Игра в марблс

Кэт оглядывается на меня и улыбается, но я вижу в ее глазах тревогу. Натягиваю фальшивую широкую улыбку, клоунски обмахиваюсь, давая понять, почему перебрался в тень. Она снова улыбается и включается в разговор, и я тоже с преувеличенным оживлением пускаюсь беседовать с этим торговцем предметами искусства, пусть Кэт, бросая исподтишка на меня взгляд и думая, будто я этого не замечаю, видит, что у меня все в порядке.

Посреди описания игры в Пеббл-бич, «пар на восьмой лунке», что бы это ни значило, телефон у меня в кармане завибрировал. Я извинился, постаравшись скрыть свою радость, и удрал в дом, где работали кондиционеры. Там, благо меня никто не видел, я снял пиджак и сел. Сообщение, которого я ждал, – от Сони Шиффер, я связался с ней, как только узнал, что мы едем в Санта-Барбару. Общаясь с ней втайне от Кэт, я снова почувствовал то возбуждение, с каким планировал вечер игры или отъезд на матч, придумывая для Джины очередную ложь. На этот раз к волнению присоединялись угрызения, рядом с Кэт моя совесть пробудилась, но все же не в силах была заглушить настойчивой потребности удрать от всех и встретиться с этой женщиной. Я ломал себе голову, как же это проделать, заготовил заранее план, но теперь пришлось его пересмотреть. Наша гостиница оказалась далеко от того места, где празднуется свадьба, незаметно ускользнуть, как я рассчитывал, не удастся, нужно ехать на автобусе или чтобы кто-нибудь подвез, а если я притворюсь, будто мне дурно, Кэт конечно же поедет со мной. Скоро начнется музыка, она любит танцевать. Она будет танцевать ночь напролет со всеми желающими, как она обычно делает. Танцует она замечательно, я люблю на нее смотреть, но на этот раз это будет подходящий момент, чтобы скрыться. Ее с танцплощадки четверкой лошадей не стащишь. Скажу, что устал после перелета или что с желудком неладно. Устриц переел.

Наша гостиница в двадцати минутах езды отсюда, а тот отель в Санта-Барбаре, где намечена встреча с Соней, – в сорока минутах. Нужно добраться до своей гостиницы, там взять машину и поехать в город. Справлюсь ли я? Встретиться с Соней и вернуться, пока веселье не закончилось и Кэт не отправилась меня искать. Не знаю, получится ли, но чем скорее я отправлюсь, тем выше мои шансы. При виде меня Кэт нахмурилась, встревоженная, – я потер брюхо и сказал ей второпях, что еду в гостиницу, засяду в туалете. Она знает, что я не люблю пользоваться чужими туалетами. Я пообещал не задерживаться, еще вот только рубашку переменю, мне так неловко, веселись тут пока, я быстро, к танцам вернусь. Конечно, Кэт беспокоится за меня, она заботливая, но она также привыкла сама распоряжаться собой, двадцать лет прожила одна и научилась другим тоже предоставлять свободу – словом, меня отпускают с праздника одного, я быстро принимаю душ, переодеваюсь в чистые штаны и свежую рубашку, хватаю свою сумку и еду в Санта-Барбару.

Встреча назначена в мотеле, я припарковался и поднялся на второй этаж. В конце коридора все номера открыты, как меня и предупреждали: здесь проходит аукцион. Соню я узнал сразу – по фотографии, к тому же вокруг одни мужчины. В свои семьдесят четыре года она опубликовала две книги о марблс, об играх и коллекционировании; это один из самых уважаемых экспертов в нашем мире. Я попросил ее оценить мою коллекцию – вернее, коллекцию Хэмиша О’Нила, – и, посмотрев присланные ей фотографии, она согласилась пообщаться, моя коллекция ее заинтересовала. Она весит полтора центнера, колени изуродованы артритом, вокруг фанатики, сражающиеся за каждый момент ее времени, но едва я вошел, все словно бы исчезли, только я и она – ей, как и мне, не терпелось перейти к делу. В четырех номерах мотеля сравнивают шарики, оценивают, меняются. Я бывал и раньше на таких собраниях – разумеется, как Хэмиш О’Нил – и всегда приходил в экстаз просто оттого, что оказывался среди людей, столь же погруженных в марблс, как я сам. Когда чей-то взгляд загорается при виде «гвинейской кобры» в идеальном состоянии, или «прозрачного полосатика», или «экзотического завитка», или при виде коробки образцов, которая раньше не попадалась этому любителю в руки, я убеждаюсь, что я – не единственный фанатик, очарованный миром марблс. Конечно, среди этих людей есть еще большие, чем я, безумцы, они тратят всю свою жизнь, все сбережения на коллекцию и даже не играют, но на таких встречах я всегда чувствую себя словно в окружении друзей, становлюсь вполне самим собой, хотя и укрываюсь под именем брата.

У меня имелись обе Сонины книги. Одну я купил специально для того, чтобы оценить свою коллекцию, но сразу понял, что могу дать маху или стану жертвой мошенников. Я связался по интернету с Соней и привез шарики ей на экспертизу. Не все, конечно, иначе пришлось бы платить за перевес, да и не мог я упаковать в дорожную сумку слишком много шариков незаметно для Кэт. Я взял те, которые казались мне наиболее ценными. Продавать я их не собирался, о чем заранее предупредил Соню. Я еще не решил, буду ли их продавать, никогда прежде об этом не думал, но такой момент может настать. Банк прижимает меня с ипотекой за квартиру в Роскоммоне, дурацкая попытка инвестировать средства в жилой дом посреди ничего, – стоила она при покупке слишком дорого, а теперь не стоит ни гроша, а поскольку запланированная инфраструктура – школа, магазин и все прочее – так и не была построена, сдать квартиру тоже не получится, как же мне выплачивать ипотеку?

Нужно оценить хотя бы часть коллекции и понять, чем я располагаю.

Хотя я приехал на машине и мне предстоит возвращаться, Соня настояла: мы должны вместе выпить виски. Я видел, что от моего согласия зависит, возьмется ли она оценить марблс. Она собирается приятно провести ночку, торопить ее нельзя. Ладно, завтра буду переживать из-за этой машины, завтра придумаю, как объяснить все Кэт, пока не знаю как. Изобрету что-нибудь.

– Ну и ну, хорошенькая у вас коллекция, – сказала Соня, усаживаясь за столом в номере. Вокруг вертятся люди, болтают, меняются, играют, кто-то смотрит, как Соня работает, но я никого не замечаю, смотрю только на нее. Огромная, такая толстая, что попа свисает по обе стороны сиденья. Я для нее – Хэмиш О’Нил, победитель мирового чемпионата 1997 года, лучший игрок в индивидуальном зачете в том же году. Для начала она хочет поговорить об этом, и я с радостью воскрешаю дни своей славы, ведь так немного на свете людей, с кем я могу этим поделиться. Я рассказываю все подробности, как мы десять раз подряд выбивали немцев, не давая им и шарика бросить, а потом в баре Бахтер из моей команды подрался с кем-то из германской шестерки, и американцам пришлось их мирить. Мы посмеялись, но я видел, что сумел произвести на нее впечатление, а затем мы занялись шариками.

– Я купил книгу, надеясь, что смогу разобраться в своей коллекции, но понял, что это искусство, причем такое, каким мне не овладеть, – сказал я. – Я и не думал, что существует столько поздних копий.

Она внимательно посмотрела на меня.

– Не стоит так переживать из-за копий, Хэмиш. В мире коллекционеров это обычное дело, брильянты и солнца появились в подражание луковой кожуре, кошачьи глаза воспроизводили завитки, кирпичи, бабки, «акро» и «карнелион» подражали ручной обработке камня, тем не менее все эти марблс высоко ценятся и по сей день, за исключением, разумеется, кошачьих глаз.

Я усмехнулся, вспомнив, как поддразнивал Кэт: ее кошачьи глаза не годятся в коллекцию, хотя в моей жизни нет ничего дороже ее. Соня наблюдала за мной, сдвинув очки к кончику носа. Наблюдала так, словно оценивала не марблс, а меня самого, хотя каждый шарик брала в руки, поворачивала так и сяк, рассматривала сквозь зажатую в толстых пальцах лупу с десятикратным увеличением – почти на каждом пальце золотые кольца, окруженные складками жира. Эти кольца ей, конечно, с пальцев не снять.

– Всё и все, как правило, притворяются чем-то другим.

Я вздрогнул: как точно она оценила меня. Словно бы знала, что я не Хэмиш О’Нил, хотя откуда ей знать?

Пока она изучала марблс, я выпил слишком много виски. Наконец она заговорила:

– У вас тут несколько копий – вот и вот, – вот этот шарик чинили, чтобы скрыть трещину, видите крошечные складки и помутнения?

Я кивнул.

– Стекло повторно разогревали. И есть несколько химер, – продолжала она, перемещая шарики. – То, чего никогда не существовало в оригинале. Пластиковые пакеты со старыми названиями, – с отвращением уточнила она. – Но в целом все очень неплохо. У вас зоркий глаз.

– Хотелось бы надеяться. Посмотрим, да?

– Посмотрим. – Она окинула взглядом коллекцию и засмеялась с одышкой. – Надеюсь, вы никуда не спешите: на это уйдет вся ночь.

Только в четыре утра кто-то по прозвищу Медведь закинул меня обратно в гостиницу на пикапе и помчался прочь. Я ничего перед собой не видел, распив на двоих с Соней бутылку виски. Попытался сосредоточиться на тропинке и рухнул вместе с сумкой шариков в кусты. Расхохотался, выбрался оттуда и побрел в номер.

Когда пикап проносился мимо виноградника, я успел заменить, что свадьба уже завершилась и не осталось ни одного гостя, даже моя Кэт не отплясывала. Необычно для ирландской свадьбы, но мы же не в Ирландии, и мне следовало бы предвидеть, что такие консервативные люди разойдутся рано. Я ввалился в гостиницу под сердитым взглядом хозяина, которому пришлось подняться в этот безбожный час, чтобы мне открыть, и по пути к лестнице налетал на все – на косяки и на мебель. Когда я дошел до номера, Кэт, уже каким-то чудом угадав, распахнула дверь, лицо искажено обидой.

– Где ты шатался, черт побери?

И я понял, что опять сделал это. Что бы я о себе ни думал, как ни надеялся измениться, я снова и снова причиняю людям боль. Хэмиш во мне берет верх, но полно валить вину на мертвого. Это я, а не он. Я. Это всегда был я.

28 Алкогольные напитки запрещены

Я жду Ли в машине, она собирается на вечеринку. Включила обогреватель, чтобы просушить прилипшие к ногам джинсы. Вновь вытащила из сумки и пролистала каталог – воспоминания моего отца, вся его жизнь, записанная красивым почерком. Просматриваю фотографии той статьи со стены «Мраморного кота». Фотографии зернистые, папа прячется за чужими спинами, но это он. И тут я впервые заметила дату в газете.

Позвонила маме, она ответила удивительно быстро для столь позднего часа.

– Привет, мам, надеюсь, не разбудила.

– Вовсе нет, мы тут пьем вино, Роберт напился и пишет твиты НАСА. – она засмеялась, и я отчетливо расслышала крик Роберта: мол, инопланетяне машут ему руками с Луны. – Мы вышли на балкон полюбоваться черным полнолунием. Чудесная ночь. Но ты конечно же не можешь уснуть, ты ж и в детстве не могла уснуть из-за луны, помнишь? Забиралась к нам в постель. Помню, однажды Фергюс унес тебя вниз и сварил горячий шоколад. Я застала вас обоих в темноте за кухонным столом: он уснул, а ты глядела в окно.