Игра с тенью
Шрифт:
Признаюсь, мне хотелось озадачить их еще больше, притворившись, что я обладаю некими тайными сведениями, но я просто сказал:
— О, это всего лишь догадка, — А потом, чтобы избежать дальнейших вопросов (поскольку обе они все еще выглядели озадаченными), я продолжил: — Значит, мистер Торнбери пишет биографию Тернера?
— Так он заявляет.
— Но если вы никогда его не встречали, — спросил я, — откуда вы знаете, что это будет биография клеветническая?
— Я следила за его работой, мистер Хартрайт, — должна признаться, с все возрастающим унынием. Кое-кто из близких Тернеру людей благоразумно отказался разговаривать с этим человеком. Те же, кто согласился,
Должен признаться, что мне сразу пришла в голову старая пословица: «Нет дыма без огня». Возможно, леди Истлейк заметила мой скептицизм, потому что сказала:
— Ни один значительный человек не мог не нажить себе врагов среди людей менее удачливых или менее одаренных — а тем более Тернер, с его полным презрением к условностям и лести. Вы наверняка и сами слышали достаточно историй о нем.
Судя по тому, как она приподняла бровь, она ждала моего ответа, но я ничего не сказал. Кроме нескольких бородатых анекдотов о его скупости и неразборчивой речи, которые бродили в Академии, я знал о Тернере постыдно мало. Она помедлила немного, потом продолжила:
— Не спорю, он был странным, упрямым и эксцентричным человеком, но он не чудовище и заслуживает того, чтобы его помнили не по сплетням. — Она наклонилась поближе, будто делясь со мной секретом: — В последние годы я достаточно хорошо его узнала. И мне говорили, — тут ее голос задрожал, а глаза заблестели от слез, — что, умирая, он звал меня. Я не могу забыть о том, что обязана защитить его память. — Она поспешно вытерла глаза и скомкала платок. — Мистер Хартрайт, я прошу… я предлагаю… чтобы вы подумали о написании книги «Жизнь Дж. М. У. Тернера».
Секунды на три я потерял дар речи от изумления. Сознание мое переполнили сотни вопросов, но они улетели прежде, чем я нашел слова, чтобы выразить их. Я чувствовал на себе взгляд Мэриан — внимательный, тревожный, почти умоляющий; он говорил, что каким-то образом, которого я пока не понимал, ее надежды и счастье зависят от моего ответа, и это еще больше меня смущало. Возможно, леди Истлейк приняла мое удивление за расчетливость, потому что сказала:
— Я поговорила со знакомым издателем, и он уверил меня, что для такой книги есть готовый рынок…
— Меня не это тревожит. Я…
— И я уверена, что все друзья Тернера присоединятся ко мне в желании поддержать вас… — Она замолкла, внезапно заметив, что мои мысли движутся в другом направлении. — Что? — спросила она. — Вы думаете, для этого могут найтись более подходящие кандидатуры?
Я кивнул:
— Например, вы сами.
— Как я объясняла, мои отношения с сэром Чарльзом… Кроме того, для женщины закрыты многие двери, в которые мужчина входит свободно и легко.
— Не могу поверить… — начал я.
— Вы должны понять, мистер Хартрайт, что бедный Тернер умер отшельником, — сказала леди Истлейк. — Большинство из тех, кто хорошо его знал, давно в могиле. Из тех, кто жив, естественной кандидатурой был бы мистер Раскин, но он, — тут она слегка улыбнулась, — натура слишком олимпийская, чтобы браться за такое. Мое положение вы уже знаете. Что же касается моего мужа, то об этом, боюсь, не может быть и речи.
— О, это я понимаю, — сказал я. — Но…
Она словно меня не слышала.
— Миссис Бут, экономка Тернера, и его друг Джордж Джонс — люди очень славные, но… — Она сделала паузу и покачала головой. — Честно говоря, ни один из них с этим не справится. Кроме того, я слышала,
что мистер Джонс сейчас в основном занимается тем, что наряжается герцогом Веллингтоном. В лучшем случае они могут поделиться с вами воспоминаниями.Она снова замолчала, и я не знал, что отвечать ей. Молчание нарушила Мэриан:
— Больше никого нет, Уолтер. Если ты за это не возьмешься, победа упадет Торнбери прямо в руки.
— И не надо себя недооценивать, мистер Хартрайт, — сказала леди Истлейк. — В отличие от Торнбери, вы художник и можете понять натуру художника Тернера…
Тут я не удержался и воскликнул:
— Но нельзя же сравнивать!
— Может, он и был генералом, а вы, уж простите, только полковником, — ответила леди Истлейк, — но все художники принадлежат к одному полку, сражаются в одних и тех же битвах и стремятся к одной и той же победе. И потом, — продолжила она прежде, чем я нашел, что еще возразить, — вы, по собственному вашему признанию, пишете хронику и знаете, как собирать, оценивать и сопоставлять отчеты разных свидетелей.
— И ты боец, уже доказавший свою решимость исправить великое зло, — сказала Мэриан.
Леди Истлейк кивнула.
— Кто может подойти лучше?
Потом они умолкли, позволив мне обдумать эти слова. Я снова попытался навести порядок в своих спутанных мыслях, но все они, кроме одной, которая звенела в мозгу ясно, как колокольчик, не слушались меня. Наконец Мэриан сказала:
— Для бедного Уолтера все это так неожиданно, надо дать ему время обдумать свой ответ.
— Да, конечно, — согласилась леди Истлейк.
На этом мы и закончили. О книге больше не упоминали, и после нескольких минут вежливой беседы мы с Мэриан собрались уходить. Только когда Стоукс уже провожал нас к выходу, леди Истлейк сказала:
— Надеюсь скоро услышать от вас ответ, мистер Хартрайт.
По пути домой мы почти не разговаривали. Я пытался разобраться с мыслями — прежде всего о тебе, о детях и о том, как изменится наша жизнь, если я приму предложение леди Истлейк. Но меня все время отвлекали наплывы бурных эмоций — страха пополам со странным головокружительным возбуждением, для которых я не находил причины; они являлись без приглашения из какого-то тайного источника в моем сознании.
Мэриан тоже проявляла непривычную сдержанность. Тогда я не обратил на это особого внимания, просто отметил, и все; но сейчас мне думается, что она приняла мое молчание за признак гнева. Когда мы вошли в нашу гостиную, уже за закрытой дверью она легко тронула мою руку и сказала:
— Я надеюсь, Уолтер, ты не считаешь, что я поступила неправильно.
— Когда? — спросил я. — Когда пригласила меня к леди Истлейк?
— Нет, — сказала она, — когда пригласила тебя, не объяснив причины. Она настаивала, что ты не должен ничего знать, пока она сама с тобой не познакомится и не решит, подходишь ли ты. Но когда я увидела, как ты ошеломлен, я почувствовала себя предательницей. Или, скорее, почувствовала, что ты наверняка считаешь меня предательницей.
Бедная Мэриан!
— Должен признаться, я был изумлен, — сказал я, — но я ни на миг не подозревал тебя в предательстве или в том, что ты не заботишься о моем же благе.
— Это хорошо.
Она помолчала, глядя на свою сумочку и вертя в руках ее ремешок. Потом, будто решив наконец высказать то, что давно было у нее на уме, она выпалила:
— Давай поговорим откровенно, Уолтер!
— Ничто на свете не может помешать тебе говорить откровенно, если ты так решила, — сказал я. — И уж я точно не в силах тебя остановить.