Игра в ящик

– Минуту внимания! – никакой реакции. – Хватит галдеть! А то никакого кастинга не будет!

Успокоились. Десятки любопытных глаз разглядывали меня.

– …А теперь ответь мне вот на какой вопрос. Как ты думаешь, кто такой журналист? – в глазах очередной претендентки бушевал шторм. Люба картинно вздохнула и посмотрела в окно. Я глупо улыбался. Кастинг шел уже третий час.

– Я думаю журналист, – наконец решилась девушка, – он как миллион долларов. Он должен всем нравиться.

– Спасибо, если вы нам подойдете, мы вам позвоним.

Большинство пришедших отвечали примерно так же. Этой удалось хотя бы образно выразить свое желание попасть в ящик. Я заглянул в список. Не зачеркнутой оставалась только одна фамилия. Но в кабинет никто не заходил. Хорошо бы вообще никто не заходил. Хорошо бы вообще все это было дурным сном. Я просто не представлял, что значит поговорить с семью десятками человек подряд.

– Шарапов! – крикнул я в сторону двери. – Я сказал, Шарапов!

Лучше б не шутил. Дверь медленно отворилась, и в кабинет вошел мужчина примерно моих лет с бритой головой, в армейских башмаках и солнцезащитных очках. Пальцы украшали перстни в виде черепов. Из-за ворота выглядывал хвост татуировки.

Приехали. Вот тебе и поколение “net”. На фото в анкете Шарапов, видимо, еще не был знаком с идеями русского национализма и выглядел получше.

– …а ты, Андрей, как думаешь, кто такой журналист? – этот вопрос я приберегал на финал беседы с претендентом. Шарапов думал не больше секунды.

– Журналист – это тот, кто говорит людям правду.

– Достойный ответ… И очень нестандартный. Порадовал, искренне порадовал. Спасибо, рад был познакомиться. Если вы пройдете кастинг, мы вам позвоним.

После ухода Шарапова мы с Любой еще минут сорок отбирали участников “Карьеры”. Десять человек определили довольно легко, а вокруг остальных развернулась битва. Когда оставалось только одно вакантное место, Люба вспомнила про Шарапова.

– Ну и пусть, что он выглядит как скинхед. Зато он взрослый человек, в отличие от остальных. Со своей позицией. Это привлечет зрителей.

Ага, правду будет говорить. Мне нужно, чтобы он нашу правду говорил. Этот парень, похоже, дрессировке не поддается.

– Фигура, конечно, колоритная, – я изобразил сомнение. – Отказываться от него не хочется. Но ты представь, что будет, если он в прямом эфире достанет флаг со свастикой? Ты его остановишь? Прикроют не только шоу, но и весь телеканал на хрен. Это тебе не выставки снимать.

– И что выставки? А когда я сняла про то, как заммэра в сауне с малолетками зажигал, ты это в эфир поставил? И что мне теперь снимать, кроме выставок?

– Хочешь правды – заведи себе блог и пиши сколько влезет. Только никто читать не будет. Потому что не нужна никому твоя правда. Людям нужна картинка, глянцевая картинка. И здесь тебе за нее платят деньги.

– То есть я, по-вашему, проститутка?

Я улыбнулся. На проститутку Люба совсем не тянула.

– Проститутки продают свое тело, мы продаем свой мозг. Все мы продаем себя в той или иной степени. Это только работа. И вообще, будь проще. Не нужны нам скинхеды в проект. У нас же шоу. Еще с этими намучаешься, поверь моему опыту. Берем Иванова.

Люба насупилась и молчала, накручивая прядь волос на нос.

– Хозяин барин.

– Вот и ладненько.

Я вышел на улицу, вдохнув сочный вечерний воздух с привкусом бензиновой гари и спекшейся за день листвы. Передо мной открывалась перспектива полупустого городского проспекта. На заднем плане дальние облака уползали на ночлег. Город зажигал, пока неуверенно, фары и фонари. Я почувствовал себя человеком, выпавшим из телевизора в какой-то другой, параллельный мир. Он притягивал, звал сесть за руль, вдавить в пол педаль газа и мчаться к кромке заката, пока ночь не съест город вокруг.

“Завертелось”, – подумал я как будто про какого-то другого. “Теперь только успевай уворачиваться и ловить удачу. А не ради ли этого стоит жить?”

4.

Редакционный микроавтобус свернул в частный сектор и заерзал на разбитой грунтовке. Местечко так себе – здесь цыгане торговали наркотой, алкаши пополняли криминальные сводки, а совсем уж бедные молодые семьи пытались начать самостоятельную жизнь. Район с двух сторон сжимали многоэтажки. Сюда мы отправились снимать очередной сюжет для нашего шоу. Две предыдущие недели я наблюдал участников в ньюс-рум и эфире, и вот решил съездить на съемки сам.

– Знаешь, какой слоган у СТВ? – В автобусе мы ехали с Любой, двумя операторами и Юлей, той самой, что сравнивала журналиста с миллионом долларов. Голову девушки украшало тщательно уложенное торнадо, каждый ноготь разделяла пополам игривая лаковая змейка, а из-за шпилек в форме Эйфелевой башни она подвернула ногу уже при посадке в автобус. Для съемок лучше не придумаешь.

– “Доверяй… близким?”

– Да, это внешний слоган, для зрителей.

– Но есть еще и слоган внутренний, для собственного пользования. Чтобы сотрудники, так сказать, знали, куда стремиться. И он звучит так: “Больше соплей – выше рейтинг”.

– И что это значит?

– Телевизор смотрят в основном женщины с низкими доходами. Которые не могут съездить за границу или сходить в салон красоты, я уж не говорю о театре. А рядом муж с похмелья и дети орут. Чтобы хоть как-то отвлечься, они включают ящик. И им очень нравится смотреть на тех, кто живет хуже. Всякие жалостливые истории. Вот такую тебе и нужно сегодня снять.

Историйку наши продюсеры раскопали что надо. Мы ехали в семью, где мать лишили родительских прав. Сегодня инспектор по делам несовершеннолетних должна была забрать двоих детей и отдать в интернат. Сюжет плевый, все на поверхности.

– Да, и не забудь спросить у матери, почему она кормила своих детей собачьей едой. Это важно.

– Я помню. Вот ведь, бывают такие… дуры.

– И почему же она дура?

– Не можешь прокормить детей – не рожай.

– Но бывают ведь обстоятельства…

– Никакие обстоятельства не могут оправдать. Есть же родственники, друзья. Всегда можно занять денег, устроиться на работу. Я считаю, что это просто кошки, у которых на первом месте секс, ну или вообще удовольствие. А дети для них побочный продукт.

Рисуется? Наш разговор писался на вторую камеру. В этом была главная фишка шоу. Люба сделает развернутый сюжет о том, как работала Юля.

– Вроде бы здесь, – водитель затормозил у двухэтажной деревянной хибары. Окна первого этажа почти вровень с землей, мутные стекла за серым штакетником.

– Пять минут третьего. А где милиция? – Юля разглядывала дом примерно так, как русские туристы смотрят на стоянку бедуинов в египетской пустыне. Я мигнул оператору, он навел объектив на Юлю.