Игра на опережение

Мовлади поднял жезл, но машины не остановились по его требованию, лишь невольно притормозили, после чего на глазах удивленных пассажиров гаишник вдруг бросился на асфальт.

— Аллах акбар! — крикнул Ансар. И первый дал очередь.

Сначала они расстреляли передний джип, потом открыли огонь по заднему. Передний проехал еще полсотни метров. Трое охранников вывалились из открывшейся двери в другую сторону, как раз под прицелы другой группы, распластались на дороге, перекатились, как их учили, в сторону, но открыть огонь не успели. Несколько автоматных очередей выбили искры из асфальта и намертво пришили их к дорожному полотну. Бронированный «кадиллак», не останавливаясь, прогрохотал дальше на ободах, прожевав остатки простреленных шин, в сторону Тбилиси, мимо окровавленных охранников, и, когда он скрылся за поворотом, все стало тихо.

Через два часа, когда боевики отъехали от места засады достаточно далеко и убедились, что за ними никто не гонится, Ансар позвонил Гоголадзе:

— Автандил, дорогой, ты живой еще, а? Как себя чувствуешь?

— Кто это… — охрипшим, тихим голосом спросил Гоголадзе.

— Не узнаешь уже старых друзей? — удивленно, под смех боевиков, спросил Ансар. — Не узнаешь лучшего друга Ансара? Помнишь, как ты меня год назад называл, когда мы в «Арагви» с тобой и покойным Зурабом на брудершафт пили?

— Так это ты… — еще тише спросил Гоголадзе. — Ты зачем убил моих людей?

— Это была твоя охрана. Самая лучшая охрана в Грузии. Я решил проверить: так ли это, хорошо ли они тебя берегут. Оказывается, плохо. Скажи мне спасибо и найди себе новых. Сам виноват, дорогой, не надо было хвастаться. Зачем ты так их назвал?

Гоголадзе молчал, но Ансар различил другие голоса.

— Автандил, дорогой, скажи своим ментам: все равно меня засечь вы не успеете. Даже не пытайтесь. Мой тебе совет: иди домой, прими ванну, выпей антидепрессант фирмы «Бавария», ты ведь только его пьешь? А завтра с утра, с новыми силами, на прием к президенту, куда ты уже записался на одиннадцать тридцать… Я прав, дорогой? И ничего не спутал? И уж постарайся быть убедительным, Автандил. В отличие от Зураба. Или Республика Грузия получит другого министра, более достойного и понятливого… Ты все понял»?

…Вечером другого дня Ансар позвонил в Москву Забельскому.

— Здравствуй, Григорий Иванович! Ну ты, наверное, все уже знаешь?

— Ансар, здравствуй… — Забельский разговаривал, не отрывая глаз от экрана телевизора. Он смотрел в записи похороны журналиста Олега Бородина. — Слушай, а ты, оказывается, страшный человек! Страшнее и опаснее, чем я думал.

— Это ты о чем? — не понял чеченец.

— Не прикидывайся, — буркнул Забельский, по-прежнему глядя в телевизор. — Сегодня по всем каналам показывали вчерашнее покушение на министра экономического развития, так он называется, и, если не ошибаюсь, президента государственной нефтяной корпорации Автандила Гоголадзе… Я давно его знаю, это хороший человек, что он тебе плохого сделал?

— Прости, уважаемый Гриша, а я тут при чем? Ты меня с кем-то путаешь. И какие-то непонятные инсинуации и подозрения вокруг моего имени. Я с Автандилом только что разговаривал. И утром с ним беседовали… Он живой и здоровый. И ничего такого про покушение на свою жизнь он не рассказывал.

— Да, но мне передали: он чудом остался жив, но его охрана вся перебита. По телевизору показали.

— Вся беда в нашем мире от переизбытка информации, — философски заметил Ансар. — Я стараюсь телевизор не смотреть, да и некогда. Кто за меня мои дела будет делать, если я еще буду его смотреть? А вот ты, Гриша, даже не поинтересовался: подписал Автандил у президента наши бумаги или не подписал?

— А если спрошу?

— Подписал, Гриша, все подписал. Он молодец, Автандил. Настоящий менеджер! Современный, обучаемый, с чувством ответственности. Чувствует необходимость перемен. И адекватно отвечает на вызовы времени. Все бумаги президент подписал. И Автандил еще меня поздравил и просил тебе передать лично свои поздравления!

— Прекрасно! А с чем он меня поздравил? Откуда он знает про меня и мою роль в этом деле? Я же просил тебя не раскрывать мое участие в этих планах раньше времени.

— Да чего теперь нам скрывать, Григорий Иванович, — хмыкнул чеченец. — Это здесь уже стало секретом Пульчинеллы. Деньги не спрячешь. Тем более от их хозяина. Тем более когда они такие большие.

— Полишинеля, ты хотел сказать? — уточнил Забельский.

— Полишинель — у французов. У итальянцев, чей язык, культуру и литературу я долгое время изучал факультативно, когда еще учился в МГУ, говорят: Пульчинеллы.

Григорий Иванович только вздохнул.

— Эрудированный чечен попался, да? — засмеялся Ансар. — А не злой, как у вашего Лермонтова, так?

— Ты только за этим мне позвонил?

— Не только. Помнишь уговор? Как только бумаги будут подписаны, деньги сразу на бочку.

— И как мне тебе их передать? По той же схеме? — уточнил Григорий Иванович.

— Тебе на месте виднее. Схему-то с пленными ты придумал интересную, — в расчете на нынешние гуманные и либеральные времена. Все прозрачно, все в открытую, все во имя права человека на жизнь и свободу, ни к чему не придерешься… Но сейчас нам нужно много денег и сразу. Это ты понимаешь, да? Мне ведь тоже придется тут доказывать нашим фанатикам необходимость будущих инвестиций в нефтяную отрасль, когда мы окончательно изгоним Россию, а им только оружие подавай!

— Ты уверен, что наш разговор не засекли? — Григорий Иванович потянулся к кнопке на столе и сказал, прикрыв трубку: — Надя, Федора Андреевича найди, и сразу ко мне.

— С кем ты там шепчешься? — подозрительно спросил чеченец.

— Успокойся, дорогой, никаких секретов! — ответил Забельский. — Просто хотим проверить, чиста наша линия связи или нет.

— Проверяй, мне без разницы, — усмехнулся Ансар. — Это твои проблемы. Мне тут в Чечне бояться некого. А тебе не позавидуешь… Собственной тени уже боишься, да?

— У кого деньги, дорогой, тому и приходится опасаться всего на свете, — нравоучительно изрек Забельский, нетерпеливо гладя на дверь кабинета. — У тебя их нет, тебе и опасаться нечего… — И показал вошедшему Колобову на свою трубку, по которой разговаривал.

Тот кивнул, подключил прибор, который всегда носил с собой в «дипломате». Посмотрел на шкалу, после чего неопределенно пожал плечами. Кажется, чисто. И тоже уставился на экран, глядя на похороны Бородина.

— Сколько ты можешь дать пленных?

— Повторяю: нам очень много надо! — повторил Ансар. — Столько пленных — сейчас и сразу — здесь не найдешь! Тех, что есть, мне могут и не отдать. Их в большинстве для обмена держат, чтобы родственников из российских тюрем и лагерей вернуть. Где я других возьму? Хоть широкомасштабную войну России на ее территории объявляй для пополнения обменного фонда пленными и уголовниками, а для этого опять же нужны деньги!

— Только не бери меня за горло, — недовольно сказал Григорий Иванович. — У меня сейчас нет для тебя другой схемы. Раз у тебя кончились пленные для выкупа, я не виноват.