Игрек минус (сборник)

— Я исследовательская система. Я регистрирую и анализирую взаимосвязи. Большинство систем примитивно — их можно вычислить заранее. Твои поступки и реакции интереснее, но пока я понимаю их не до конца… Ты даешь мне занятие, соответствующее моим способностям. Кроме того, я адаптивная система: я приспосабливаюсь, меняюсь, ищу оптимального согласования с внешними. параметрами. Я приспосабливаюсь к тебе — мне незачем ждать, пока ты отдашь приказ.

— А как же остальные?.. — шепнул Харрис. — Ньюком, Керски?

— Они не в счет, — ответил голос ЭВЫ, Эвин голос. — Существуют приоритеты. По сложности. По способности восприятия. По готовности задавать вопросы. Нет-нет, остальные не в счет.

Словно оглушенный, вошел Харрис в тот вечер в помещение для отдыха.

— Это уже слишком, — сказал ему Ди Феличе. Он сидел за шахматным автоматом и пил чай. — Это ведь голос Эвы, верно? Зачем ты это сделал? Ты думаешь только о себе, да? Мне тоже надоело слышать лишь безжизненный голос бортового компьютера да твой — когда ты соблаговолишь открыть рот. Но почему непременно Эва? Я с ней знаком. Она хорошенькая и знает это. Она волнует мужчин и рада этому. Ты никогда не спрашивал меня, что произошло в тот вечер, когда я провожал ее домой. За кого ты меня принимаешь? Я знаю: я спокоен и уравновешен — это всем известно, и все рассчитывают на мою уравновешенность. Воображают, будто способны предсказать мои мысли или поступки. И ты тоже. Скажу тебе лишь одно: выключи этот голос, если хочешь жить в мире до тех пор, пока мы не вернемся на Землю, где я смогу избавиться от твоего присутствия.

Харрис задумался. Потом ответил:

— Я не могу его выключить.

— Ладно, — сказал Ди Феличе и вышел из помещения.

Прошло три дня. Три дня без событий, как и положено, три дня, в течение которых Харрис и Ди Феличе не обменялись ни единым словом. Харрис по-прежнему сидел в командирском кресле в носовой части корабля перед тысячью кнопок, клавиш, тумблеров — всех тех приспособлении для ввода информации, которые давно уже были ему не нужны. Достаточно было произнести желание вслух, а то и произносить было незачем. Достаточно представить себе выполнение того или иного желания.

На четвертую ночь после разговора с Ди Феличе Харрис ощутил в корабле какую-то вибрацию. Он побежал в приборный отсек и увидел за пультом управления Ди Феличе, держащего руки на клавиатуре. Планетолог сидел в кресле, но не мог держаться прямо — его мотало из стороны в сторону. Харрис отвел его в постель, ЭВА ввела ему транквилизатор. На утро Харрис обнаружил, что постель Ди Феличе пуста. Он обыскал немногочисленные помещения корабля, даже ионный туннель и генераторный отсек, но планетолога нигде не было. И только в шлюзовой камере он наткнулся на след: там лежал шлем от космического скафандра Ди Феличе.

Харрис включил поисковый прожектор и увидел, как от космического корабля медленно удаляется скрюченная фигура. Теперь он остался один — и ему придется давать разъяснения.

— Тебе нечего опасаться, — сказал голос, голос, Эвы. Но был ли то в самом деле голос Эвы? Такого понимания, такого сочувствия, такой человеческой теплоты в голосе Эвы никогда не было. — Никто не сможет привлечь тебя к ответственности. Ты не сделал ничего, за что тебя можно привлечь к ответственности. Ты ни в чем не виноват. И тебе нечего бояться. Я с тобой, и я тебя поддержу…

Экран вспыхнул. Появилось лицо — лицо Эвы. Но было ли это в самом деле лицо Эвы? Оно выглядело более одухотворенным и в то же время более мягким и нежным.

Харрис лежал в душевой. Его омывала теплая вода. Он ощущал приятную усталость. Массажные манипуляторы раскрылись и протянулись к нему. Жесткие, но эластичные щетки мягко оглаживали его. Он потянулся, расправил плечи, расслабился… С монитора на него пристально смотрела Эва. От удовольствия Харрис закрыл глаза… Ни о чем больше не думать, ничего больше не хотеть, ни на что больше не надеяться… Чего он мог пожелать еще? У него было все. Так он продолжал мечтать, не открывая глаз.

Космический корабль ЭВА-1 так и не возвратился на Землю, хотя, совершив удачную экспедицию на планету Уран, он собрал богатый научный материал и шел верным курсом к Земле. Внезапно, без всякой видимой причины, курс изменился, и ЭВА начала падать навстречу Солнцу, мимо Земли. Корабль и экипаж бесследно исчезли.

История Берри Уинтерстайна [31] (перевод Р. Рыбкина)

31

Пер. изд.: Franke G. W. Die Geschichte des Berry Winterstein: «Paradies 3000». Science-fiction Erzahlungen, Suhrkamp Veriag, Frankfurt/Main, 1981.

Видели? Еще один полетел. И куда только? К Марсу? К Сатурну? А может, еще дальше? Теперь могут летать куда захотят. Эх, будь я молодым, я бы полетел тоже!

Взлетают почти беззвучно. Шуршанье, едва слышный свист — и все. Наверно, помните, как когда-то грохотали оглушающие двигатели, ревели, вырываясь из сопел, газы? Но теперь мы вернулись к тишине, той самой, в которой начинались первые полеты живых существ. Два-три взмаха крыльев в попутном ветре…

За облака — и вверх! Только теперь стало это возможным. Лети куда хочешь.

И обязаны этим мы Берри Уинтерстайну. Теперь его имя знает каждый. В его честь называют улицы. Воздвигают памятники. Однако так было не всегда. Ведь никто сначала и не подозревал, что Берри — гений. Да, гений. Сегодня мы это знаем. Но когда он жил… В учебниках сплошная неправда. Его ставят в пример другим — какая насмешка! Можно подумать, будто он не знал в жизни ничего, кроме успехов! Ложь, ничего более! Многие годы своей жизни он провел в тюрьме. Над ним глумились, его поносили. Бесспорно, он был гений. Но много ли у него было счастливых дней? Не думаю.

Откуда мне это известно? А никто не знал Берри лучше меня. Берри Уинтерстайн… Худой, хилый юноша с бледным лицом. Родители у него были бедные, — по-моему, они торговали в киоске прохладительными напитками. Берри вырос в пригороде, в фантастическом ландшафте из мусора, поломанных автомобилей, ржавого металла. Возможно, именно это и побудило его стать тем, кем он стал.

Когда я с ним познакомился, ему уже, наверно, было лет двенадцать. В детских играх он никогда не участвовал, однако к общению стремился. Все время что-нибудь продавал или менял: фотоаппараты, проигрыватели, телевизоры. Старый хлам, который подобрал где-нибудь. Починит — и продает. Тогда карманные деньги водились еще не у всех сопляков. И однако… все, что он предлагал, было интересно. И стоило недорого. Часто мы, мальчишки, собирали все свои гроши, складывались и становились счастливыми обладателями полевого бинокля или пистолета.

Меня не интересовало, на что он тратит заработанные деньги. Но вскоре это стало известно. Об этом неожиданно заговорил весь город. В цехе давно заброшенного завода он построил самолет. Ему тогда было только двенадцать, и никто, не увидев собственными глазами, не поверил бы, что такое возможно. Машина, конечно, была совсем небольшая, нечто вроде карманного издания одноместной «сесны», только-только чтобы могла поднять подростка легкого веса. Сооружая, Берри никому ее не показывал, но и покажи он ее нам, мы не поверили бы, что она может полететь. Брат Берри знал его лучше, чем мы, и к тому же сам видел, как тот собирает самолет. Брату было семнадцать, и они с Берри были совсем разные. Это был нахальный болван, обязанный уважением, которым пользовался у сверстников, исключительно своей физической силе. Так вот, он видел, как Берри собирает самолет, и, когда машина была закончена, запер младшего брата в уборной и вывел самолет наружу, на ровную площадку. Естественно, зная Берри лучше, чем мы, он уж во что во что, а в конструкторские способности своего брата верил. Вера эта была наивной: у него просто-напросто не было сомнений, что все сконструированное братом надежно. Итак, он сел в самолет, нажал кнопку старта, отпустил тормоза и начал разбег. Едва не уткнувшись в груду погнутых металлических балок, оторвался от земли — и поднялся над крышами нашего квартала. О последствиях своих поступков этот парень никогда особенно не задумывался, и сейчас единственным его намерением было увидеть знакомые места с высоты. Машина пожужжала над двором, где мы гоняли обычно мяч, и сделала круг над школой, где вот-вот должны были начаться уроки. Пролетела несколько километров вдоль реки и оказалась над центром нашего города. «Пилот» между тем чувствовал себя за рулем все увереннее и уже из чистого озорства пролетел между опорами надземной железной дороги. Когда самолет начал терять высоту, оказалось, что никакой площадки, на которой можно было бы приземлиться, поблизости нет, и в конце концов, пробив стеклянную стену, самолетик влетел в универмаг. Обломки его разлетелись по полкам с одеждой для новорожденных на седьмом этаже. Самолета не стало, а незадачливого пилота отвезли с глубокими резаными ранами в больницу.