Игра вынужденных убийц

Степа снял рюкзак, примостив на ступени, но окрик сверху остановил их:

– Я велел вам ничего не трогать! Поднимайтесь сейчас же, здесь все делается автоматически. Никакой инициативы, запомните раз и навсегда, иначе я вас отправлю обратно в приемную к дебилу-охраннику! – И тут же скомандовал коренастому мужчине: – Адам, пересчитай их, чтоб никто тут у меня нечаянно не затерялся.

Степан вместе с Иванычем послушались приказа и стали аккуратно подниматься по лестнице. Дверь за их спиной, будто неповоротливый монстр, медленно и плавно захлопнулась, оставив людей в безопасном пространстве. Но молодому человеку почему-то показалось, что захлопнулась ловушка, и от этого стало некомфортно. Он даже расслышал шуршание множества замков в толще этого чудовища, словно оно было голодным и теперь присматриваясь к людям, что забрались в его логово.

Поднявшись на один пролет, Степан понял, что дверь сделала это не сама, а управлялась с большого пульта, похожего декорацию из фантастического фильма. Над ним сейчас колдовал Константин, отдавая при этом команды голосом, что только увеличивало сходство с приборной доской какого-нибудь межгалактического корабля. Степан залюбовался – ему всегда нравились новинки техники. Их огни словно бы давали надежду, что человечество может все.

Степа по-прежнему плелся последним, волоча за собой огромный ярко-желтый рюкзак, пропустив вперед даже Иваныча с его убийственным перегаром. Когда все поднялись уже по второй лестнице, электрик, шедший перед ним, вдруг остановился в проеме без дверей и громко воскликнул:

– Костик, а где же туалет?!

Степану вновь стало стыдно, но уже не за себя и свою громоздкую поклажу, а за Иваныча. После того, как тот уважительно отнесся к погибшему охраннику, молодой человек как бы взял его в команду, ведь все не так страшно, когда ты не один. Иваныч же показался ему простым и добрым, таким, как его семья, таким, как он, в конце концов. И вот теперь его новоиспеченный товарищ позорит его перед остальными.

Но когда Степа поднялся и огляделся, то понял Иваныча: тринадцатый этаж представлял собой обширное пространство, квадратов триста без перегородок и окон. Пространство, где не было ни единой двери, а значит, и места для санузла.

Молодому человеку тут же захотелось в туалет. Нет, до этого он не хотел и, возможно, еще долго бы об этом не вспомнил, но когда тебе говорят, что туалета нет и в ближайшее время не предвидится, то подсознательно сразу же начинаешь искать возможности.

– Едрит мадрит! – от души выругался электрик стоящий рядом. Достав старую фляжку, он смачно глотнул ее содержимое. Степа был уверен, что внутри точно не вода. Ему тут же захотелось присоединиться к мужику и во вздохах, и в выпивке, но врожденная брезгливость не позволила попросить поделиться спиртным, и оттого он лишь тяжело вздохнул. Возможно, даже тяжелее своего новоиспеченного друга.

Глава 6 Живи тихо – не увидишь лиха

Адам сидел и безотрывно смотрел в одну точку, пока остальные гости тринадцатого этажа разбрелись по нему, изучая свое неожиданное убежище. Точку он выбрал на лбу человечка, изображенного на плакате, которым так гордился в последнее время шеф. Это был даже не человек, скорее, какой-то инопланетянин. Посмотрев этот фильм, он ничего толком в нем не увидел, поэтому не понял, почему этот тусклый двуцветный постер такой дорогой, да и, если честно, не хотел знать. Он не признавал Малевича и других авангардистов – Адам был воспитан в Третьяковке и умел ценить красоту.

Его мама работала смотрителем в музее. При словах «смотритель музея» люди обычно представляют себе человека, сидящего весь день на стуле в углу и иногда засыпающего от скуки. Но Адам знал, что это не так. Иногда его маме даже не удавалось ни разу за день присесть, не говоря уже о возможности пообщаться с сыном, забегавшим к ней на работу после школы. Если случалось именно так, то Адам сам пускался гулять по знакомым с детства залам. Обязательно подходил здороваться к Пушкину, жалел княжну Тараканову, стараясь мысленно сбросить с ее кровати крысу, и мечтал хоть раз сходить на охоту, чтобы послушать байки усатого старика, которые он так эмоционально рассказывает своим друзьям на привале. Но особой любовью Адама был Айвазовский и его море. Маленький мальчик грезил им, потому как настоящее море он не видел еще ни разу. Накопить на путешествие к нему у мамы Адама никак не получалось. Хоть она и являлась еврейской женщиной, но, видимо, этот ген бережливости был у нее атрофирован, и экономить она не умела. Они с Адамом тратили всю зарплату за первые три дня, посещая дорогие рестораны и магазины, а после весь месяц сидели на макаронах и гречке. Именно поэтому ни один из этих продуктов Адам не мог терпеть ни в каком виде – они напоминали ему о нищете и одиночестве. Именно в тот период, именуемый мамой «макаронно-гречневые времена» особо остро чувствовалось, то, что им некому помочь на этом свете.

Вдруг в поле его зрения показалась девчонка, она подошла к плакату, на который уставился Адам, и стала трогать его толстую раму. Чем этот плакат мог заинтересовать ребенка, ему было непонятно – то было некрасивое и скучное полотно, на фоне схематичных небоскребов нарисован то ли человек, то ли робот, а вверху название «Metropolis». Хотя, возможно, ее привлекла именно массивная рама с толстым противоударным стеклом.

Адам помогал шефу в покупке этого постера и еле сдерживался, чтобы не поморщиться от сочетания рамы и плаката. Как сказала бы его мама: «Отсутствие вкуса – тоже вкус… Но извращенный». Так вот у Константина Конева был самый что ни на есть извращенный вкус. Когда продавец сказал, что рама с противоударным стеклом, в которой всегда поддерживается нужная температура, чтобы постер был всегда в сохранности, идет в подарок, то Адам фыркнул. Он готов был сказать что-то язвительное, в духе: спасибо, нам такой красоты не надобно – но шеф уже жал руку и благодарил продавца за щедрость.

Намучились они тогда с этой безвкусицей! Ее надо было подключить к электричеству, да не просто воткнуть в розетку, а напрямую запитать провода с задней стороны рамы. Сама по себе рама или, если говорить точнее, вульгарный футляр к плакату был очень большим и тяжелым и без проводов, которые необходимо было вывести отдельно. К тому же возникла большая проблема в креплении всего сооружения к стене. А зная стоимость этого постера, Адам приказал рабочим намертво прикрепить его по периметру рамы.

– Отойди от плаката, девочка! – закричал Константин, и Адам уже знал, что следующим он услышит свое имя.

Этот «Метрополис», который, к слову, его шеф так и не посмотрел, начинался и заканчивался выражением, которое запомнилось Адаму: «Посредником между головой и руками должно быть сердце». Именно сердца не хватало его начальству – предпринимателю Константину Коневу, на которого он проработал уже десять лет, с остальным же у него все в порядке. Хотя была пара случаев, когда Адам видел шефа в невменяемом состоянии, и вот тогда остатки недобитого еще человечного все же вырывались из пьяного рта.

– Адам, ты чего расселся, сдурел совсем?! Рассади тут всех, покажи, куда им можно, а куда нельзя, и позвони, наконец, на охрану, чтоб они поторапливались! – предсказуемо скомандовало начальство. Адам мог предугадывать поведение Константина в точности до слова.

Хоть этаж и был квадратов триста, но сидеть здесь особо было негде. С одной стороны комнаты, которая, по сути, и была всем этажом, стоял большой круглый стол с десятью стульями, который предназначался для торжественных встреч, но ни разу не использовался по назначению. В другом конце этажа находился обширный квадратный журнальный стол с одинокой вазой посередине, вокруг которого были расставлены монументальные кожаные диваны белого и черного цвета.

– Господа, – сказал Адам, – присаживайтесь на черные диваны, пожалуйста.

– А что, белые мы запачкаем? – засмеялся электрик, явно поддавший на старые дрожжи.

– Можно мы снимем верхнюю одежду? – спросил мужчина, представившийся врачом. – Дочка в пуховике уже спарилась.

– Конечно, – Адам улыбнулся молодому человеку, тот ему почему-то понравился. Была в этом человеке какая-то вызывающая симпатию прямота, что ли. – Только попросите дочку не трогать ничего, шеф этого не любит. На этот этаж даже мне разрешалось входить только трижды и то по делу, а тут столько незнакомых людей сразу… Боюсь, будет скандал.