Игра на контрастах

При этих словах мое собственное сердце затрепетало как глупая птаха, смело влетевшая в ловушку, расставленную умелым охотником. Однако секрет прошлого давил мертвым грузом, не позволяя расслабиться и просто насладиться этим долгожданным признанием.

– Ты опознал, милый. Все уже случилось. Можешь убиться теперь, - со злостью практически выплюнула ему в лицо.

Вся напускная небрежность тотчас слетела с него. Он за какой-то миг преодолел разделяющее нас расстояние и прижался лбом к моему, а руками довольно крепко обхватил голову.

– Расскажи, - не попросил, а потребовал.

– Слишком больно, слишком противно. Не могу, - я понимала, что он не может мной повелевать.

– Я должен знать. Я приказываю тебе!

– Больше такого права у тебя нет, - спокойно и твердо ответила ему.

– Тогда прошу. Ты знаешь – я никогда ничего у тебя не просил.

"Вот уж действительно. Никогда".

– Фух, черт, - медленно выдохнула воздух и стараясь абстрагироваться и дышать глубоко, я произнесла ничего не выражающим тоном:

– Это случилось на четвертый день после того как ты исчез. К этому моменту я уже просто с ума сходила от беспокойства. Плакала. Искала. Опять плакала и опять искала. Тем вечером решила после закрытия парфюмерного магазина вновь пойти к твоему дому, надеясь, что ты вернулся. Тебя там не было. Но были они - три амбалоподобных грубых мужика. Меня поджидали. Хотя теперь я понимаю, что скорее всего искали тебя. А тут пришла я. "Славная цыпочка", - сказали они.
– "Мы хотим развлечься. Ты подходишь. Может он даже узнает. Так будет даже забавно", - с этими словами они затащили меня в грязный вонючий переулок. "Интересно, а ему донесут? О, было бы хорошо. Пусть знает, что нужно делиться. А утаивать нехорошо. Мистер этого не любит. Нет, не любит", - едва фраза покинула его губы, как я уже лежала распластанная на асфальте. Как сейчас помню каким он был мерзким - грязным и шершавым. К этому моменту уже успела сильно испугаться. Кричать не стала. И не хотела, и возможности такой не было. Видишь ли, дорогой (ха, Он уже успел заметно побледнеть), мой рот был занят чем-то другим. Или кем-то, как пожелаешь. Я ни черта не могла противопоставить этим бугаям, понимаешь? Только радовалась, чертова дура, что тебя там не было, что тебя они не нашли. Я а сильная, выдержу (тут я горько усмехнулась. Озноб опять нарастал). Я же даже не орала ни разу, понимаешь? Пока хватали, пока тащили. Все казалось, что это постановка, чья-то злая шутка. Нельзя же людей хватать, когда на улице все видно! Нельзя! Но оказалось можно. Еще и как. Я могла бы сказать, что однажды мне довелось поработать надувной куклой. Но это не так. Куклы не чувствуют. Куклам не больно....

Во время образовашейся паузы Он тихо подошел ко мне и встал на колени. Руки положил на поручни кресла. Ко мне не прикасался. Не смел. И правильно. Я дама сильная, но этих прикосновений не выдержу. Рассыплюсь, как чертова фарфоровая статуэтка. Однажды мне довелось это видеть. Будучи семилетней крохой я разбила старинную вазу из фарфора, что стояла у нас дома. Ох и сильно влетело мне тогда от мамы, уж поверьте. Так что я знаю каким тонким бывает фарфор. И люди, сделанные из него.

– Родная, не продолжай. Я понимаю, что тебе тяжело, - Он не глядел на меня. Что ж понимаю. Я бы на себя такую тоже смотреть не захотела.

Решила внести ясность:

– Хочу, чтобы ты узнал. Я расскажу. Никогда никому не рассказывала. По твоей вине все случилось, по твоей. Ты ушел, а я осталась. Остались и они. Зло в человеческом обличье.

Я лежала на этом чертовом асфальте и думала о тебе. Не могла не думать. Думала, когда грубые чужие пальцы проникали в меня, когда неожиданно аккуратно стягивали одежду. Я была нагая - и тело, и душа. Один из них почти постоянно, кроме тех минут когда трахал меня, крепко прижимал к шее нож. Порой мне и теперь кажется, что холодное лезвие касается моей кожи. Такой же холодной на ощупь. Двое других постепенно приучали к своим телам. Неспешно, даже лениво. Как будто знали, что им никто не помешает? Почему, черт побери, им никто не помешал? Было же лето. Летом в восемь вечера еще светло. Но никто не приходил, никто меня не видел. В тот вечер я попробовала кое-что новенькое. Групповое траханье. Они пихали свои члены мне в рот, вагину и задницу. Представляешь каким был мой первый анальный секс! Когда один из них в первый раз запихнул в меня свой хуй, я думала, что меня порвет. Такой сильной была боль. Я хрипела, выла, брыкалась и царапалась, пытаясь выбраться. Они говорили, что я была плохой девочкой. За этим следовало наказание. Проникновения становились глубже, резче, сильнее. В определенный момент почувствовала влагу между бедер. Понимая, что возбудиться я никак не могла, осторожно притронулась туда. Поднеся руку к глазам поняла, что она вся красная. От моей крови. Они тоже заметили. Трахать меня в задницу им стало противно. Они взялись за киску. Зато сразу вдвоем. Это показалось больным ублюдкам забавно. Когда в тебе два члена одновременно - это что-то! Это больно. Очень-очень больно. Такой вот секс.

Хотя сексом это никак не назовешь. В сексе женщина хочет мужчину, ну или мужчин. И я хотела. Но не их - тебя. Пыталась абстрагироваться. Не слушать их слова, о том как они будет меня иметь дальше. Как и кому расскажут об этом потом. Не ощущать боли поцелуев и проникновений до самой матки, а может и больше. У меня знаешь ли случились разрывы. Я потом ездила лечиться в другой город, чтобы никто не узнал. В полицию не обратилась. Побоялась. Врачи сказали, что скорее всего у меня после таких травм не может быть детей. Жаль. Когда-то я их хотела, помнишь?

Куда исчезли те мудаки, надругавшиеся надо мной, не знаю. Просто я периодически отключалась. У каждого же есть предел, верно? Был он и у меня (тут я сделала маленькую передышку)... Так вот. Очнувшись после очередной потери сознания я обнаружила себя в одиночестве. С истрепанной душой. Со стертыми в кровь локтями и коленями. С опухшим от слез и царапин лицом. Ты же не думал, что я не разревелась? Я же девчонка. Хотя не знаю могу ли считаться такой теперь? Может я податливая шлюха, как они говорили?... Знаешь, крови было и в самом деле очень много. Но тогда я обрадовалась. Думала, что умру. Мне хотелось умереть. Нет, не то. Сдохнуть - вот подходящее словечко! И чтобы никто никогда не узнал о моем позоре. Только тебе в глаза взглянуть еще хотелось. Последний раз. Я так тебя любила. Я и потом долго думала: "Хорошо, что те ублюдки тебя не нашли!".

Закончив свою историю, решилась взглянуть на него. Слез не было. Все выплакала еще тогда, четыре года назад. А Он за все время невольной исповеди кажется так и не пошевелился ни разу. И головы не поднял. Только жилка сбоку на шее пульсировала да побелевшие руки изо всех сил сжимали поручни кресла.

– Тебе противно, да? Пропало желание со мной разговаривать?, - за бравадой пыталась скрыть боль.

Он поднял голову. Я была поражена. Олега я видела всяким. Были минуты, когда его глаза пылали от страсти. Были, когда там селился чертик, подбивающий на шальные постельные эксперименты. Эти глаза умели быть разными - смешливыми, грустными, веселыми, суровыми и даже презрительными. Но в них никогда не было такой боли. И никогда не блестели непролитые слезы. Мужчины такие мужчины. Даже когда позволяют себе минутные слабости.

– Родная, послушай, - начал он незнакомым - глухим и немного каркающим голосом.
– Я хотел тебя сберечь, а в результате сломал как хрустальную куколку. Мечтал, что уезжая защищу, а сам навлек беду. Ты не представляешь, как я хочу найти тех мудаков, которое сотворили это с тобой. И найду, уж поверь. Это не за меня, глупышка, ты должна была беспокоиться, а за себя. И с ними я бы справился, не сомневайся. Понимаю, что это не принесет облегчения, но они получат свое. Клянусь. Прости, что втащил тебя в свой мир. Нам лучше никогда не видеться. И понимаю, что лучше было и не встречаться. Для тебя лучше. Что до меня, то я не знаю как жил до тебя и как буду жить после. Только с тобой я настоящий. Только с тобой живой.

Ты никогда не будешь мне противна, Кристюша. Только не ты. Это я тот чертов ублюдок, из-за которого тебе пришлось пройти через ад. Я очень зол на себя. И презираю за слабость. За то, что подошел познакомиться, что навязал себя, свой стиль отношений и бросил тогда, когда был нужен больше всего.

Почему-то мне стало его жаль. Со своими непокорными растрепанными черными прядями волос он был похож в этот момент на огромного косматого волка - свирепого, но склонившего голову хищника. Полного сил, но потерявшего нечто важное.

– Ты не знал, - неловко дотронулась до жестких волос на макушке и погладила их.

– Это, блядь, не оправдание, - приятно, что мою руку он убирать не стал. Всегда любила его волосы.

– Тогда я буду любить тебя за нас двоих.

– Я этого недостоин.

– А это, мой милый, не тебе решать. Знаешь, я поняла, что рассказав тебе все, я простила. Действительно простила.

Он тяжело вздохнул:

– Ты же понимаешь, что вместе мы не будем. Никак.

– Не принимаю, но понимаю, - вынуждена была констатировать я.