Игра нипочём
Шрифт:
– Здравствуйте, уважаемый партнёр. – Визитеры вошли и устроились на прохладных диванах. – Всё как вы велели, дважды против часовой.
– Ну вот и хорошо, – одобрил Брутальный. – Не желаете с дорожки холодненького?
Открыв холодильник, он вытащил стеклянный куб, водрузил его на стол – и гости увидели гремучих змей. Не менее дюжины ядовитых, плотно свернувшихся рептилий. За тонким, запотевшим, почти неощутимым стеклом…
– Ага, остыли. – Брутальный взял щипцы, сдвинул крышку и, ловко ухватив змею за шею, потащил к мойке, на разделочную доску. Шмяк! – отлетела в сторону голова, а кровь потекла в подставленный стакан. – Дорогие партнёры, у нас здесь, так сказать, шведский стол, – пояснил хозяин дома, выкручивая змею. – Вон там стаканы, тут щипцы… Джентльмены, поухаживайте кто-нибудь за дамой. Прошу – соль, перец, паприка, русская горчица на выбор… Тушки, просьба, складывайте вот сюда. Надумаете заночевать, я вас порадую змеиным супом. По-старохопийски. С фасолью и базиликом…
– Уважаемый партнёр, спасибо, в другой раз. – Панафидин раскрыл молнию папки, зашелестел бумагой. – Если позволите, я начну…
– Естественно, дорогой партнёр, приступайте. – Хозяин дома поднял стакан, кивнул, задумчиво, с видом эстета посмотрел на свет. –
Посолил, поперчил, тщательно размешал и не торопясь выцедил багровый нектар.
– А мне бы вот эту… – засмотрелась в куб Облегчёнка.
Панафидин принялся читать. Монотонно, скучно, без эмоций. Подобное чтение в России характеризуют сравнением «как пономарь», хотя кто из ныне живущих сумеет, пусть в общих чертах, объяснить, кто такой пономарь?.. Читал Панафидин долго. Хозяин и остальные гости прикончили всех змей, вволю напились освежительного, Брутальный ободрал и порезал плоть, положил со специями томиться. Казалось, панафидинское чтение он вовсе пропускал мимо ушей, однако это было не так.
– Уважаемый партнёр, – заметил преемник Джеронимо, когда Панафидин иссяк. – Всё хорошо, но вот с номерами четырнадцать и пятьсот двадцать три, по-моему, недоработка. Какой-то там муляж взрывного устройства с целью воздействия на психику клиента… Пфуй! – Обсидиановые глаза сверкнули чёрным огнём. – Пластида полкило ему в унитаз, чтобы копчик в черепушке застрял. А эти ваши опухоли в мозгу, медленные, задумчивые и печальные? Нечего, дорогой партнёр, время тянуть. Его, так-то говоря, у нас осталось немного… А потому – только радикальные решения, никаких полумер.
– Естественно, уважаемый партнёр, никаких полумер, – согласился Панафидин. – Однако в плане четырнадцатого номера не всё так просто. С ним напрямую был связан шестьсот сорок второй и наверняка оставил ему какую-то информацию. Так что здесь, полагаю, рубить с плеча нам не след. А вот что касаемо пятьсот двадцать третьего – понял, осознал, каюсь. Будем исправлять, пришлём ему специалиста.
– Да, да, пришлите. И найдите самого лучшего. – Брутальный оскалился. – Чтобы никаких больше опухолей. И никаких мозгов… Ну что, дорогие партнёры, останетесь ночевать? Нет? Надо возвращаться, дела?.. Что ж, жаль… Да, кстати, – он начал убирать со стола, тряпка в его руках оставляла кровавые разводы, – тот апачский койот, что привез вас сюда, – серой масти. Надеюсь, мне не нужно объяснять, как поступают с отступниками? Ну всё, уважаемые партнёры, спасибо за компанию. Бон вояж.
И наверное, впервые за все время он улыбнулся. Получилось настолько страшно, что сам Джеронимо бы позавидовал.
Варенцова. Госпожа и её раб
Случалось ли вам, любезный читатель, в жаркий, пыльный и потный день сидеть в пробке где-нибудь на подходах к Аничкову мосту и смотреть из окошка машины на резвых мальчиков, бесплатно сующих водителям какие-то не то журналы, не то рекламные каталоги нового магазина?.. Одному из авторов этих строк – доводилось, и журнальчик был взят, скажем прямо, больше с мыслью о растопке для дровяной печки. Поэтому красочное издание под названием «Рандеву» ехало всю дорогу небрежно закинутым на пол между сиденьями. Да и по приезде домой оказалось опять-таки на полу, рядом с кочергой и совком.
Печка уже зияла распахнутой топкой, когда журнал оказался всё-таки раскрыт… отложен в сторонку… и наконец прочитан, что называется, от корки до корки.
Вы будете смеяться, но массу нового и интересного узнал не только автор, но и его отец, справлявший в тот год почтенное восьмидесятилетие. Город Питер приоткрылся с совершенно неожиданной стороны. Ну, то есть, сейчас уже никого не шокируешь анатомическими снимками красавиц-забавниц, от худющих «моделей» до фигуристых «пышечек», ждущих встреч с обаятельными и, главное, щедрыми кавалерами. Но как не впасть в философскую задумчивость, глядя на портрет грозного вида тётки с хлыстом в крепкой руке?
«Госпожа приглашает в гости раба, – гласил текст. – Свяжу, выпорю, унижу морально и физически. Где ты, мой покорный раб?»
…А теперь представьте, что на том перекрёстке стояла не скромная авторская «Нива», а широченный лоснящийся «Мерседес». И сидел в нём не кто иной, как Николай Васильевич Клюев. Ну конечно – тот самый. И тоже, скучая в пробке, позволил просунуть в приспущенное окошко глянцевый, кричаще-розовый журнал.
И открыл его.
И пролистнул, косясь в ветровое стекло на корму впередиползущей машины.
И наткнулся на объявление от Госпожи, ждущей в гости Раба.
Хмыкнул, покачал головой… стал листать дальше…
Но почти сразу вернулся к той же странице, а потом – благо был в машине один – вдруг вытащил мобильник и позвонил по указанному телефону. Выслушал нарочито хамский ответ… испытал небывалый и необъяснимый душевный подъём… И, еле дождавшись зелёного света на светофоре, рванул под запрещающий знак, рванул с визгом и проворотом колёс, как не ездил уже давно.
Волнуясь, точно мальчишка, затормозил у облезлой хрущобы…
И была порка.
И все обещанные унижения.
И грандиозный оргазм, по сравнению с которым меркли и исчезали все его прежние сексуальные достижения.
В общем, он понял – пришла любовь.
И пусть будет стыдно тому, кто за это бросит в Николая Васильевича Клюева камень. Не последние люди в человечестве увлекались подобным интимом… [99]
– Люся, к ужину не жди. У нас тут внеочередная сессия… Что? Как? Зачем? А, ну конечно. Всё, целую, пока…
Вокруг уже вовсю бушевала весна: ярко светило солнышко, чирикали воробьи, некоторые девушки выбрались на улицу без колготок. Ножки, правда, в своём большинстве ещё не блистали загаром, но тем не менее… Впрочем, женщина для Николая Васильевича с некоторых пор существовала только одна. Люся?.. Господь с вами. Какая Люся, когда сегодня его ждала ОНА – воистину Госпожа его сердца и души, властительница его дум, исполнительница желаний… Та, о которой вот уже скоро год были все его чаяния и мечты…
Глянув на часы, он поехал в дорогой бутик. Там трепетно, долго выбирая, купил чулки, туфли, блондинистый парик, ажурный комбидрес и поехал на юг – на периферию города, в спальный, малолюдный в это время район. Там, на третьем этаже невзрачной пятиэтажки, его ждали.
– А, это ты, говнюк? – открыла ему дверь плотная, с недобрым взглядом бабища. – Припёрся, значит. Тогда деньги гони!
– Вот, госпожа… пожалуйста…
Всё в полном объёме… – чувствуя себя восхитительно виноватым, выдохнул Николай Васильевич, вытащил купюры, сунул бабище в лапу и следом ту лапу облобызал. – Жду повелений, госпожа…– Ну, рази так, – подобрела баба, – готовься давай. Уж я тебя обихожу.
– Да, госпожа, да… – засуетился Николай Васильевич.
И принялся лихорадочно раздеваться на одном квадратном метре захламлённой прихожей. Долой костюм, рубашку, трусы, скорее долой! Оставшись в чём мама родила, он судорожно вздохнул, потянулся, икнул от страшного возбуждения и принялся надевать парик. Затем настала очередь чулок, туфель, пуговок комбидреса. Судья был почти готов, когда появилась бабища – встрёпанная, босая, в сизых панталонах и чёрном бюстгальтере, больше напоминавшем бронежилет. В правой руке она держала мухобойку, а левой… Её левая рука поглаживала огромный, приспособленный на ремешках резиновый орган «strap-on».
– Да ты, говнюк, туфли новые завёл? – строго спросила она и с силой шваркнула мухобойкой Николая Васильевича по голому телу выше чулок. – Вот я тебя, вот я тебя, вот я тебя… А ну, засранец, лягай!
Несчастный раб повиновался недостаточно быстро. Невыразимо унизительный толчок внёс его в комнату – так в стране амазонок злые охранницы закидывают в камеру пыток обречённого пленника. Судья рухнул животом на железную кровать, вокруг вскинутых рук защёлкнулись браслеты, да не какая-нибудь пластиковая фигня, а настоящие милицейские… И всё это время массивная мухобойка охаживала его с оттяжкой по всем мягким местам, причиняя вполне реальную боль, но и даруя полыхающей плоти не передаваемое никакими словами блаженство…
– Да, госпожа… да… – шептал он, ожидая Великого Искупления.
Однако властительница его дум всё не переходила к финальному акту. А потом вдруг прекратились и удары по живому, и Николай Васильевич крепко зажмурился. Какую сладкую муку ему ещё приготовили?..
– Привет, – послышалось сзади.
Судья кое-как, едва не сбив парик, повернул голову… и увидел гостью. В спортивном костюме, решительную и прекрасную, действительно похожую на амазонку. Одурманенный болью и страстью, Николай Васильевич перво-наперво подумал о напарнице, которую пригласила его госпожа. Отогнал пошленькую мыслишку о добавочной плате – и решил играть по правилам.
– Госпожа… я провинился…
– Ещё как, – кивнула амазонка и, быстро подойдя к телевизору, включила на всю катушку звук.
«Зачем?» – удивился прикованный судья и… заметил сразу две вещи.
Его грозная госпожа – та, первая, – бесформенной грудой лежала возле стены, и это была уже не игра.
А второе, и главное, – новая гостья держала в руке антенну-«куликовку». Для тех, кто не знает: это вереница металлических звеньев-катушек, нанизанных на стальной тросик. Движение натяжного рычажка превращает конструкцию в длинный хлыст, упругий и гибкий. При использовании антенны по прямому назначению её практически невозможно повредить о кусты и ветки в лесу. В бою – это оружие, и очень серьёзное.
– Ты меру пресечения Брянцеву изменял? – спросила гостья и, не дожидаясь ответа, познакомила Клюева с «куликовкой». – Почему?
О-о, это была далеко не мухобойка… Рёв, стон и корчи под бодрую галиматью телевизора. Ажурные, с любовью натянутые чулочки на ногах Николая Васильевича начали окрашиваться кровью. Простыня – мочой.
– Ну?
– Мне… – заплакал судья, – мне позвонили… Из Москвы… Мне приказали…
– Если жить хочешь, колись, – с жутким спокойствием велела прекрасная амазонка. – Кто позвонил, кто приказал?
Она не повышала голоса, даже чуть улыбалась, и это было страшнее всего. Корчась от ужаса, отчаяния и вселенской несправедливости, бедный Николай Васильевич принялся что-то сбивчиво объяснять… «Куликовка» прервала его на полуслове.
– Кто позвонил, я тебя спрашиваю? Кто приказал?
Ужас сделался беспросветным. На четвёртом или пятом ударе судья уже не разумом – спинным мозгом понял: всё, это конец. Вернее, тупик, из которого существуют только два выхода. Первый – всё рассказать как на духу. И второй – опять же всё рассказать, но только Высшему Судии.
Он выбрал первый вариант и стал говорить. Минут пятнадцать, наверное, пускал слюну в парик, мочу – в кровать, а кровь – на спущенные чулки. «Куликовка» время от времени подбадривала его красноречие, так что под конец исповеди от роскошного комбидреса за сто баксов остались лишь воспоминания, пара пуговок да лохмотья. Наконец судья Клюев иссяк.
– Значит, всё? – уточнила незнакомка. Выключила диктофон… и свет в конце туннеля, забрезживший было для Николая Васильевича, обернулся прожектором встречного поезда. Страшный хлыст вновь рассёк воздух. – Ну, гад, держись…
Теперь полетели не лохмотья комбидреса – ошмётки кожи. Летели, правда, недолго – судья лишился чувств.
Амазонка прошествовала в ванную, сполоснула «куликовку», вытерла, свернула – и закрыла за собой наружную дверь…
На улице, за рулём мощного джипа, Оксану ждал Толя Воробьёв. Они не стали друг другу ничего говорить: он вопросительно посмотрел, она утвердительно кивнула, и джип покатил – плавно, не привлекая внимания. Оба понимали, что основательно вляпались в дерьмо. Информация, наболтанная на диктофон, была как бомба с зажжённым фитилём. Если хочешь жить, надо её закинуть подальше. И, естественно, анонимно…
Вот бы ещё знать заранее, какие пойдут круги!Песцов. Инопланетянка из Шамбалы
Проснулся Песцов со странным, но явственным ощущением перемен. Потягиваясь, подобрался к окну… Ага, вот оно что. Природа, словно вспомнив, что апрель – месяц вроде весенний, решила сменить гнев на милость. На улице светило яркое солнце. И похоже, ещё и грело. Вот так: ночью чувствительный морозец, а днём выглянешь в окно и узришь девицу с голыми икрами. Это у нас в Питере таким образом наступает весна.
Из кухни доносилось бренчание посуды. Песцов живо вообразил Надежду Константиновну, стряпающую себе манную кашку.
– Утро доброе. – Песцов вошёл, пригляделся, поймал упавшую челюсть и сморозил: – А где бабуля?..
Ибо у плиты стояла… не просто красивая, а потрясающе красивая брюнетка. Чтобы адекватно описать её внешность, требовался словарный запас совсем иного порядка, нежели подвластный Песцову. Кроме банального «супер» и ещё «класс», ему ничего на ум не являлось. Впрочем, держалась красавица просто, без апломба, в очень даже дружественном ключе.
– Привет, Сёма, – кивнула она. – Не узнал? Ну ничего, сейчас мы память тебе освежим… – И она с улыбкой распахнула халатик, показывая бледный шрамик у груди. – Ну как? Теперь узнаёшь?