Игра со смертью

— Читай, девочка, читай. Не останавливайся! — хриплый шепот… и я читала…сдерживая стоны и крики, чтобы потом замолчать, закусив запястье руки, содрогаясь от экстаза, глядя затуманенным, пьяным взглядом, как он облизывает влажные пальцы и сам закатывает глаза, стиснув челюсти, издавая яростное голодное рычание. А потом мои дрожащие руки на его плоти под очередную главу или стих, которые я к тому времени выучила наизусть. Сжатые на решетке пальцы, его задыхающийся рот, искаженное от страсти, бледное лицо и капли пота над верхней губой. Их хочется слизать кончиком языка, но я не могу — я читаю и ласкаю дерзко, управляемая и ведомая его собственной рукой, пока он тоже не содрогается, стиснув челюсти, оскалившись от наслаждения, запрокинув голову, отдает себя в мои ладони, чтобы потом смотреть, как я облизываю свои пальцы и дернуть решетку, улыбаясь мне и покачивая головой — «какая плохая МОЯ девочка».

Спустя несколько недель я перестала есть со всеми, перестала спускаться вниз в столовую. Я замечала круги под глазами и меня изнуряла зверская тошнота, она мучила до невыносимости. Приступы дикого голода заставляли тайком красться в столовую и съедать все, что попадалось под руку, даже недожаренное мясо, а потом исторгать это над тазом и лихорадочно мыть его, чтобы никто не заметил. Я вся превратилась в ожидание. «Уже скоро» — твердила я себе. Рино приедет. Очень скоро. Когда Марта сильно зашнуровала корсет платья, наряжая меня к званому ужину в честь моего дня рождения, перед глазами пошли черные круги, и я осела в ее руках, невыносимо заболел живот. Служанка помогла перебраться на диван и ослабила шнуровку.

— Неладное с вами происходит, госпожа, ох не ладное. Надо отцу рассказать. Он как-никак лекарь. На вас лица нет. Худая, бледная, и эта рвота…

Но я упросила не рассказывать. Я панически боялась любых врачебных манипуляций, а запах в кабинете отца сводил меня с ума и ассоциировался с болью и смертью. Тогда Марта уговорила меня съездить с ней вместе к ее бабке в деревню, к знахарке. Сказала, что та мне поможет, и я согласилась. Я хотела вылечиться к приезду Рино, ведь на меня уже страшно было смотреть, и ни одни румяна и белила не могли скрыть бледность моего лица, а платья подчеркивали худобу истощенного тела. Только диагноз мой был совсем не болезнью, а беременностью. Тогда я не знала, что это означает для меня. Не знала, ОТ КОГО, от какого существа я ношу малыша. Знахарка наставляла меня, рассказывала, как бороться с тошнотой, давала пакеты с травами, а я представляла, как приедет Рино, и я скажу ему об этом. Как он будет смотреть на меня счастливыми глазами. Господи, насколько наивными могут быть женщины. Как все банально просто и у смертных, и бессмертных. А потом знахарка тронула мой живот, чтобы определить сроки, и я увидела, как она побледнела, отшатнулась от меня. Начала быстро нас выпроваживать, махать на меня руками, шипеть на Марту и несколько раз осенила себя крестным знамением, выгоняя нас из своего дома. Тогда я не придала этому значения, уговорила служанку скрывать правду, и она скрывала…но мне становилось хуже. Все было совсем не так, как предупреждала Марта. Через несколько недель я уже с трудом передвигалась по дому, боль изнуряла меня, и мне казалось, меня разрывает изнутри, а я терпела, смотрела на свой выпуклый живот и ласково гладила его руками… иногда это помогало, и боль отступала. Я лежала на постели и придумывала ему или ей имя, мечтательно закрывала глаза и понимала, что люблю этого ребенка так же сильно, как и его отца. И ради этого я готова была скрывать правду от своего собственного. Терпеть, стягиваться корсетом и улыбаться за ужином, когда в глазах темнело и тело покрывалось потом, а сердце, казалось, замедляло свой бег. Я писала письма Владу с просьбой передать их Рино, но мне неизменно возвращали их обратно с пометкой «адресат выбыл». Я прятала их в подвале, вырыв небольшую яму в земляном полу.

А потом я потеряла сознание на одном из ужинов, и отец все узнал. Пока я корчилась от боли на его медицинском кресле, он что-то кричал мне в лицо и от его воплей трескались стекла в шкафчиках с лекарствами, мать испуганно просила его успокоиться, и тогда он сказал то, чего я никогда не забуду:

— Ребенок этого выродка убьет ее, понимаешь? Он ее сожрет изнутри! Она уже умирает. Посмотри на нее — ей недолго осталось! Как ты не видела? Ты мать! Она выносила его уже больше половины срока!

Мне хотелось возразить, что всего пять месяцев, но приступ тошноты свернул пополам.

— Мы должны избавить ее от него! Немедленно! Пусть готовят операционную.

— НЕТ!

Я закричала так громко и истошно, что они оба замолчали. Как же я умоляла не трогать, подождать, я ползала у него в ногах и просила, заливаясь слезами. Тогда я не знала истины — смертная не может выносить ребенка от вампира. Это невозможно. В ту ночь мне рассказали, кто они и, кто я…а еще мне рассказали, кто такой Рино и какого монстра я ношу в себе. Я отрицательно качала головой, я им не верила. Мой Рино не монстр. Никто из них не способен даже на десятую долю любви, на которую способен он. Отец был непреклонен, меня заперли в комнате для пациентов и готовили к аборту. Я скреблась в двери и рыдала, то скулила на полу от боли, свернувшись калачиком и обняв живот руками. Я никого к себе не подпускала. Никакие уговоры не помогали. Пока не ослабла настолько, что сил сопротивляться у меня не осталось, но даже тогда я умоляла не трогать ребенка. Но отец сказал, что у него нет выбора — или я, или ребенок, и он свой выбор сделал.

Потом меня долго привязывали к операционному столу, а я рыдала и звала Рино. Я до последней секунды верила, что он придёт за мной. До самой последней секунды.

Они не смогли даже усыпить без риска, что мое сердце не остановится. Отец сделал все анализы и пришел к выводу, что оперировать будут без наркоза. Ни родов, ни анестезии я не выдержу. Потом я узнала, что и обратить тоже не могли. Никто не знал реакции моего организма. Меня резали на живую.

Когда лезвие скальпеля касалось живота, я уже не кричала, только открывала рот и чувствовала, как по щекам текут слезы. От адской боли теряла сознание и снова приходила в себя. Я так ЕГО звала. Я кричала в кровавую пелену страданий и разрывала ее мольбами, а потом погрузилась в темноту. Когда пришла в себя, отец сообщил, что теперь все хорошо — я буду жить. Именно тогда я и поняла, что Рино не вернется. Словно какая-то нить оборвалась внутри…спустя время я пойму, что это была вера в него. В нас. Ее вырезали вместе с нашим ребёнком. Я просила показать его мне, но отец отказал даже в этом. Так, по его словам, мне будет легче справиться с утратой, да и показывать некого — мертвые вампиры превращаются в пепел через сутки. А мне казалось, что моя жизнь закончилась. Именно тогда Альберт сказал то, что я никогда не забуду — если бы отец ребенка объявился, возможно, малыш был бы жив, потому что только кровь Носферату могла насытить то «чудовище», что жило внутри меня и убивало его мать.

«Твоему любовнику было наплевать на тебя, Викки. Он воспользовался тобой, чтобы выбраться отсюда. Использовал, понимаешь? И ему было наплевать, сдохнешь ты или нет. Это — Носферату. Зверь. У них нет чувств. Нет эмоций. Инстинкты и ум. Это — гибрид, которого создал я. Вот и все. А ты… ты погубила мой проект, свою жизнь и свою репутацию. Скажи спасибо, что Арман готов прикрыть мой позор и жениться на девке Носферату. МОЕЙ дочери, которая раздвигала ноги перед объектом у меня за спиной. Так что будь добра — возьми себя в руки и начинай исправлять все то дерьмо, в которое ты всех нас втянула».

Я чувствовала дикую ненормальную боль, раздирающую да мяса невыносимую ломку. Больно двигаться, больно говорить, невозможно сделать даже вздох. Нет, это не физические страдания — это та боль, от которой нет лекарства, кроме полного забвения. Словно тысячи лезвий впивались в сердце, вспарывали, раздирали меня изнутри. Словно меня раз за разом прокручивало в мясорубке. Меня выворачивало наизнанку. Полностью опустошенная, парализованная, а в голове проносятся картинки из моего прошлого с Рино.

Когда все ушли и оставили меня в спальне, я выла в темноте, грызла подушку. Иногда человек доходит до той черты, за которой он больше не выдерживает боли. Когда смерть кажется избавлением. Я до нее дошла в тот вечер, когда почувствовала себя пустой. Когда во мне убили веру и надежду. Никто не может жить без веры. Не важно, во что, но человек должен верить, ждать чего-то, к чему-то стремиться. Я не знаю, как это сделала. Встала с постели, чувствуя, как кружится голова и разрывает живот изнутри, как натягивается тот самый шрам, готовый лопнуть, как звенит внутри меня пустота. Ужасающая мертвая тишина, где уже никто не кричит: «Рино, где же ты? Когда ты заберешь меня?» Где слышен только тихий плач, где слезы катятся не по щекам, а с изнанки, где искромсано не тело, а душа. Я вошла в операционную, обвела ее затуманенным взглядом. Пальцы сами нашли ножницы на подносе возле белого стола, на котором из меня вырезали мое счастье, и я с каким-то остервенением полосовала свои запястья, глядя застывшим взглядом, как кровь заливает подол белой рубашки. В ту ночь я умерла.

Я помню эту дату. Через месяц после моего дня рождения меня не стало, а когда открыла глаза — уже не была человеком. Но кто сказал, что это облегчило боль. Теперь она стала бесконечной, хронической, нескончаемой. Вместе с жестокой правдой, которую мне открывали по крупицам, вместе с новым миром, в который я вошла, за грань привычной реальности, увидев изнаночную сторону всего, что происходило вокруг. Я вышла замуж за Армана. Это была шикарная свадьба с огромным количеством гостей. Я улыбалась им всем, держа под руку одного из самых красивых мужчин в этой зале, и мне казалось, что это не свадьба, а похороны. Похороны моих надежд, иллюзий, детства и человечности. И теперь, возродившись из пепла, я стану другой. Арман сделал все, чтобы моя жизнь превратилась в сказку. Никто не знал того, что знал он. Никто не знал, что спустя месяцы после свадьбы мой собственный муж, измученный моими депрессиями, слезами, наркотиками и дикими приступами тоски, вместе со мной искал Рино. Он возил меня по всему городу, даже отвез к Владу, но Король сказал, что потерял Рино из вида, как только тот вышел из карантина. Но я могу не беспокоится — все подопечные Короля уже адаптировались к новой жизни. Воронов поздравил меня со свадьбой и пообещал прийти на премьеру моего спектакля. К тому времени я уже играла в театре, который для меня купил мой муж.

Наши дни

Дверь распахнулась, и я вздрогнула, одернула пальцы от шрама на животе и натянула рукава на запястья, сжала платье на груди. Но это был слуга. Он даже не взглянул на меня. Подозреваю, что ему просто запретили на меня смотреть. Мне принесли новую одежду, аккуратно положили на стул и снова заперли дверь снаружи.

Я медленно повернулась к зеркалу и снова посмотрела на свое отражение. Как эта Викки сейчас похожа на ту Викки, которая ждала лжеца и подлого лицемера.