Игра по чужим правилам
Шрифт:
– Знаешь… – Никодим пошел следом. Этого только не хватает! Сейчас начнутся слезные признания и просьбы склеить развалившуюся любовь.
– И знать не хочу!
– Почему ты общаешься с Катей?
– Почему ты ее любишь? – Вопрос жестокий, но с занудами только так поступают.
– Она особенная.
– И я потому же.
Ира хотела спрятаться в подъезде, но дверь скакнула навстречу, чуть не наградив хорошим шишаком. Вовремя подставила руку. Кисть зазвенела от боли.
Из дома выкатился огненно-рыжий парень в очках.
– Извините, – крикнул он, убегая.
– Щаз, – прошипела Ира. Боль была адская.
– Погоди! – крикнул ей в спину Никодим. – Я чего хотел сказать-то!
– Потом! – Дверь сильно распахнулась, завалившись к стене. Ира тянула ее на себя, но она за что-то зацепилась. Как нарочно.
– Понимаешь, вчера…
Он что, с дверью договор заключил?
– Завтра скажешь! – Железо неприятно цапнуло по асфальту.
– Ты не жди…
– Да я уже ничего не жду! – выпалила Ира, захлопывая дверь подъезда.
Вот привязался! Если она чего и ждет, так это чтобы Ник поскорее растворился в тумане.
Катя открыла сразу же, не успела Ира коснуться звонка.
– Никиту видела?
– Стоит около окна верным стражем.
– Разговаривала?
– Рыдает, просил передать свое сердце и записку. – Ира похлопала себя по карманам. Этот Никодим совсем ее с толку сбил своими попытками задушевной беседы.
– Что-нибудь про вчерашнее говорил?
– Пытался, но я не стала слушать. Он ревнует?
– К кому?
– К Парщикову.
– Не начинай! О чем еще говорили с Ником?
– А он про бабочек знает?
– Он тебя спрашивал про бабочек?
– Нет. Что-то хотел сказать, я не поняла.
– Прекрасно!
– А чего вы поссорились?
– Много глупостей говорит. И вообще – забудь о нем! Он мне тут уже все глаза намозолил. Не может до завтра исчезнуть. А! Надоело! Ты лучше расскажи, как дела на тонущем корабле? Что в школе?
– Все в порядке! Холера скосила половину экипажа.
– Он не пришел?
– Смотря кого ты имеешь ввиду?
– А кто еще был? – быстро переспросила Катя. Слишком быстро для простого вопроса.
– Митька не пришел.
Катя, не заинтересовавшись новостью, побрела на кухню, заставив следовать за ней. Здесь под столом лежала убийца бабочек. На появление людей даже глаз не открыла. Обожралась, что ли?
– А я думала, Сашка до тебя все-таки добрался.
– Он звонил!
– Вот видишь! Может, завтра с нами соберется. Извини, что вчера так получилось, – как бы между делом сказала Сергеенко. – Завтра мы отметим нормальный день рождения!
– Зачем ты так? – спросила Ира и, лишь договорив, поняла, что вопрос звучит двусмысленно. – Вчера. С Митькой.
– Ты знала, что он мне подарок готовит?
– Нет, он сказал, что для мамы.
Катя закатила глаза, демонстрируя, насколько она поражена глубиной недогадливости подруги. Ну, кто будет делать мамам такие подарки?
– Вот и дарил бы своей маме.
– А если он влюблен? – Это слово за последние два месяца показалось Ире слегка затертым. Кто сейчас не влюблен? Через одного! Если всех выстроить в шеренгу, экватор обогнуть можно.
Подруга молчала. Смотрела в окно. Пора менять тему разговора. Но Катя сейчас выглядела такой отстраненной, что поменять уже хотелось собеседника.
Во дворе никого не было. Ник ушел. И правда, о чем он хотел поговорить? Да и не в разговоре дело. Сергеенко
видела их вместе, могла напридумывать себе все, что угодно. Поссорилась с парнем, а он сразу к подруге. Вот вам и интрижка. Надо было напоследок Ника обнять, чтобы Катя почувствовала, как это – когда тебе делают больно. Нет, Катя не почувствует. Она вообще ничего не чувствует.Долго пили чай с вафельным тортом, договаривались, что стоит взять в поход. Ира несколько раз порывалась обсудить вчерашний звонок. Но почему-то ей казалось, что Катя о нем знает больше, чем Ира. Что она стояла рядом, когда Саша звонил. А еще очень хотелось, чтобы Катя сказала правду, что никакого Саши нет. Ира простила бы ей этот розыгрыш. Но стоит об этом заговорить, как Сергеенко скривится и утомленно начнет повторять то, что уже сто раз говорила.
– Тебе нравится быть влюбленной? – вдруг спросила Катя. И, не дожидаясь ответа, продолжила: – Правда, интересное чувство. Особенно в самом начале, когда все только-только начинается. Ты это чувствовала? Да? Чувствовала?
Ира осторожно кивнула. Ей настолько было непривычно говорить обо всем этом, словно чужую тайну рассказывать.
– Любовь все вытесняет из головы. Делает ее пустой. Там помещаются только переживания. Сначала ты думаешь лишь о нем. Потом все это начинает в какой-то момент бесить, и ты злишься на всех. В конце концов привыкаешь, и уже кажется, что без этих мыслей жить не в состоянии. Я своей героине такую любовь расписала.
– Идеальные отношения? – хмыкнула Ира. А ну как Сергеенко и ей придумала любовь, как своей героине в романе? И вообще – она уже давно за нее все решила.
– Мне вот тоже порой кажется, что Ник идеален. А как увижу его, становится грустно.
– Серенады под окном не поет?
Катя была какая-то странная. Рассеянная, что ли. Никогда Ира ее такой не видела.
– Поет. Но это все лажа. Не это главное.
– А что?
Катя в задумчивости отломила от вафельного торта кусок и стала его крошить обратно в коробку. Словно голубей кормила. Цуцка под столом, услышав шуршание, оживилась.
– Ничего, – вздохнула Катя. – Получается какое-то сплошное повторение. И любовь повторение. Все ты себе придумываешь. Надо фантазию запретить. Оставить суровую реальность. Встретились, поженились, детей нарожали, померли. Этого достаточно. Ник замуж зовет. Кончу гимназию, сразу распишемся. И никаких фантазий. Прямо в сентябре и пойдем в загс. Первого числа. Это будет нормально. Все в школу, а мы автографы в регистрационной книге ставить. Так и договорились.
Ира отобрала у подруги остаток торта – видеть, как Катя растирает в руках масляную начинку, было невыносимо.
Ее мечта – выйти замуж в сентябре. Катя и это себе присвоила. Как и ее любовь к Саше. Она вся досталась одной Сергеенко.
Катя взяла ложку и принялась собирать вафельные крошки. Коричневые частички сыпались на стол и на пол, жирными пятнами расплывались в чашке с чаем. Картина называлась – ушел в себя, вернусь не скоро.
Как же хотелось поговорить по душам, рассказать о своих чувствах и переживаниях, чтобы в лице собеседника появилось что-то живое – сочувствие или радость. Да что угодно! Но Сергеенко сейчас не было дела ни до кого. Чайная ложка впилась в коричневую корочку торта. Отломанная шоколадная пластинка вздыбилась, опрокинулась, оголяя бежевую рубцеватую изнанку.