылочку, тем самым подчёркивая своё превосходство. Ну хорошо, война так война. В последний момент, перед тем как покинуть кабинет, он наклонился и стащил со стола папку. Вряд ли теперь между нами возможны нормальные взаимоотношения, я ненавижу угрозы. Но ему будет полезно знать правду.

Глава 20

Пока Марк с отцом разговаривали в кабинете, я пыталась выяснить у мамы подробности следствия по делу о незаконном обороте драгоценных камней. Мама уклончиво уходила от ответа, рассказывая, что она понятия не имеет откуда это все добро взялось.

— А почему ты Марка обзывала после допроса?

— Вика! Он, конечно, молодец! Мог бы сказать, что ты с ним была все это время. Я так волновалась, что ты не выходишь на связь!

Это могло быть правдой, надеюсь, что Марк не угрожал маме.

— Что ты знаешь про Глеба Шаталова, отца Марка? Ты сказала, что спросишь у папы?

Мама закатила глаза, как будто я ее достаю несущественными вопросами, однако для меня это было более, чем существенно.

— Я перепутала его с другим мужчиной. О Шаталове я знаю, как и многие другие, информацию из новостей и сплетен. Говорят, был жутким мерзавцем и бабником.

Казалось, что-то мама не договаривала, я это чувствовала каким-то пятым чувством.

— Вик, ты правда хочешь выйти замуж за Марка? Ты говорила, что вы расстались, а теперь эта свадьба.

Нет, это гребанное чудовище шантажирует меня! Аргх! Теперь я закатила глаза, а потом вообще отвела взгляд в окно.

— Конечно. Мы снова вместе. — Я сжала пальцы в кулаках, ногтями больно впиваясь в ладони. — Ты же видишь, как он обо мне заботится.

На мою фразу мама лишь успела фыркнуть, но высказать свое мнение — нет, потому что в комнате появился Марк.

— Вик, если ты не против, я бы хотел уже поехать. У меня завтра рано утром важные встречи.

Он сделал детское лицо, бровки домиком и растянул губы в усталой улыбке. Прям милашка, с темной душой. За Марком в комнату вошел папа и его вид был, действительно, уставший и измотанный.