Игра реальностей. Дрейк

— Что значит «присвоить»?

Дрейк вздрогнул. Секунда, и его глаза затопило торжество.

Он молчал и улыбался. Улыбался так, будто вытянув сложнейший экзаменационный билет, я сумела дать единственно правильный ответ.

— Ты все узнаешь в свое время. А сейчас, пока еще есть свободное время, иди за своим котом. Мне нужно вернуться на совещание.

Он обернулся уже у двери.

— Бернарда, прими ее. Ты должна это сделать.

Дверь закрылась.

Мне не нужно было объяснять, что значит «ее»: сущность, часть себя, ту самую древнюю всезнайку.

Прими….

Слиться с чужим, который давно перестал походить на человека?

Это мысль заставила содрогнуться.

* * *

Грязнобокий троллейбус неспешно катился по дороге, периодически останавливаясь и хлопая дверями, впуская клубы холодного воздуха и припорошенных снегом пассажиров.

— Куда!? Что, не можете уступить дорогу пожилой женщине?

— Да вы мне выйти сначала дайте!

— А что вы тянули до последнего?…

Кто-то бубнил, толкался, неприязненно и зло смотрел на меня — молодую эгоистку, не желающую уступить теплое насиженное место старшим. Менялись руки на поручне: с морщинистых на гладкие, с гладких на мозолистые с грязными ногтями и снова на морщинистые.

Приют находился в конце пустынной неприветливой улицы за бетонной стеной, сплошь изрисованной граффити.

Спертый запах, равнодушное лицо, толстая пачка фотографий, взнос на корм.

— У вас есть своя клетка или сумка?

— Сумка?

— Чтобы донести животное домой.

— Нет.

— Еще двести пятьдесят рублей.

Я протянула купюры. И через несколько минут вышла на улицу с жесткой, наспех скроенной сумкой. В узкую щель попеременно выглядывали то рыжие уши, то розовый нос, то испуганные зеленые глаза.

* * *

С важными делами было покончено. По крайней мере на ближайший час.

Спустившись на этаж, Дрейк вошел в информационную лабораторию и развернул перед глазами объемный экран Нордейла.

«Где ты сейчас?»

Настроившись на Бернарду, он послал мысленный запрос системе. Огонек засиял в одной из отдаленных точек, на окраине города. Точно не особняк. По крайней мере она уже вернулась в этот мир.

Зная, что потрясенный мозг может и скорее всего будет швыряться волнами неустойчивого настроения, Дрейк хотел лично проверить подопечную, узнать, все ли с ней в порядке. Осознание себя как Творца — это шок для любого живущего, а человеческий разум всегда с трудом вмещал новые понятия. Тем более подобного масштаба. Ей будет плохо какое-то время, неуютно и одиноко. Но это пройдет, она привыкнет и со временем увидит себя в новом качестве. Главное, не упустить тот момент, когда маленькая ладошка будет отчаянно нуждаться в поддержке и накрыть ее своей — большой и теплой.

К сожалению, пока только образно.

Она стояла на том же холме, на котором когда-то давно любила сидеть, глядя на ночной Нордейл. Был день, а холм, укрытый снежным одеялом, сверкал на солнце так, что резало глаза.

Бернарда стояла неподвижно, чуть ссутулившись — не женщина, а статуя, на плечи которой взвалили исполинскую глыбу. Длинные волосы развевал ветер (заметила ли она, что они отросли?), слишком легкой для такой погоды была куртка.

Погруженная в тяжелые раздумья, она смотрела прямо перед собой, но Дрейк мог бы дать голову на отсечение, что перед глазами ее был не сверкающий вдали городской абрис, а лишь внутренний мир, изменившийся, как ей казалось, слишком быстро.

Снег захрустел под его ботинками, и она вздрогнула, обернулась лишь на секунду, чтобы снова погрузиться в себя. Не спросила, зачем пришел, даже не обрадовалась.

Значит, действительно тяжело.

Дрейк подошел ближе и остановился немного позади, зная, что слова все равно польются. Через минуту так и случилось.

— Я не такая, как все они. Зачем? — голос был полон горечи. — Раньше думала, что немного отличаюсь, а теперь… Я больше не принадлежу маме, я мутант. Как возвращаться домой, зная, что скажи она что-то, и опять проявится «это»? Не хочу менять кого-то… это неправильно, неприкосновенно. Да и в чем тогда смысл? Раньше казалось, все просто: надейся на помощь сверху, проси для себя здоровья и хороших людей, надейся, что такие будут попадаться чаще, чем плохие… А теперь не нравится, так сделай плохого хорошим, а хорошего плохим. Поменяй все, как хочешь, залезь, перепрограммируй, надави, воздействуй, и будут все вокруг исключительно такими, как хочешь ты, а не такими, какими хотят быть они. И не придется больше бояться, что кто-то скажет слово поперек. Зачем бояться, когда можно сразу по голове чайником? Ткнуть невидимым словом в глаз, и вот он уже не человек, а кукла, готовая соглашаться с любым твоим словом или желанием… В чем тогда смысл?

Она засмеялась. Тихо, подавленно, безрадостно.

«Добро пожаловать в клуб», — подумал Дрейк.

Но вслух сказал другое:

— Ты не мутант. Каждый человек, родившийся в твоем мире, обладает частичкой Творца, но не каждый способен его раскрыть. Люди грязнут в суете, считают важным требуху, концентрируются на шуме и мусоре, что ежедневно плывет через их разум, забывая себя осознавать. Кто они? Зачем пришли? Что представляет собой их настоящее «я»? В извечной гонке за осуществлением желаний, которые им на самом деле не нужны, забывают, что истинное могущество обретают лишь в покое. И ты, если бы ни воля случая, продолжала бы делать то же самое: пыталась бы не отстать от других, совершая огромное количество бессмысленных телодвижений, надеясь, что конец пути все же принесет хоть какое-нибудь удовлетворение.

Она молчала. Слушала, мучительно долго решала, принять или отторгнуть его доводы и пока еще тонула в собственной беспомощности, от которой, Дрейк знал, однажды не останется и следа.

Теперь он умело плел веревочку из фраз, зная, что она выведет ее сознание из глубины на поверхность.

— То, что ты осознала собственную силу, еще не значит, что ты сумеешь ей полноценно воспользоваться. Для того, чтобы изменять других по взмаху руки, могут потребоваться годы упорной кропотливой работы, в первую очередь над собой. Способности будут крепнуть постепенно, как и твоя привычка к ним, страх уйдет. Вместе с этим придет осознание ответственности за совершенные поступки.

Скорее всего Бернарде потребуется меньше времени, но Дрейк не стал этого озвучивать. Даже недюжий талант мог быть сдержан страхом перед собственным могуществом. Слова приходилось выбирать с особой осторожностью.

Какое-то время на холме было тихо; гонял по белому ковру сверкающие снежинки ветер, над городом висела ясная глубокая синева.

— Знаешь, однажды я боялась провалить экзамен по иностранному языку… Та самая суета и шелуха, про которую ты говоришь, но тогда это все казалось таким важным, — Бернарда смотрела прямо перед собой, облекая в слова одно из своих давних воспоминаний. Дрейк поймал себя на мысли, что ему нравилось слушать — не важно, о чем шла речь, завораживал голос. — Так вот я дошла до той стадии, когда от нервов не могла ни сидеть, ни стоять, руки постоянно тряслись. В домашней аптечке удалось найти транквилизатор — сильное успокоительное, антидепрессант, не разрешенный к продаже без рецепта. Кто его туда положил? Мама? Не знаю… Перед тем, как принять пару таблеток, я внимательно прочитала инструкцию и противопоказания. Там было сказано: «Возможно появление мыслей суицидального характера…» Я тогда сильно удивилась: как могло успокоительное навести на мысли о самоубийстве? Ведь должно же быть наоборот!

Дрейк слушал, чувствуя, как пощипывает щеки мороз, глядя на понурые плечи.

— Я почти не помню, как прошел экзамен, я его сдала. А вот дорога домой была странной: я все видела, все замечала, но мне было плевать. Не знаю, как объяснить… Эмоций не было вообще, ни хороших, ни плохих, они исчезли. Я видела людей, видела машины, видела жизнь вокруг, но она меня больше не трогала. Помню, я тогда подумала, что узнай я сейчас о том, что выиграла в лотерею миллион, и мне будет все равно. Или узнай я о том, что разбилась в самолете мама, мне тоже будет все равно. Невероятно было думать такое, но я думала. Это чертово лекарство начисто выбило способность к переживаниям, и все плохое и хорошее вмиг сделалось одинаковым. И тогда я впервые пришла к выводу, что если между плохим и хорошим больше нет разницы, тогда смысла жить нет. Зачем, когда все одинаково? А после вспомнила про противопоказание в инструкции… и все поняла.

Она помолчала несколько секунд. А потом повернулась к нему лицом и взглянула в душу большими серо-синими глазами.

— Когда я подумала, что людей можно менять по взмаху руки, все снова потеряло смысл. Как тогда. Всемогущим быть противно и скучно, какой смысл творить свой собственный театр?

Дрейк улыбнулся. Она была такой наивной, такой человечной и такой притягательной. Она была первой, кто встал с ним рядом. В ту же ложу. В ту же лигу.

— …но если ты говоришь, что это не так просто, и если пользоваться этим правильно, чтобы помогать, то смысл есть?