Игра в дурака

— Так вы считаете, только мы могли его из игры вышибить? — резко прервал Гену сидевший до этого молчком Гудилин.

— Не горячитесь, Виктор Васильевич! — строго осадил его Лямский, после чего вновь устремил внимательный взор на Гену. — Продолжайте, пожалуйста, Геннадий Валентинович.

— Я ничего не считаю. Я только предполагаю. Но при этом убежден: вы не дураки и вполне могли вычислить, что подозревать в первую очередь будут вас, то есть представителей штаба Саватеева. Зачем вам так рисковать, я пока не понимаю. Но еще больше не понимаю: какая такая есть в Сокольникове особенность, отчего его непременно надо было убрать?

Лямский в очередной раз улыбнулся, и в глазах его появилась эдакая поволока задумчивости.

— Видите ли, уважаемый Геннадий Валентинович, насколько я понял, вы придерживаетесь одной версии: похищение Сокольникова связано с предвыборной борьбой. Эту версию весьма логично подтверждает исчезновение журналиста Желтухина. Однако я бы позволил себе предложить иную версию. Если это, конечно, вас интересует?

— Вы мне второй раз задаете вопрос, на который заранее знаете ответ, — напомнил Гена.

Лямский слегка поерзал, но вовсе не оттого, что почувствовал себя неловко — просто принял, вероятно, наиболее удобную позу, откинувшись на спинку кресла и скрестив руки на груди. У меня создалось впечатление, словно он намерился рассказать нам всю свою жизнь по месяцам.

— Итак, — начал он не спеша, — у меня есть своя версия. Исчезновение журналиста связано с исчезновением Сокольникова всего лишь косвенно, а отнюдь не напрямую. Кто-то прознал про историю с Желтухиным и воспользовался ею для того, чтобы вывести вас, да и других, на ложный след. Сделать так, чтобы все подумали, будто похищение Валеры связано с предвыборной борьбой, а отнюдь не с другими причинами. Ну представьте: некто давно хотел свести с Валерой счеты — какие конкретно, гадать не стану, по крайней мере надеюсь, Валера жив и здоров. И вот этот некто вдруг узнает о пропаже журналиста — в конце концов, это ведь не государственная тайна. Наступает очень подходящий момент. Сокольникова похищают, и все уверены, что это сделали политические противники. Сначала они нейтрализуют журналиста, затем руководителя штаба, и все считают эту цепочку наиболее логичной. А на самом деле это всего лишь обходной маневр, случайное, но весьма удобное стечение обстоятельств.

— Допустим, — согласился Гена. — История с Желтухиным и история с Сокольниковым — две разные линии. Но если у человека крадут кошелек — это понятно. Однако если крадут самого человека, то причин может быть миллион. У вас есть свое предположение?

— Разумеется. И вот почему. У Валеры всегда было великолепное чутье на ситуации — это, безусловно, достоинство. Но одновременно у него есть весьма большой недостаток. Для Валеры нет ничего слаще власти как таковой и, соответственно, возможности повелевать людьми. Но он не способен посмотреть на два шага вперед, когда речь идет о взаимоотношениях с этими людьми. Если он считает, что в данный момент какой-то конкретный человек ему нужен, он будет кругами вокруг ходить, пылинки сдувать и осыпать любезностями. Но если опять же в данный момент Валера не видит в этом человеке никакой для себя нужды, он может спокойно пройти по его голове и просто смести со своей дороги, как ненужный мусор. Причем очень часто Валера совершенно не способен задуматься над простой, казалось бы, истиной: все в жизни переменчиво, и бесполезный сегодня человек способен завтра оказаться очень даже полезным. Вы улавливаете мою мысль?

Мы с Геной кивнули.

— Вот-вот, — кивнул в свою очередь Лямский. — Это я к тому, что Валера может быть исключительно лоялен к определенным людям и одновременно плодить вокруг массу недоброжелателей. Недаром еще во времена нашей совместной работы ему приклеили прозвище «Кавалерист». Начальство обычно именно ему поручало устраивать всякие разбирательства, он махал шашкой наотмашь и при этом, замечу, с немалым удовольствием.

— А вы не любите Сокольникова, — совершенно неожиданно заявил Гена.

— А при чем здесь любовь? — Лямский недоуменно посмотрел на Кирпичникова, пожал плечами. — Я, конечно, не самый видный мужчина. Есть куда более привлекательные, — он демонстративно покосился на меня, — однако же о любви предпочитаю говорить исключительно в отношении женщин. Так что если вы хотите поговорить о любви к Валере Сокольникову, то это лучше не со мной и даже не с его женой, а…

Лямский разом умолк, но его губы растянулись в ироничной усмешке.

— У него есть любовница? — отринул деликатность Гена.

— Есть, — не стал скрывать Леонид Леонтьевич. — Причем довольно молодая особа. Примерно в возрасте его дочери. Ее зовут Викторией, и она работает в бухгалтерии завода. Разумеется, эта связь держится в большой тайне, жена у Валеры дама решительная, однако вряд ли кто-то из нашей с вами мужской компании побежит делиться информацией.

Разумеется, у нас такого желания не возникало. Однако то, что Сокольников имел любовницу, никак нельзя было назвать просто пикантной подробностью. Конечно, множество мужчин гуляют налево, но, если кто-то из них пропадает в неизвестном направлении, довольно неумно отмахиваться от любовного варианта как от несущественной детали личной жизни. Лямский дал нам подсказку — возможно, совершенно намеренно, возможно, просто к слову пришлось, но я решил, что тропку к Виктории протоптать надо непременно. Пусть даже эта тропка приведет в никуда.

— Так вот расскажу вам два случая из собственной практики, касающиеся Сокольникова и имеющие, на мой взгляд, отношение к нынешней ситуации, — сказал Лямский. — После того как я из райкома комсомола ушел, мы с Валерой довольно долго не виделись. Однако не видеться — это еще не значит друг друга напрочь забыть. И потому, когда в начале нулевых годов наш стройтрест решил один совместный проект вместе с машзаводом запустить, я позвонил Сокольникову. Сами понимаете, в бизнесе старые знакомства — уже половина успеха. Мы с Валерой встретились, довольно хорошо поговорили, я попросил его свести нашего коммерческого директора с их коммерческим директором, и тот сказал, дескать, без проблем. А коммерцией у нас тогда руководил презанятный парень — из молодых, очень толковый, ему лет тридцать было, но выглядел моложе. Его фамилия Зуданов. Не слышали?

Мы не слышали, в чем и признались: а почему, собственно, мы непременно должны слышать? Лямский пояснять не стал, продолжив:

— Так вот Зуданов сходил к Сокольникову, а когда вернулся, аж трясся от злости. Валера с ним обошелся, как с первогодкой профтехучилища. Принялся жизни учить, про самонадеянную молодежь рассказывать, про то, что серьезные люди привыкли иметь дела с серьезными людьми, и зеленые пацаны напрасно думают, будто им позволят просто так пенки снимать. В общем, поступил с парнем препогано да к тому же неосмотрительно. Тот проект мы все-таки осуществили, но с другим заводом и с большой взаимной выгодой, а Зуданов через четыре года стал начальником областной лицензионной палаты. У машзавода же было немало поводов в эту палату обращаться и, как вы догадываетесь, проблемы здесь возникали на каждом шагу. Зуданов общения с Валерой не забыл, кому надо на заводе об этом намекнул, и хотя лицензии не входили в обязанности Сокольникова, но именно его заставили выписывать вокруг Зуданова круги. А все почему? Захотелось в свое время без всякой нужды, а только для собственной радости потоптаться у парня на голове.

Лямский замолчал, вопросительно уставился на нас: дескать, понимаете, какая дурь? Я с ним был полностью солидарен. В конце концов, всех нас еще в детстве учили не плевать в колодец, только не все это запомнили.

— А вот вам второй случай, — вновь заговорил Леонид Леонтьевич, — совсем свежий. Вероятно, вы знаете, что умные люди выборами начинают заниматься отнюдь не тогда, когда избирком официально отмашку дает, а значительно раньше.

При этих его словах Гудилин выразительно заерзал на стуле и осуждающе уставился на начальника.

— Да ладно! — отмахнулся Лямский. — В этих играх правила давно всем известны, нечего прикидываться. Так вот где-то в начале весны мне позвонил Сокольников, предложил вместе поужинать. Причем сразу заявил, что приглашает он, а значит и платит тоже он. Привез меня в роскошный ресторан, потчевал всякими изысками и осыпал любезностями. Когда Валера хочет, он замечательно умеет это делать — люди просто тают и считают Валеру милейшим человеком. Но я-то сразу понял, что все это не просто так, а есть большая надобность. А уже к концу ужина Валера заговорил о предстоящих выборах и начал интересоваться, не собирается ли Саватеев свою кандидатуру выставлять. Я честно ответил: соображения такие имеются, однако есть и большие сомнения, посему окончательное решение еще не принято. И тогда Валера стал меня сговаривать на то, чтобы Валентин Егорович на выборы не шел, а поддержал Шелеста. В случае же победы обрисовал, какие Саватеев получит выгоды для своего бизнеса и вообще для жизни. Меня лично тоже бы не обидели. Тут уже, признаюсь, я схитрил и сказал, что предложение весьма заманчивое, однако же бороться придется прежде всего со Звягиным, а тот противник мощный. Поддержать-то Шелеста можно, однако в случае проигрыша можно и большие проблемы поиметь. Вот тут-то Валера крылья во всю ширь расправил и начал рассказывать, как Звягина давить будут, а заодно и всех тех, кто на параллельных дорожках побежит. Заманчиво, замечу вам, все это выглядело и очень близко к сегодняшней действительности. Когда Валентин Егорович на выборы пошел, мы замыслы Валериного штаба в полной мере на себе ощутили. И это, замечу вам, в определенной степени хорошо, потому как действия их для нас вполне предсказуемы.