Игра (рассказ)

— Хотите, я погадаю?

Она стала отрывать лепестки, потом снова засмеялась так нарочито весело, что Сергей, заерзав, смутился, подумал с тоскливой досадой: «Зачем она так смеется?»

— Вас любят, Банников, — сказала она.

И прикусила зубами стебелек ромашки, вопрошающе наблюдая за Банниковым.

— Она была ваша жена?

— Не имеет значения.

— Кто же она? — И кивком откинула каштановые волосы со лба.

Банников непроницаемо пощелкивал прутиком по брюкам.

— Честное слово, все это ужасно глупо!

И Сергей увидел: Лида легла спиной на траву, мечтательно закинула руки за голову — грудь ее остро и, казалось Сергею, бесстыдно проступила под легким платьем, — блуждающим, мягким взором стала глядеть в теплое небо, спросила еле слышно:

— Слушайте, Банников… Скажите мне, что такое счастье? Вы что-нибудь понимаете? Я ни-че-го…

Сергей слушал этот разговор и с тоской, с обидой думал, что он здесь совершенно не нужен, что о нем забыли, и прежнее тягостное ощущение обмана, пережитого им зимой, охватывало его. Боясь поднять голову, он на какое-то мгновение увидел глаза Банникова, неподвижно устремленные на лицо Лиды, и ее беспомощный, размягченный взгляд, обращенный к Банникову. И он тогда понял все.

— Я пойду, — неожиданно охрипло сказал Сергей и ватной рукой положил косынку рядом с рукой Лиды.

— Иди, иди, — поторопил его Банников, как будто очнувшись. — Счет до трех знаешь.

Из-за гор, погружавшихся в сумрак, надвинулось лохматое лиловое облако, тяжело придавило закат — металлически светилась узкая полоса. Дуло холодом с востока, и туман в движении курился над ущельями, был студено-розовым, и были розовыми и косынка на голове Лиды, и кусты возле троп, остро цеплявшиеся за помятые брюки Банникова, за ее платье. Она шла спотыкаясь, оскальзываясь при каждом шаге, камни с угасающим шорохом скатывались из-под ног.

Они молчали.

В горах начало темнеть, где-то кричала однотонно ночная птица, и этот звук гулко носился в ущелье, как в пустом колодце. Ветер с гор шумел в кустах, толкал в спину, а далеко внизу, там, где был лагерь, блестело, колыхалось красное пятно костра.

Сильный порыв ветра сорвал с Лиды косынку, унес в ущелье, и она, сделав шаг, вдруг села на камни, положила руки на колени, заплакала бессильно.

— Ненавижу! Себя ненавижу! — сквозь зубы шептала она — Видеть вас не могу, Банников! Все гадко, отвратительно…

А он, не успокаивая ее, втягивая ноздрями воздух, хмуро смотрел в сторону.

— Кто-то едет, — сказал он. — Перестаньте лить слезы, вы сами этого хотели…

Со стороны лагеря подымался в горы всадник. Он нецепко сидел в седле, подгонял плетью оступавшуюся лошадь. Лида встала, опустив руки, не двигаясь с места, глядела на темнеющую фигуру человека на лошади.

— Сережа! — прошептала она. — Зачем?..

— Это он, — сказал Банников угрюмо.

Сергей остановил лошадь в пяти шагах от них, неловко, но быстро спрыгнул на землю и, пошатываясь, точно преодолевая порывы ветра, двинулся к ним, помахивая плетью.

— А меня послали за вами! — преувеличенно громко и весело сказал Сергей и, больше не говоря ни слова, приблизился, мельком глянул на заплаканное лицо Лиды, на брюки Банникова, потом решительно переложил плеть из правой руки в левую и этой свободной рукой ударил Банникова в подбородок. Этот короткий и сильный удар оглушил того, сбил с ног в траву. В ту же минуту Банников вскочил и, потирая подбородок, выговорил отрывисто:

— За что? За что? А?

Но Сергей, не обращая на него внимания, стоял возле Лиды и говорил возбуждено, хрипло:

— Давно бы мне сказали, я бы ему раньше морду набил! Давно бы сказали!..

А Лида, будто захлебнувшись, в бессилии опустилась на землю, закрыла лицо, повторяя со слезами шепотом:

— И меня! И меня!

— Уйди, Сержик, уйди, — неуверенно сказал Банников. — Слышишь, уйди сейчас.

Сергей, как слепой, пошел к лошади, но тотчас остановился и, усмехаясь скованными губами, добавил ожесточенно:

— А ты, сволочь, на глаза не попадайся!..

В эту же ночь Сергей, пробродив несколько часов вокруг лагеря, озябший весь, вошел в палатку; не раздеваясь, сел на свой топчан, долго смотрел на огонь «летучей мыши» — ночные мотыльки, треща крыльями по проволочной сетке, вились вокруг фонаря, падали на стол, сквозь тугие удары ветра было слышно, как одиноко тыркал сверчок в полутьме палатки. В колыхающееся слюдяное окошко просачивался каленый лунный свет, лежал полоской на земле, мешался с желтым дремотным огнем «летучей мыши».

Абашикян и Сивошапка не спали, сидели за столом, перебирая породу в лотке. Банникова не было.

— Ты что? — спросил Сивошапка с усталой сипотцой в голосе. — Где пропадал?

— Это мое дело, — ответил Сергей.

— Банников где? — спросил Сивошапка, сдвигая брови. — С тобой был?

Молча Сергей повалился на спину и так, лежа, не мигая, следил за тенями на потолке. Эти тени то поднимались, то опускались под брезентовой крышей, брезент звенел от ветра, несущегося с гор. Зябко кричали птицы в тайге, их крики рваными отголосками бросало над палаткой, и почему-то казалось Сергею: по брезенту жестко бились, шуршали их крылья, точно в беспокойстве слетались они с гор на тусклый огонек «летучей мыши», мелькавшей в оконце среди пустоты ночи. И, как сквозь дремоту, чудился ему в этом гуле тайги захлебнувшийся жалкий голос Лиды: «И меня! И меня!..»

— Эх, какую несерьезность своротил! — проворчал Абашикян, отложил кусочки породы на лоток и лупой почесал переносицу. — Зачем сюда приехал, Сергей? Нефть искать или ерундой заниматься? Где Банников? Свалится в пропасть, кто ответит? Советский геолог называется… Ишак высшей марки! Теперь искать надо.

Он резким движением подтянул гирю ходиков, говоря раздраженно:

— Забот не хватает! — и спросил: — Где видел Банникова?

А Сергей все неподвижно глядел в потолок, вытянувшись на топчане, худой, мальчишески бледный, затем сказал через силу:

— Не знаю… А если искать, то ищите возле пятого шурфа. Я никуда не пойду.

— Меня, что ли? — раздался громкий голое, и в палатку шагнул Банников в распахнутой куртке, скулы докрасна накалены ветром, светлые глаза тоскливо смеялись, освещенные «летучей мышью». — Действительно искать меня не стоит, сам найдусь! — сказал он и повернулся к топчану Сергея, по-прежнему смеясь одними глазами.

Он снял кепку, швырнул ее в угол, присел на топчан к ногам Сергея, крепко сжал рукой ему колено. Сказал низким незнакомым голосом:

— На, бей, Сержик, бей! Чую, виноват перед тобой! Бей морду, я вытерплю… Не то терпел! Ну что смотришь — бей, может, легче обоим станет.

Сергей с удивлением и неприязнью видел тонкий, решительный рот Банникова, его сильную шею, открытую расстегнутым воротом, и сбросил его руку с колена, как бы не желая понимать этого тоскливого смысла слов, которые отчетливо выговаривал Банников.

— В чем дело? — спросил Сивошапка, вставая и загораживая своим широким телом огонь «летучей мыши». — Это що за мордобитие?