Игра в дурака

Я ничего не стал скрывать от Савелия, подробно рассказав ему обо всем, что случилось в последние дни, включая историю с Севой Желтухиным. Про журналиста Лузганов ничего не знал, отреагировав на это весьма серьезно:

— Кажется, друг мой, я недооценил ситуацию. Вокруг штаба Шелеста происходят малопонятные вещи.

— Ну почему же? — возразил я. — Конкурентная борьба.

— Не-ет… — усомнился Савелий. — Это тебе не бандитские разборки и это не славный город Москва. Это наша местная политика, где человека могут отправить в небытие компроматом, всяческими юридическими каверзами, но где никто еще не исчезал сам по себе. Уж ты мне поверь, в политических битвах людей у нас никогда не похищали, а я сильно сомневаюсь, что Сокольников и Желтухин тихо улизнули на Мальдивы.

— Все когда-то происходит в первый раз, — заметил я, имея в виду, конечно же, отнюдь не Мальдивы.

— Но почему исчезает сначала журналист, а затем руководитель штаба? Причем никто не находит их бездыханные тела где-нибудь в канаве, люди испаряются без всяких следов и, по большому счету, без всяких серьезных оснований. Согласись, уж кому надо было бы исчезнуть, так это Шелесту, а с ним, я так понимаю, все в полном порядке.

— Но, может, он — следующий?

— Ерунда! Либо те, кто приложили руку к этим странным исчезновениям, полные дураки, во что я плохо верю. Шелест теперь будет осторожен, как матерый волк. Пристрелить его можно, но схватить в охапку и уволочь в дальний угол… К нему теперь не подступишься, причем все предпринятое против него ему же и послужит хорошей рекламой. Нет, дружок, кому-то нужно было исчезновение именно тех двоих. Причем в отношении Сокольникова я поначалу прикинул совсем не политический вариант. В том смысле, что он руководит штабом временно, а заместителем директора завода работает постоянно. А это уже бизнес, здесь уже совершенно иные возникают повороты. Но исчезновение журналиста, которого, насколько я понял с твоих слов, наняли на избирательную кампанию, совсем меняет дело. То, что Шелест с Бреусовым пытаются дочку Сокольникова успокоить и не хотят с детективами связываться, вполне объяснимо: им такой шум не нужен, а вы для них личности неизвестные. При этом Бреусов от журналиста чуть ли не открещивается, хотя это его человек. Ладно бы Желтухин был ему не очень-то нужен, но, судя по всему, он там главное перо. Хотя, не исключаю, опять же шум поднимать не хотят. В общем, Игорек, все возможно и все не очевидно. Поэтому я и говорю: дела вокруг штаба Шелеста творятся малопонятные.

— Мы поручили нашему Славе Цветкову подготовить всю информацию по выборам. Хотим прояснить ситуацию, — сказал я в расчете на то, что сведения, которые Савелий собрал и продал москвичам, могут достаться нам без особых интеллектуальных и материальных затрат.

Он понял меня с ходу, явно расценил мои намерения как справедливые, а потому заговорил без всяких предисловий:

— Расклад здесь весьма занятный. Реальных претендентов на пост мэра восемь человек. Но фигуры совершенно разномастные. Пользуясь преферансной терминологией, четверо — это «десятки». Так сказать, ни то ни се, ни для взяток, ни для мизера. Еще один — валет. Хоть и «картинка», да в реальности никакая. И три туза. Но! Ни один туз не козырный. — Будучи заядлым преферансистом, Савелий не удержался, чтобы не переложить предвыборную игру на игру карточную. — О «десятках» говорить нечего. Их рейтинг — четыре-пять процентов на всех скопом. Примерно столько же получит валет, то есть знакомый тебе Козлинский.

— Козлинский?! Пять процентов?! — поразился я. — Неужели в нашем городе так много сумасшедших?!

Не знаю, как по прикидкам тех, кто считает рейтинги, а по моим собственным — у психиатров получался слишком большой список пациентов.

— Это ты зря. Сразу видно, в политике ты просто девственное создание. Политика — это такая выкрутасистая дама, которая любит и беленьких, и черненьких, и в полосочку.

— Любовь зла, полюбишь и… Козлинского, — вспомнил я листовку, которую с величайшим возмущением демонстрировал нам Григорий Акимович.

— Вот именно. А посему нашего валета поддерживают не только люди с отклонениями в голове. Хотя, конечно, сторонники у него специфические. Непризнанные гении, сверхактивные общественники, экзальтированные старые девы, борцы со всем и всеми… В общем, специфический электорат, обуреваемый почти патологической энергией. В отличие от коммунистов люди эти, как с бору по сосенке, то есть не слишком организованные, суетливые, с претензиями… Однако же большие энтузиасты и в значительной степени бессребреники. Штаб и группа поддержки у Козлинского — просто Ноев ковчег, но работают в основном либо за гроши, либо вовсе бесплатно.

— Как же он этот винегрет в одну кастрюлю запихал? — удивился я.

— Да в принципе очень просто. Он кинул клич: «Изменим в городе всё!» Что «всё» — объяснять не стал, поскольку, думаю, и сам не знает. Но это для таких, как мы с тобой, сей лозунг глупость несусветная. А для тех, кто действительно чем-то недоволен и недовольством этим еще больше недоволен, очень даже подходящий. За сердце берет. А что касается мозгов… Конечно, эта публика не слишком умом богата, но скажу тебе откровенно: всякие там слова, типа народ у нас грамотный, его не обманешь — тот же лозунг, придуманный умными людьми и с воодушевлением поддержанный людьми неумными. А неумные — самые воодушевленные, в этом я, Игорек, давно убедился. Козлинский, разумеется, далеко не Эйнштейн, хотя Эйнштейн, говорят, тоже с большими чудачествами был. Но Козлинский, особенно на фоне своих соратников, достаточно яркий персонаж. С одной стороны, у него мания величия со всеми вытекающими последствиями. С другой — он совсем неплохо умеет людей вокруг себя собирать — определенных, естественно, людей, но он для них царь и бог. И те, кто ему деньги дают, причем не только на предвыборную кампанию, но и на этот его непонятный фонд, хорошо используют все стороны Козлинского. Тот со всей своей прытью эти деньги отрабатывает, совершенно искренне считая, что он властитель дум и всему голова. Вот и сейчас путается под ногами трех главных претендентов на пост мэра и при этом убежден, что под ногами у него как раз путаются они.

— То есть, вы полагаете, Козлинский, сам того не ведая, подыгрывает одному из претендентов?

— Думаю, да. Хотя пока не знаю — кому именно. Деньги ему на постоянное прожитье дает некий Фонд общественных инициатив. Структура московская, малоизвестная, таких в столице пруд пруди, и кто ее в свою очередь реально поддерживает, понятия не имею. Вернее, не интересовался, поскольку нужды мне в этом нет никакой. Козлинского как самостоятельного игрока никто, разумеется, всерьез не воспринимает. Но пока никак не проявляется и другое — ради кого этого провинциального Наполеона держат при войске. На сегодняшний день он войну ведет со всеми, но, полагаю, скоро, перед самым финишем, станет ясно, чьим союзником его на самом деле сделают. Или попытаются сделать. Хотя я не уверен, что эта попытка будет стопроцентно успешной. Москвичи мне порой напоминают самого Козлинского — такие же самоуверенные и в чем-то наивные. Они убеждены, что достаточно ниточки к кукле привязать, и кукла задергается. А у куклы либо ниточки оборваться могут, либо шарниры на ручках и ножках не туда крутиться начнут. И если все именно так и случится с Козлинским, я не удивлюсь. А пока тот упорно считает себя козырной картой и пытается «бить» всех трех тузов, среди которых, как я тебе уже говорил, ни один не козырный.

— Вы имеете в виду Звягина, Шелеста и Саватеева?

— Совершенно верно. У всех троих шансы примерно одинаковые. Два-три процента туда-сюда — не в счет. Каждую неделю какие-нибудь колебания то в сторону одного, то другого. Конечно, Звягина все знают, к тому же у него мощные административные рычаги, ты сам понимаешь. Он делает вид, будто выборы для него — дело десятое, главное же — повседневная работа, которой он и занимается с утра до вечера. А что такое работа мэра? Можно из кабинета городом управлять, а можно день-деньской по объектам ездить, с массой людей встречаться, всякие мероприятия проводить, и все это будет называться не предвыборной кампанией, а повседневным трудом градоначальника. Конечно, средствам массовой информации мэр платит, но гораздо меньше, чем другие, потому что не могут же журналисты сделать вид, будто мэра вообще не существует. А посему платит он не столько за то, чтобы хвалили, сколько за то, чтобы не сильно ругали. Шелесту и Саватееву сложнее. Как руководители-производственники они достаточно известны, но как политики — не очень. Однако они опытные бизнесмены, ко всяким передрягам привыкшие, связи имеют обширные и деньги весьма приличные. За каждым свое лобби, за Шелестом — промышленники, за Саватеевым — все, кто со строительством связаны. Плюс оба умудрились почти поровну поделить между собой коммерсантов и банкиров. Причем каждого по-своему поддерживают многие из тех, кто одновременно поддерживают и мэра. В этой ситуации ничего особо необычного нет, так часто бывает, когда баланс сил примерно равный.

— Но имеются еще рядовые граждане, которые и есть основные избиратели, — напомнил я банальную, в сущности, истину. — А директоров-то в народе не сильно жалуют.

При этом я подумал, что директор директору рознь, и за Гену Кирпичникова, захоти он податься в мэры, я бы проголосовал непременно.

— Э-э-э, дружок, — усмехнулся Савелий, — если ты любишь блондинок, а у тебя вокруг только брюнетки, то выбирать будешь не по цвету волос, а по длине ног или еще по какому другому принципу. Что поделаешь, если из всех претендентов на пост мэра мы имеем лишь три более или менее значительные фигуры, и все они руководители? Нравится — не нравится, а других вариантов нет. Опять же, Игорек, за последние годы люди основательно подучились, понимают: хорош директор или плох, но он хоть что-то реальное сделать способен. А эдакие чистые души, светлые личности и тому подобные к практическому делу в основном малопригодные — в депутаты еще годятся, а уж в градоначальники никак нет. Опять же чем Шелесту с Саватеевым хорошо? Предприятия у них крепкие, зарплата там приличная, об этом многие знают и соответственно думают: если эти мужики у себя все наладили, то и в городе порядок наведут.

— Да не так уж плохо живется в нашем городе и сегодня, — вступился я за нынешнего мэра. — Во многих других городах гораздо хуже.

— Согласен. И Звягин это всячески демонстрирует. Однако же все, что не очень хорошо, а без этого не бывает, демонстрируют Шелест с Саватеевым, одновременно показывая пальцами друг на друга. В том смысле, что соперник проблемы не решит, а только усилит. В принципе, — пренебрежительно скривился Савелий, — это такие банальности, что просто скучно. Я себя, конечно, специалистом по всем этим выборным технологиям не считаю, но, честное слово, все настолько традиционно… хоть бы кто что занимательное придумал.

— У Шелеста, однако, два человека пропали. Куда уж занимательнее, — напомнил я о главной теме нашей беседы.

— Вот это и странно. — Савелий вновь скривился, но уже довольно мрачно. — По идее, это может быть выгодным либо Звягину, либо Саватееву. Но зачем?

— Может, штаб Шелеста их обыгрывать стал?

— Да штабы-то у них почти одинаковые. Везде толковые люди сидят, и никто особо не выделяется. У Звягина вроде как официального штаба вовсе нет, только так называемый комитет общественного содействия, однако для всех очевидно: выборами его занимается сама мэрия во главе с вице-мэром Прокоповым. По закону они, конечно же, заниматься этим права не имеют, но это тот закон, который обходят все и всегда, на что давно никто внимания не обращает. Внешние приличия соблюдены — и ладно. У Саватеева штаб возглавляет его заместитель по тресту некто Лямский. А с журналистами работает Гудилин. И этот Гудилин, и Бреусов, который у Шелеста, — люди со стороны, то есть ни к машзаводу, ни к стройтресту отношения никакого не имеют, зато имеют отношение к выборам вообще. Они политтехнологи, на выборах работают не первый раз, но в основном выборами занимались за пределами нашего города.