Игра в метаморфозы

Асса Дьоп, двадцать четыре года, француженка. Маленькая, лицо овальное, кожа чуть темновата, большие и очень выразительные глаза. Волосы коротко острижены. Приехала из Сорбонны. Несомненно, лучшая из его учениц. Асса любила выявлять противоречия, выдвигать доводы против, как на потоке, так и внутри группы. Саломон обожал, когда студенты были не согласны с ним или друг с другом: из этого всегда что-нибудь выходило.

Улисса Джойса и Алехандро Лорку он рекрутировал на соседнем научном факультете, где оба прославились тем, что сконструировали робота на четырех лапах, который на спине разносил напитки для студентов, и еще взломали компьютер одного из профессоров, чтобы улучшить свои показатели в одной из дисциплин, где они ничем особенно не отличались. Их даже пытались исключить, но для такой меры они были слишком блестящими студентами, да к тому же еще и обнаружили, что тот самый профессор был большим любителем порнографии особого свойства. Ведь явно не из-за одной мягкости характера он просил начальство об индульгенции для этих ребят. Эта история стала быстро распространяться – за исключением порнографического аспекта – и дошла до ушей Саломона.

Улисс приехал из одного из английских городов, такого дождливого, что у него и название было соответствующее: Бат [19] . Мало того что парень выглядел лет на шестнадцать, а никак не на свои двадцать шесть, он еще был болезненно застенчив везде, кроме своей группы, и страдал агорафобией, боязнью открытого пространства. Поставить в лаборатории палатку было его идеей. Что же до черноволосого красавца Алехандро, то он приехал из Линареса и был по уши влюблен в Ассу Дьоп.

19

Bath (англ.) – баня, купальня, купание.

И, наконец, Вероника Гайте, двадцати восьми лет, из Саламанки. Вероятно, вторая лучшая ученица после Ассы. Каштановые волосы, светло-голубые глаза. Сдержанная, уравновешенная и заметно более зрелая. Единственная эксцентрическая нотка в ее облике – татуировка на правом предплечье, изображающая танцоров из ее любимого фильма «Криминальное чтиво».

– Итак, – снова заговорил Саломон, – ДИМАС установил связь между несколькими эпизодами преступления, разнесенными во времени почти на тридцать лет. Напоминаю суть: двойное убийство в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году в Верхнем Арагоне, в провинции Уэска. Еще одно – в Сеговии в две тысячи пятнадцатом, и третье – в Бенальмадене в прошлом году. И вот какие общие точки всех этих убийств указал ДИМАС: молодые пары были найдены голыми, везде фигурируют куски материи красного и зеленого цвета, есть общее в положении тел, а самое главное – это клей…

– А где доказательство, что все это не та самая блоха, которую внедрили нам в ухо? – с сомнением произнесла Асса, разглядывая Улисса и Алехандро. – Исчезновение ребенка плюс двойное убийство с применением огнестрельного оружия в первом случае и две пары, убитые на двадцать пять и двадцать девять лет позже с применением холодного оружия, да еще на расстоянии шестисот километров друг от друга… А что, если ДИМАС ошибся?

– Это интересная гипотеза, – словно вскользь, заметил Саломон и улыбнулся. – Асса права: мы имеем два очень похожих преступления, совершенных близко по времени, но сильно разнесенных по расстоянию, и еще одно более давнее, связь с которым прослеживается более устойчиво. Что же нам позволяет думать, что во всех трех случаях преступления совершил один и тот же человек? – спросил он, обращаясь к обоим парням.

– Подпись, – отозвался Алехандро, словно ожидал этот вопрос.

– Вот именно, подпись. – Саломон выдержал паузу.

– Способы совершения преступления отличны друг от друга, как это часто бывает, и зависят от условий конкретного момента: в первом случае это огнестрел, в остальных двух – ножевые удары. Но подпись не меняется: тела расположены определенным образом и накрыты красной и зеленой тканью. Как вам известно, подпись бесполезна с точки зрения материальной. Зато она часто несет другую нагрузку: символическую или психосексуальную, причем очень сильную. Она как бы переводит на наш язык фантазии убийцы. В нашем случае подпись наводит нас на мысль, что все убийства совершил один и тот же человек. Кроме того, здесь дело не только в подписи, но еще и в позах жертв: тела расположены очень точно и продуманно. За всю свою долгую службу я повидал тысячи картин преступлений, и среди них не насчитаю и десяти, настолько поражающих изобретательностью автора. ДИМАС не ошибся: вероятность, что перед нами дело рук одного и того же человека, очень высока.

– В таком случае как вы объясните, что он ни на кого не нападал в течение тридцати лет, а потом вдруг снова взялся за свое? – подала голос Асса, явно не убежденная в верности гипотезы.

– Кончай нас троллить, Асса, – занервничал Улисс.

– Алехандро и Улисс выдвинули две весьма правдоподобные гипотезы, – заметил Саломон. – Либо он сидел в тюрьме, либо был за границей, где тоже продолжал убивать. Но есть еще и третья: ДИМАС не застрахован от ошибок и мог не выявить другие преступления. Как бы там ни было, сейчас мы не можем с точностью знать, скольких он убил.

Саломон поднял глаза и заметил, что его слова явно произвели впечатление на слушателей: их интерес к этому делу заметно возрос. В облаке света, идущего от стола, у всех расширились зрачки. Он угадал, что они находятся под серьезным воздействием, почти под гипнозом. И на этот раз воздействие было не теоретическим, а реальным.

– Итак, если принять, что все это – дело рук одного человека, – продолжил профессор, – то с чего мы должны начать?

– С первой сцены убийства, – предложила Асса.

– Почему?

Конец ознакомительного фрагмента.