Игра в ошибки

Мешающий альбом небрежно отправился на пол, фотографии разлетелись по полу, как трупики убитых птиц, Лиана закрывала глаза от осторожных, знающих движений Макса, и сама двигалась ему навстречу, но под закрытыми веками все время возникало совсем другое лицо… Лиана мотала головой и открывала глаза, но с разлетевшихся фотографий на нее смотрел Ивар. Не осуждал и не любопытствовал. Просто смотрел.

— Что происходит? – отстранился от нее Макс. – Что с тобой? Я не чувствую тебя…

«Как, оказывается, это страшно, – содрогнулась Лиана. – Лежать в постели с одним человеком, а представлять другого… Но ведь я люблю Макса… Это он вернул мне радость жизни…»

На ее глазах навернулись слезы, она всем телом прижалась к Максу.

— Прости, я, наверное, просто устала…

Макс понимающе улыбнулся и коснулся губами ее груди.

Ивар не исчез. Лиана извивалась и выгибалась дугой, чувствуя себя разорванной на половинки: Ивар, Макс, Макс, Ивар, лица мужчин чередовались в мгновенной последовательности, Лиана уже совершенно серьезно не понимала, с кем именно она лежит в постели, ей одновременно хотелось выгнать обоих и обоих оставить, ей хотелось, чтобы ее оставили в покое и чтобы никогда не оставляли одну, ей хотелось, хотелось, хотелось…

Лиана вскрикнула и уткнулась головой в плечо Максу.

Он несколько минут лежал без движения, успокаивая дыхания, потом легко поцеловал ее в щеку:

— Курить будешь?

Лиана кивнула.

Макс потянулся за сигаретами, а Лиана смотрела в потрескавшийся потолок и думала, сколько раз они курили в этой постели вместе с Иваром…Она ставила пепельницу себе на живот, потому что пару раз он взял ее себе и, конечно же, опрокинул…

Макс вернулся на диван, протянул Лиане прикуренную сигарету и поставил пепельницу себе на грудь. «Он ее никогда не уронит…» – подумала Лиана, глядя, как мерно и спокойно поднимается и опускается на его груди пепельница.

— Знаешь, родная, – сказал Макс, медленно выпуская дым. – Я подумал, зачем тебе нужно что-то снимать? Переезжай ко мне и дело с концом…

Лиана растерянно взглянула на него.

«Не нужно спешить», – раздался шепот дома в ее голове.

— Давай, не будем спешить… – как можно ласковей произнесла она, и, увидев нахмурившиеся брови Макса, накрыла его руку своей. – Я об этом доме мечтала всю жизнь… Он мне даже снился когда-то…

— Как хочешь, – Макс обиженно поднялся с дивана.

Его ступня легла прямо на лицо Ивара.

— Что это? – дернулся Макс, только сейчас заметив фотографии.

— Это мой бывший муж, – вся сжавшись изнутри, сказала Лиана.

— Ностальгия по прошлому? – усмехнулся Макс. – Бывает…

— Макс, послушай, дело не в этом… – попыталась объяснить Лиана. – Дело не в нем, дело во мне…

— Я понимаю, – Макс стремительно одевался. – Ты хотела, чтобы я тебе помог что-то перевезти?

— Макс, зачем ты так?.. – в голосе Лианы сквозила почти физическая боль.

— А ты?

Лиана окончательно сникла.

— Ты разберись с собой, – сказал Макс. – Я люблю тебя, но в этом я ничем не могу тебе помочь.

— Ты обиделся? – спросила Лиана почти шепотом.

— Мне не за что на тебя обижаться. Что нужно собирать?

— Не нужно, – сказала Лиана. – Ничего не нужно…

— Тогда я пошел. Будет нужно – позвони, – Макс двинулся к дверям.

Лиана смотрела ему вслед, всей душой ожидая, что он передумает и вернется.

— Макс! – вырвалось у нее, но наткнувшись на равнодушно-обиженное: «Пока!», скорчилось и укатилось в угол, комочком сбившейся пыли.

Хлопнула входная дверь.

«Я ненавижу тебя, Ивар! – по щекам Лианы потекли слезы. – Даже сейчас ты не даешь мне жить!!!»

На кухне хлопнула от ветра форточка.

«Дом! – Лиана моментально вскочила с дивана и принялась лихорадочно одеваться. – Я же обещала ему, что вернусь!»

Она запихивала в большую сумку самые необходимые вещи, и в ее голове уже не было ни Ивара, ни Макса, она думала только об одном: дом ждет ее, она и так уже непростительно задержалась…

Глава 3

…Когда она подошла к дому, еле волоча сумку, которая за время дороги стала совсем неподъемной, было уже темно. Но даже в темноте, чуть разреженной светом двух одиноких фонарей, Лиана увидела с какой укоризной смотрят на нее глаза-окна. «Ты же обещала через два часа… – всем своим несчастным видом говорил ей дом. – Я уже устал ждать… Я решил, что ты никогда больше не придешь…»

Лиана открыла дверь и с облегчением опустила сумку на пол. Щелкнул выключатель и тусклая лампа, отразившись в старом зеркале, слабо осветила мраморную лестницу.

Полчаса ушло на распаковку сумки, кушетка, застеленная чистым бельем и накрытая сверху пушистым серым покрывалом, перестала кособочиться и благодарно взирала на Лиану, которая старательно вбивала в стену заржавленный гвоздь, чтобы повесить над кроватью свою любимую картину. Верхнего света в комнате с балконом не было. Вместо люстры из потолка торчали два черных провода, напоминая застывших змей. Старенькая настольная лампа из-под бархатного абажура освещала комнату ровным, матовым светом, который совсем терялся к углам, плавно переходя в коричневую темноту.

«Проводку придется менять», – подумала Лиана, и ей вдруг стало не по себе при мысли о том, что кто-то посторонний будет копаться во внутренностях дома. Почему-то представился пьяный хирург с огромными руками в грязных перчатках, который приближается к дому с окровавленным тесаком. Лиана вздрогнула и отогнала видение.

— Сейчас мы будем пить чай! – громко сказала она, чтобы окончательно избавится от этих мыслей. – Я принесла с собой печенье.

Лиана, не торопясь, вышла на лестницу. Она плавно спускалась по мраморным ступеням, всем телом ощущая, как дом привыкает к ее походке, изучая ее движения, внимательно рассматривая ее…

Лиана набрала в чайник немного воды, включила электрическую плитку. Огляделась по сторонам, решив, что завтра все свободное время посвятит тому, чтобы навести порядок в кухне. А потом и до остальных комнат дело дойдет. В ожидании чая, Лиана устало опустилась на табуретку и закурила сигарету, приспособив вместо пепельницы старую рюмку с отбитым краем. И, только услышав негромкий шум закипающей воды, поразилась потрясающей тишине, которая царила в доме. Каждый звук, нарушающий ее, казался неуместным и чуждым, дом, словно специально подчеркивал эту чужеродность, увеличивая звуки до гипертрофированных размеров, меняя тональность и добавляя трескучее эхо, как заправский музыкант, экспериментирующий с новым, еще не обыгранным инструментом.