Игра в прятки
Шрифт:
– Это касается Лары, – цедит мама, сверля меня взглядом. – София из-за своей дерзости никуда не поедет. Она останется здесь, со мной.
Я уже готова заявить протест против несправедливого наказания, но чувствую, как папа накрывает мою руку свои ладонями.
– Будь умницей, – произносит он, целуя меня в волосы, – останься. Помоги матери. Позаботься о ней ради меня.
– Да, папа, – шепчу я, хотя знаю, что отец неправ: мама – последний человек, которому нужна забота. И я решаю улизнуть из дома, чтобы встретить фургон по возвращении. Нравится это маме или нет.
Сгущающиеся сумерки
Лара
Фургон,
– Мы почти дома, – произносит папа, кладя руку мне на колено. Несколько секунд спустя я замечаю впереди, в сгущающихся сумерках, какое-то движение, вздрагиваю и выпрямляюсь.
– Осторожно, па! – До нас доносится хохот мужчин, слоняющихся по дороге. – Недавно вечером кто-то сунулся прямо под копыта нашим лошадям.
– Тпру! – кричит отец, и ему удается замедлить движение тяжелой повозки.
Сегодня подгулявших мужчин на дороге больше. Двое маячат чуть поодаль, у таверны, еще двое нетвердой походкой направляются к нам.
– Смотрите-ка! – гогочет один из них. От него исходит кислый, крепкий душок, он лениво обшаривает взглядом моего отца.
– Bonsoir [15] , – вежливо отвечает папа, пытаясь объехать встречных. Но один из гуляк бросается к лошадям и хватает их под уздцы.
– Не торопитесь, – запинаясь, бормочет он. – Дайте получше вас рассмотреть. И вашу прелестную мадемуазель. Не каждый день такое зрелище представляется.
Мне ужасно жаль лошадей. Они пугаются пьяных с их неловкими, непредсказуемыми движениями. Речь у этих незнакомцев, как и у человека, на которого чуть не наехали мы с Гийомом, хотя и правильная, но такая же нетвердая, как их шаги.
15
Добрый вечер (фр.).
Пошатывающиеся фигуры у входа в таверну склоняются друг к другу, и до нас доносятся обрывки разговора.
– Я потерял всё, – сообщает первый с до странности знакомыми интонациями, – всё, до последнего су!
– Когда ты уже наловчишься играть в карты, Эдуар! – разражается смехом второй.
– Ах, ну и что! Славно же перекинулись!
Я понимаю, что это он, тот самый человек, что приходил в папину мастерскую, и вижу, что папа тоже узнал голос нашего домовладельца. Тут барон де Контуа приближается и с кичливым видом выступает на освещенное фонарем место возле фургона. Он щурится и прижимает руку к груди.
– Тибо, это вы! – говорит он. – Надеюсь, вас не… –
Увидев меня, он осекается.Последний из гуляк, схватив укрепленный на стене у входа в таверну факел, присоединяется к приятелям. Он высоко поднимает факел, и пламя угрожающе взрезает тьму.
– Прошу вас, господа, не подносите огонь слишком близко, – подает голос отец, – не то мои лошади испугаются.
У меня внутри все сжимается, когда я различаю тревогу и в папином голосе тоже.
– Он просит! – восклицает первый мужчина, вызывая смех у остальных.
– Черт, ну у него и рожа! – брызжет слюной второй, придвигаясь ближе. – Словно он грязью питается!
Остальные, за исключением де Контуа, чокаются кружками и гогочут, как над самой смешной шуткой в своей жизни. Человек с факелом, качаясь, подступает к фургону. Теперь он уже в полную силу размахивает факелом, поднося его все ближе и ближе к глазам лошадей. На папином лице ясно читается беспокойство, а животные с каждой секундой пугаются все сильнее. Они прижимают уши к голове и высоко задирают морды. Им некуда деться, вожжи и тяжелая повозка удерживают их на месте.
– Господа, пожалуйста! – произносит папа уже настойчивее. – Довольно! Дайте нам проехать.
Де Контуа стоит в нескольких шагах позади остальных и наблюдает за происходящим, насмешливо кривя губы. Лошади беспокойно ржут и мотают головами.
Во мне нарастает паника, пламя хлещет мглу, и мне уже чудится, что тут не один, а десять факелов. Я понимаю, что должна что-то сказать.
– Пожалуйста, господа, – лепечу я, тщетно стараясь унять дрожь в голосе. – Мы будем очень признательны, если вы позволите нам проехать.
– Что-то вы больно разогнались, – язвит один из них, и остальные давятся от смеха.
Я чувствую, что отец вот-вот выйдет из себя, его трясет от еле сдерживаемого гнева. Но прежде чем он успевает что-то сказать, дело принимает неожиданный оборот. Мужчина с факелом, пьяно пошатываясь, подается вперед и спотыкается. Когда он падает, пламя касается шеи одной из лошадей. Та издает отчаянное ржание и бросается вперед, вторая тоже пугается до смерти. Один из гуляк едва не оказывается у них под копытами, но успевает отскочить.
– Ах вы, ублюдки! – изрыгает он вслед фургону. – Вы могли меня убить!
– Тпру, тпру! – орет отец. Он что есть силы натягивает поводья, пытаясь сдержать фургон и выправить его положение. Но тот уже не поддается контролю и устремляется вниз по склону холма, из-за тяжелого груза становясь всё более неуправляемым. Вихляя, он приближается к тому месту, где дорога спускается к пруду для купания лошадей. Еще один резкий поворот – и фургон опрокинется.
– Лара! Прыгай! Направо! – кричит папа.
Повозка и лошади страшно грохочут, а отец еще пытается спасти животных и фургон. Я хочу крикнуть в ответ, чтобы он бросил их и тоже прыгал, но с моих губ не слетает ни звука.
– Живо!
Я подчиняюсь, собираю все силы, соскакиваю с облучка…
И погружаюсь в размытый, темный пейзаж. Мне кажется, мое падение длится вечно.
Пруд для купания лошадей
Софи
Я почти добралась до таверны у пруда, когда увидела, чтo сделал тот пьяный, который был с де Контуа. Он намеренно поднес факел к шее лошади.