Игра в бисер
Шрифт:
– Я слышал о вас. Вы тот самый, к кому люди ходят исповедоваться?
Иосиф смущенно кивнул – назвать свое имя было для него подобно мучительному разоблачению, и, вот уже вторично встретившись с молвой о себе, он испытал немалый стыд.
Снова и все так же кратко старик спросил:
– А теперь вы хотите посетить Диона Пугиля? Зачем он вам?
– Я хотел ему исповедаться.
– И вы многого ожидаете от этой исповеди?
– Не знаю. Я чувствую доверие к нему, более того, мне даже кажется, будто голос свыше посылает меня к нему.
– Ну, а после исповеди что вы намерены делать?
– То, что он мне прикажет.
– А если он вам посоветует или прикажет что-нибудь неправильное?
– Не мне судить, правильно это или неправильно, я буду слушать и повиноваться.
Старец не проронил более
– Вы сказали, что знаете, где найти отца Диона. Дозволено мне просить вас назвать место и описать путь к нему?
На лице старца показалось что-то похожее на слабую улыбку.
– И вы уверены, – спросил он мягко, – что ваше появление будет ему приятно?
Пораженный этим вопросом, совсем оробев, Иосиф так и остался стоять, где стоял, не ответив старцу.
Затем он сказал:
– Могу ли я хотя бы надеяться, что увижу вас вновь?
– Я ночую здесь, – сказал старик с приветственным жестом, – и пробуду тут некоторое время после восхода солнца. А теперь ступайте, вы устали и голодны.
Глубоко поклонившись, Иосиф отправился в путь и с наступлением темноты дошел до небольшого селения. В нем, как в монастыре, жили так называемые анахореты, христиане из разных мест и городов, создавшие себе в этом уединенном месте нечто похожее на приют, дабы без помех вести жизнь простую и чистую, в тишине и созерцании. Иосифу дали воды, накормили, указали ночлег и, понимая, что он устал, ни о чем не расспрашивали. Кто-то прочитал вечернюю молитву, в которой приняли участие и остальные, опустившись на колени. Заключительное «Аминь» было произнесено хором. В другое время встреча с этой общиной набожных людей подарила бы Иосифу радостное переживание, но теперь у него было только одно на уме, и с первыми же предрассветными сумерками он поспешил туда, где накануне покинул старца. Тот спал на земле, завернувшись в тонкую циновку, дожидаясь его пробуждения, Иосиф сел поодаль под деревьями. Скоро спящий повернулся, открыл глаза, развернул циновку, тяжело поднялся и расправил застывшие члены; затем он стал на колени и сотворил утреннюю молитву. Когда он вновь поднялся, Иосиф подошел и молча поклонился.
– Ты уже поел? – спросил незнакомец.
– Нет. Я ем только один раз в день и притом лишь после захода солнца. А вы голодны, досточтимый?
– Оба мы люди уже не молодые, и к тому же в пути. Нам лучше подкрепиться перед дорогой.
Иосиф развязал котомку и предложил старцу фиников. Накануне радушно встретившие его люди дали ему с собой хлебец, испеченный из проса, который он теперь также разделил со старцем. Когда оба они закончили трапезу, тот сказал:
– Теперь можно и в путь.
– Мы пойдем вместе? – воскликнул обрадованный Иосиф.
– Да. Ты же просил отвести тебя к Диону. Пойдем.
– Как вы добры! – воскликнул удивленный и счастливый Иосиф и хотел уже рассыпаться в благодарностях. Однако старец резким жестом заставил его замолчать.
– Никто не добр, как только один бог, – сказал он. – А теперь пойдем. Говори мне «ты», как и я тебе. К чему такие церемонии между двумя старыми пустынниками?
Высокий старец зашагал вперед, за ним Иосиф. Солнце уже поднялось. Старец, который, по-видимому, очень хорошо знал дорогу, сказал, что к полудню приведет в тенистое место, где они и переждут самое жаркое время дня. Больше они в пути не говорили.
Только когда в самый зной они достигли места привала, где и расположились на отдых в тени суровых скал, Иосиф вновь обратился к своему проводнику. Он спросил, сколько дневных переходов понадобится, чтобы добраться до Диона Пугиля.
– Это зависит только от тебя, – отвечал старец.
– От меня? – удивился Иосиф. – Да если бы это зависело от меня, я сегодня же был бы у него.
Однако старец и теперь явно не был настроен продолжать разговор.
– Что ж, посмотрим, – только и сказал он и закрыл глаза. Иосифу не хотелось смотреть на спящего, и он тихо отошел в сторону, прилег и нечаянно заснул – ведь он почти всю ночь не спал. Старец разбудил его, когда пришло время снова пуститься в путь.
Перед заходом солнца они подошли к месту привала, где был источник, росли деревья и даже трава. Они утолили жажду, совершили омовение, и старец
сказал, что тут они и заночуют. Иосиф нерешительно пытался протестовать:– Ты сказал недавно, что только от меня зависит, когда мы доберемся до отца Диона. Я готов идти еще многие часы, только бы поскорей увидеть его.
– Нет, нет, – сказал старец, – на сегодня хватит.
– Прости меня, – воскликнул Иосиф, – неужели тебе непонятно мое нетерпение?
– Понятно. Но оно не поможет тебе.
– Зачем же ты тогда сказал, что все зависит только от меня?
– Как я сказал, так оно и есть. Коль скоро ты уверишься в своем желании исповедаться, почувствуешь, что ты готов, созрел для исповеди, ты сможешь приступить к ней.
– И даже сегодня?
– И даже сегодня.
В изумлении всматривался Иосиф в недвижное старческое лицо.
– Возможно ли? – воскликнул он, пораженный. – Ты – отец Дион?
Старец кивнул.
– Отдохни здесь под деревьями, – сказал он ласково. – Но не спи, а сосредоточь свой дух, да и я хочу отдохнуть и сосредоточиться. Затем ты мне расскажешь то, что ты жаждешь рассказать.
Так Иосиф понял, что достиг своей цели, и только удивлялся, как это он до сих пор не узнал и не понял досточтимого старца, хотя и провел с ним рядом целые сутки.
Он отошел в сторону, стал на колени, сотворил молитву и затем направил все свои мысли на то, что он должен был сказать своему духовнику. Час спустя Иосиф снова подошел к старцу и спросил, готов ли тот.
Теперь исповедь могла начаться. Теперь все, что он пережил в эти годы и что, казалось, потеряло для него смысл и цену, вылилось в рассказ, полный жалоб, вопросов и самообвинений: это была история жизни христианина и отшельника, жизни, устремленной к очищению и просветлению и обернувшейся под конец замешательством, омраченном и отчаянием. Он не умолчал и о пережитом в самое последнее время, о своем бегстве, о чувстве избавления и надежды, которое принесло ему это бегство, о своем решении пойти к Диону, о встрече с ним и о том, как он, хотя и сразу же проникся к нему, к старшему, доверием и любовью, однако же в течение дня, проведенного вместе, не раз помыслил о нем как о человеке бесчувственном и странном, даже прихотливом.
Солнце стояло уже низко над горизонтом, когда он кончил свой рассказ. Дион внимательно выслушал его от начала до конца, ни разу не прервав, ни о чем не спросив. И теперь, когда Иосиф окончил свою исповедь, старец не открывал рта. Он тяжело поднялся, ласково взглянул на Иосифа, наклонился к нему, поцеловал в лоб и осенил крестным знамением. Только гораздо позднее Иосифу пришло на ум: это был тот самый безмолвный братский жест, отклоняющий роль судьи, с каким он сам отпустил столько кающихся.
Скоро после этого они вместе поели, сотворили вечернюю молитву и легли спать. Иосиф еще некоторое время раздумывал над тем, почему в ответ на исповедь он не услышал ни проклятий, ни суровой отповеди, и это не обеспокоило его, не разочаровало – одного взгляда, одного братского поцелуя Диона ему оказалось достаточно: душа его была умиротворена, и скоро он погрузился в благодетельный сон.
На следующее утро старец, не произнеся лишних слов, позвал его, и они проделали вместе долгий путь. Через четыре или пять дней они достигли кельи Диона. Там они и стали жить. Иосиф помогал старцу в домашней работе, узнал его повседневные дела, мало чем отличавшиеся от тех, что приходилось ему выполнять самому в течение столь долгих лет. Но теперь он не был одинок, он жил словно в тени, под защитой Другого, а потому и его теперешняя жизнь была совсем иной. Из ближайших селений, из Аскалона и из более далеких мест потекли к ним нуждающиеся в совете, в исповеди. Вначале, как только приходил кто-нибудь, Иосиф убегал и появлялся только тогда, когда чужие уходили. Но Дион то приказывал ему принести воды, то помочь еще в чем-нибудь и так постепенно приучил Иосифа не прятаться, когда сам исповедовал, если исповедовавшийся ничего не имел против. Да и впрямь, многим, вернее сказать, большинству, бывало приятно не оставаться с глазу на глаз с грозным Пугилем и видеть рядом этого тихого, приветливого и услужливого помощника. Так Иосиф мало-помалу узнал, как исповедовал Дион, как утешал, как вмешивался и устраивал людские жизни, как карал и как советовал. Лишь изредка он позволял себе вопросы, как это случилось после речей одного странствующего ученого или любителя наук.