Игра в обольщение

Кэмерон наклонился к ней, поцеловал — настойчиво, требовательно — и направился к двери, в которую продолжал стучать лакей.

— Да иду я, уже иду.

Кэмерон открыл дверь, заслонив Эйнсли от глаз лакея, вышел и закрыл ее за собой, оставив Эйнсли одну, со слезами на глазах.

На следующее утро без пяти минут девять Эйнсли вошла в гостиную. Кэмерона не было. Прошло десять минут — его по-прежнему не было. Половина десятого — его нет. Медленно тикали часы на камине, низкий колокольный звон отмерял каждые четверть часа.

Кэмерон не пришел.

Когда на часах было почти десять, в комнату вошла служанка. Она подошла к Эйнсли, присела в реверансе и протянула ей сложенную бумажку:

— Для вас, мэм.

С безучастным выражением лица служанка снова сделала реверанс и выскользнула из гостиной.

Эйнсли нетерпеливо развернула плотную бумагу и увидела несколько строк, написанных четким почерком:

«Дэниел никогда не останавливается там, где я прошу его остановиться. Я уехал в Глазго вытаскивать его из неприятностей. Ты победила, мышка. На поезде из Донкастера, после последней скачки „Сент-Леджер“. Проводник будет знать, как меня найти. До скорого свидания».

Эйнсли сложила бумагу кремового цвета, прижала ее к губам и сунула в лиф платья.

Вечером, вернувшись в свою комнату, Эйнсли села и написала длинное письмо. Утром она отправила его леди Элинор Рамзи, адресовав его в ветшающий дом отца Элинор недалеко от Абердина. К письму она приложила сумму, достаточную для покупки железнодорожного билета от Абердина до Эдинбурга, и строго наказала Элинор воспользоваться этими деньгами.

Спустя несколько дней Эйнсли Дуглас и Элинор Рамзи сидели друг против друга за угловым столиком в кафе-кондитерской на станции в Эдинбурге. В этот ранний час в кафе почти никого не было.

Эйнсли давно не видела Элинор, хотя они регулярно переписывались. Их матери были близкими подругами, обе когда-то обслуживали королеву. Королева хотела, чтобы при дворе служила Элинор — она по положению была выше Эйнсли, — но лорд Рамзи слезно молил дочь остаться дома, и Элинор не смогла ему отказать. Отец Элинор отнюдь не был немощным стариком, но Эйнсли понимала: без Элинор он совсем пропадет. И этим, вероятно, объяснялось, почему Элинор, с тех пор как несколько лет назад решительно бросила Харта Маккензи, герцога Килморгана, больше не принимала предложений о браке.

Элинор никогда не говорила, почему она разорвала помолвку с Хартом, хотя Эйнсли, почти не зная Харта Маккензи, все же догадывалась об истинной причине. Харт тогда пришел в ярость и спустя короткое время женился на дочери английского маркиза. Легкая как перышко Сара Грэм умерла, пытаясь родить Харту сына. Ребенок тоже умер. Харт никогда не говорил о Саре и никогда не делал ни малейшего намека на то, что собирается подумать о новом браке. Элинор тихо жила дома, вот и все.

— Спасибо, что приехала, Эл, — сердечно проговорила Эйнсли.

Элинор положила в чай сахар, размешала, поднесла ложечку к губам и облизала ее:

— Не за что, дорогая моя Эйнсли. Поездка в Эдинбург, где можно вдоволь наесться пирожных, для меня самое захватывающее событие года. Весь дом провожал меня на вокзал: повар, служанка, садовник. Даже дорогой папенька оставил свои книги, чтобы проводить нас. Впрочем, всю дорогу он останавливался и собирал все ботанические образцы, какие ему попадались. Они посадили меня в поезд, смеялись и махали носовыми платками. Я чувствовала себя принцессой.

Слушая ее болтовню, Эйнсли отвлеклась от своих мыслей, сразу почувствовав себя лучше.

За последние десять лет отец Элинор, граф Рамзи, финансовое положение которого всегда было ненадежным, медленно скатывался к бедности. Он писал книги на научные и философские темы, и Элинор помогала ему. И хотя эти книги получали высокую оценку ученых, денег они не приносили.

Однако тяжелая финансовая ситуация не изменила открытого характера Элинор и не лишила ее чувства юмора. У нее были превосходные золотистые с рыжим отливом волосы, выглядывавшие из-под вышедшей из моды шляпки, и голубые, напоминающие по цвету дельфиниум, глаза. Она внимательно смотрела на Эйнсли, складывая на тарелку пирожные.

— Итак, ты написала, что тебе нужен мой совет, касающийся одного из сводящих с ума мужчин семейства Маккензи. Но, Эйнсли, дорогая, ты не сообщила, кого именно из них.

— Ой, Элинор, прости. — Эйнсли почувствовала вдруг легкие угрызения совести. — Думала, ты догадаешься, кого я имела в виду. Я не настолько бессердечна, чтобы просить у тебя совета насчет Харта.

— Слава Богу! Я, конечно, уже готовилась проявить великодушие и сказать, что желаю тебе счастья, но, по правде говоря, Эйнсли, думаю, я скорее выцарапала бы тебе глаза.

— Прости, Эл. Мне надо было писать точнее. Я не знала, что ты все еще любишь его.

— Невозможно забыть любовь всей своей жизни, Эйнсли Дуглас, и не важно, что он сделал и сколько времени прошло. — Элинор потянулась к пирожному. — Особенно когда он появляется в каждой газете и в каждом журнале, какой попадается тебе на глаза. Но мы здесь не для того, чтобы говорить обо мне; ты пригласила меня сюда поговорить о тебе. Оставшийся без пары Маккензи — это Кэмерон, поэтому я прихожу к выводу, что речь пойдет о нем. Теперь давай рассказывай все по порядку.

Наклонившись вперед и понизив голос, Эйнсли начала свой рассказ. Элинор слушала ее с жадным интересом и жевала кекс с тмином. Эйнсли поведала ей все, вплоть до внезапного приезда Кэмерона в Балморал и своего обещания дать ему ответ после скачек в Донкастере.

Элинор в задумчивом молчании пила чай. Эйнсли схватила свою чашку теперь уже с остывшим чаем и залпом выпила его, даже не заметив этого.

Наконец Элинор поставила чашку на стол и пристально посмотрела на Эйнсли:

— Тот факт, что мы вообще обсуждаем предложение Кэмерона, означает, что ты не влепила ему пощечину в ответ на его предложение и не убежала. Поэтому, моя дорогая, у меня вопрос: что ты от меня хочешь — уговорить тебя принять его предложение или разубедить тебя?

— Не знаю, — прижала руки к лицу Эйнсли. — Элинор, я никак не могу уехать с ним, но если я не… Он займется другими женщинами, которые только и ждут своего часа. Я не строю иллюзий, что он женится на мне. Он как-то сказал, что ему ненавистен даже звук этого слова. Думаю, я его понимаю. Я не знала его жену, но, по-видимому, она была ужасным человеком.

— И даже хуже, моя дорогая, — сказала Элинор, продолжая пить чай. — Леди Элизабет била его.

Глава 18