Игра в гестапо (Игра в гестапо - 2)

– А это тот?
– вдруг усомнился фашист номер два.

– Ясное дело, тот, - пожал плечами легкораненый оккупант.
– А кому здесь быть, как не ему? Все сходится...

– M-м...
– разлепил непослушные губы партизан Курочкин.
– Их бин... Я есть... Я не тот...

– Умолкни, папаша, посоветовал Дмитрию Олеговичу оккупант номер один.
– Попался - так молчи. Заговоришь, когда будет надо.

Последнее прозвучало весьма зловеще.

– Я не тот, - упрямо повторил Курочкин, сообразив, что в этом его единственный шанс на спасение из ужасного подвала.
– Их бин другой...

Легкораненый фашист, прихрамывая, подошел поближе и отвесил Курочкину еще одну оккупантскую оплеуху. Партизаны Леня Голиков или Марат Казей из школьного детства Дмитрия Олеговича наверняка бы не упустили возможности плюнуть в лицо гитлеровца и попасть. Дмитрий Олегович зажмурился, героически плюнул и, естественно, промахнулся.

– Плюется, - удовлетворенно заметил первый

из фашистов.
– И возражает... Наш кадр. Мы попали в точку. Цум тойфель.

Тем не менее второй фашист еще колебался.

– А вдруг ошибка?
– с некоторым сомнением в голосе проговорил он. Помнишь, как мы пролетели с тем электриком? Сколько провода извели - и все впустую.

– Ну почему же впустую?
– не согласился первый.
– Мы честно отработали вариант нумер айне. Отрицательный результат - тоже результат...

Слушая эту жуткую беседу, Курочкин все больше проникался уверенностью, что угодил в лапы молодых садистов. Валентина иногда перед сном любила рассказывать мужу всякие криминальные новости, вычитанные из газеты "Московский листок". По ва-лентининым рассказам выходило, что из трех москвичей двое - кандидаты в извращенцы. После таких веселеньких историй на ночь глядя Дмитрий Олегович впадал в оцепенение и с превеликим трудом возвращал себя к жизни для исполнения супружеского долга. Справедливости ради заметим, что пока ему это удавалось: неисполнение долга породило бы у Валентины столь кошмарные подозрения, что обычным допросом он бы не отделался. Приходилось напрягаться...

– И все же, - не отставал второй фашист, все внимательнее разглядывая Курочкина.
– Что, если это действительно другой?

– О, майн готт!
– не без раздражения отозвался первый оккупант. Даже перестал массировать раненую ногу.
– Твоя мнительность доведет тебя когда-нибудь до психушки...

Мысленно Дмитрий Олегович тотчас же согласился с этими словами, даже без "когда-нибудь". Валентинина статистика не обманула: из трех присутствующих здесь граждан одним был сам Курочкин, а двое других и впрямь смахивали на извращенцев.

Черт, как же называется эта перверсия? Насколько Курочкину было известно, в "Мужской сексопатологии" Свядоща шла речь о трансвеститах - любителях переодеваться в женскую одежду, но ни полслова не упоминалось о любителях немецко-фашистского обмундирования. Правда, Курочкин смутно припомнил какой-то зарубежный кинофильм про некоего портье, который ходил на свидание в эсэсовском мундире, но тот, по крайней мере, носил эту униформу в молодости. Парочка же юных гитлеровцев наверняка свое детство проходила, в самом худшем случае, в октябрятах. И, главное, тот портье не приставал к пятидесятилетним фармацевтам... Ошибка, тут явная ошибка!

К тихой радости Дмитрия Олеговича, мнительный извращенец попрежнему колебался. Что-то его в Курочкине смущало.

– И все же...
– вновь протянул он.

– Цум тойфель!
– выругался первый оккупант-извращенец.
– Хрен с тобой, давай по порядку. Адрес правильный, так?

– Адрес правильный, - вынужден был признать мнительный.

– Описание подходит, так?

– Описание...
– извращенец, подверженный сомнениям, критически осмотрел внешность Дмитрия Олеговича.
– По-моему, этот низковат...

Курочкин немедленно попытался еще более съежиться:

– ...и толстоват...

Курочкин старательно надул щеки и постарался как можно дальше вперед выпятить живот. С умилением он вдруг подумал о жареной картошке, не сохранившей ему талию. Может, оно и к лучшему? Лучше быть живым и пузатым, чем покойным и худощавым.

– Это не я, - максимально внушительным тоном проговорил он.
– То есть я - это не он...

Захромавший черномундирник погрозил Дмитрию Олеговичу перчаткой.

– Геноссе Потапов не понимает, - с укоризной в голосе отозвался он.
– Его дело - стоять пока да помалкивать. А то хуже будет.

– Я не Потапов!
– взвыл Курочкин.
– Я - Ку-роч-кин!!

– Ага-ага, - закивал ушибленный оккупант.
– Уточкин. Гусичкин. Я так и знал, что начнет отказываться. Петров, царство ему небесное, тоже сначала себя Ивановым называл... Но потом разговорился.

– Я - не Потапов!
– закричал Дмитрий Олегович.
– Я не знаю, кто такой Потапов!

Мнительный извращенец пожал плечами.

– Убедительно орет, - заметил он.
– Вдруг и правда не Потапов? Покажи-ка аусвайс, - обратился он к Курочкину.
– Ну, паспорт, документ какой...

Дмитрий Олегович машинально ощупал карманы. Разумеется, ни в домашней рубашке, ни в карманах домашних синих брюк, ни даже под подошвой шлепанцев не было и следа хоть маленького удостоверения, что он - именно Курочкин. Только на самом кармашке была вышита Валентиной буква "Д".

– Аусвайса нет, - тоскливо проговорил он.
– Но вот тут буква "Д"...

– Зер интерессант!
– осклабился ушибленный.
– Стало быть, ты теперь уже не Уточкин, а какой-нибудь Дудочкин. Да?

– Курочкин...
– в отчаянии простонал Дмитрий Олегович, потихоньку начиная сомневаться, не Потапов ли он, в самом-то деле.
– "Д" - от слова "Дмитрий".

– По-моему, он заговаривается, - сказал фашист номер два.
– А ведь Потапов не должен быть психом.

– Симулирует, - отмахнулся фашист номер один.
– Как от меня бежать - так нормальный был. И верткий, шайзе такое, как Маугли. Чуть меня железякой не убил... О-о, гляди!
– ушибленный ткнул пальцем в направлении курочкинских ног.
– Он в тапках! Станет посторонний сюда в тапках ходить?

– Убедительно, - признал наконец-то второй оккупант.
– Значит, Потапов. Просто немного растолстел...

– Майн готт!
– обрадовался этим словам первый из оккупантов.
– А я ух думал, ты так и будешь весь день со мной спорить.

– Не буду, - важно произнес второй.
– Факты - упрямая вещь, яволь. Тапки - это факт...

Поняв, что сомнениям конец, Курочкин сделал отчаянную попытку вырваться и был пойман оккупантами за руки.

– Ку-роч-кин!!
– воскликнул он.
– Курочкин, гады! Дмитрий Олегович! Пустите!
– В нем проснулась партизанская сноровка, и он смог пару раз заехать ногой по колену одного из фашистов и удачно плюнуть. На одном из черных мундиров повис, наподобие аксельбанта, героический плевок.